Дайана Стингли - Весь в моей любви

Размышлять об этом оказалось крайне утомительно, а тщательный анализ прошедших лет отберет, пожалуй, последние силы. Я пошла на компромисс: усевшись на диване, принялась заворачивать рождественские подарки, решив для разнообразия подумать о других людях. Нельзя же уделять внимание только своей особе. Упорно копаясь в собственных проблемах, недолго и здоровье подорвать.

Утром в Рождество я встала рано, намереваясь уделить немного времени себе. Полистала газету (мира во всем мире покамест не видно), напилась кофе, выкурила несколько сигарет и уехала из дома около восьми, повторяя про себя: все, что мне нужно – это выдержать предстоящий день. Марк – настоящий профи, об этом можно не волноваться. Сегодняшнее представление произведет фурор. Хорошо бы завершить отношения на более позитивной ноте, забыв об обоюдной неприязни и напряженной атмосфере. Размышлять о вкуснейшем ореховом пироге было бы еще приятнее, но об этом можно только мечтать, ведь Алексу пришла в голову блажь отведать яблочного пирога, который дурацкая тетя Грета… Ладно, Бог с ним. Есть время еще для одной сигареты, опустим стекла, чтобы не пахло в машине, не забудем пшикнуть освежителем воздуха и как-нибудь переживем этот день. Все, что нужно, – дожить до вечера.

Вскоре я въехала на парковку, где мне предстояло встретиться с Марком. Он ждал меня, сидя на скамейке, в руках – подарок, упакованный гораздо изысканнее, чем мой. Ну, естественно…

– Здравствуйте, – сказала я, когда Марк сел в машину.

– Здравствуйте, Саманта.

– Хотела вам сказать…

– Не говорите ничего. Давайте действовать.

Он прав: все давно оговорено.

Сворачивая на дорожку, ведущую к дому матери, я ощутила острое сожаление: вот бы Алекс был реальным человеком, мы страстно любили друг друга и сразу после Рождества отправлялись в кругосветное путешествие на собственной яхте, а семья горячо поддерживала бы меня в любом начинании и поражала окружающих остроумной беседой, гордясь успехами фотожурналистки с мировым именем Саманты Стоун, но с пониманием относясь к тому, что всем не хватит мест в зале на вручении Пулитцеровской премии: там не протолкнуться сквозь толпу маститых знаменитостей.

* * *

Остановившись, я подняла ручник, вынула ключи и бросила их в сумочку. С подарком в руке Марк взялся за ручку дверцы.

– Подождите, – схватила я его за рукав. Марк бросил на мои пальцы такой взгляд, словно они были раскаленными. Я убрала руку. – Они ждут вас с раннего утра. Они слышали, как подъехала машина. Гарантирую, две пары глаз так пристально наблюдают за нами, что занавески вот-вот задымятся. Как только выйдем из машины, нужно выглядеть любящей парой.

– Я помню порядок действий.

– Извините. Очень хочется, чтобы все получилось идеально. Для мамы. Бог знает, сколько лет жизни ей отпущено.

– Не обманывайте себя, утверждая, будто пошли на это ради матери. Вы делаете это для себя, Саманта.

– Хорошо, пусть так, но она довела меня до этого, смею вас заверить.

К входной двери мы шли молча, но, что важно, вместе. Это вселяло уверенность. С достойным спутником человек чувствует себя в силах свернуть горы.

Мы остановились на пороге, и я нажала кнопку звонка.

– Кто там? – раздалось из-за двери, словно мать ожидала не менее сотни приятных визитов.

– Я, мама. Дверь отворилась.

– Саманта! С Рождеством тебя! Прекрасно выглядишь! А вы, должно быть, Алекс!

Добрую минуту я не могла опомниться: кто эта веселая, щедрая на комплименты женщина, захватившая дом моей матери? Что за музыка доносится из комнат? Рождественские гимны, но, готова поклясться, в современной интерпретации. Куда подевались трепетно хранимые записи Джима Нейборса и Стива с Эди?

– Рад познакомиться с вами, миссис Стоун, – сказал Марк, пока я стояла, онемев от неожиданности.

– О, зачем же так официально? Зовите меня Тереза!

– Позвольте преподнести вам это. – Марк протянул свой подарок.

– О, но зачем же…

– Я очень хочу как-то отблагодарить вас за гостеприимство.

– Огромное вам спасибо. Счастлива видеть вас у себя. Ах, где мои манеры?! Проходите, проходите же, пожалуйста!

В гостиной тетка и дядя ожидали появления Марка стоя. Тетка улыбалась той же ненатуральной улыбкой, что и моя, несомненно, подмененная мать, – улыбкой, светившейся дружелюбием и теплотой. Можно подумать, меня легко обмануть. А мужчина, притворяющийся моим дядей, одетый в костюм и при галстуке вместо обычной футболки и полиэстеровых спортивных брюк, – явная подделка.

– Саманта, – сладко пропела фальшивая мать, – представь нас твоему спутнику.

– Алекс, мои тетя Марни и дядя Верн. А это – Алекс.

Дядя Берн пожал Марку руку, словно совершенно нормальный человек.

– Очень приятно познакомиться, Алекс, – сказал он.

– Я счастлива, что вы смогли прийти, – защебетала тетка Марни.

– Саманта, не поможешь ли нам на кухне? – попросила мать. – Алекс, не стесняйтесь, присаживайтесь. Все будет готово через минуту.

Я проследовала за матерью в кухню. Тетка, шедшая следом, буквально дышала мне в затылок. Меня, кишевшую бактериями, допустили в помещение, где находились продукты! Прибытие Алекса совершенно извратило понятия об основных ценностях.

– Саманта, он – прелесть, – выдохнула мать, плотно прикрыв кухонную дверь.

– Просто хватай и беги, – добавила тетка, будучи на ты с современным жаргоном.

– Спасибо, – ответила я с подобающей случаю скромностью.

– Глазам не верю, как он красив, – не унималась мать.

– И я не верю, – не отстала тетка. Я лишь лукаво улыбалась.

А затем я увидела еду. В связи с массой усилий, требующихся для приготовления праздничного обеда, завтрак в Рождество у нас традиционно состоял из апельсинового сока, кофе и какой-нибудь выпечки. Сейчас на столе красовались нарезанная колбаса, ломти ветчины, свежая дыня, круассаны и вафли плюс добрый десяток подливок к вафлям, масло и клубничный джем для круассанов и свежевыжатый апельсиновый сок в стеклянном графине. Не знаю, что поразило меня больше: то, что мать закатила такой натюрморт, или то, что она знает о существовании круассанов.

– Мама, что это?

– Завтрак, глупышка, что же еще?

С каких пор мать называет меня глупышкой? Упрямой ослицей – да, бывало. Слишком-тупой-чтобы-понять-что-я-пускаю-жизнь-псу-под-хвост – возможно. Но глупышкой?..

– Красота, правда? – спросила тетя Марни.

– Да, вы, безусловно, превзошли самое себя.

– Мужчины любят плотный завтрак, – доверительно сообщила мать.

Раньше я не слышала от нее ничего подобного – дядю Верна, похоже, не брали в расчет.

– Что прикажете нести? – поинтересовалась я.

– Ничего, пока не вымоешь руки, – ответила мать с улыбкой вместо обычного раздражения. Даже Алекс не смог заставить ее забыть о вечной угрозе сальмонеллы, которую я потенциально несла с собой всякий раз, заходя в дом.

Нагруженная тарелками, я вошла в гостиную и услышала странные звуки, очень знакомые, но непривычные, почти невозможные. Оглядевшись, я увидела… скорее услышала нечто невероятное…

– Так вы говорите, на исправление прикуса у ребенка уходит около трех лет?

Боже мой, дядя Верн занимал Алекса светской беседой!

– Да, примерно три года.

– У Саманты зубы от природы ровные, может, кое-где запломбированные. Она вам говорила?

Зрелище действовало на нервы, и я поскорее вернулась на кухню за новой порцией тарелок. За завтраком разговор шел примерно так:

– Алекс, не хотите ли вафель? – спрашивала мать.

– Да, спасибо.

Мать подавала ему блюдо с вафлями.

– Алекс, а с чем вы будете кушать вафли? У нас есть взбитое масло, сироп, орехи, свежие фрукты…

– Хм-м-м, пожалуй, с сиропом и орехами.

– Саманта, ты к орехам ближе всех, передай Алексу сироп и орехи.

– Пожалуйста.

Мать и тетка неотрывно следили за каждым движением Марка, поливавшего вафли сиропом и посыпавшего орехами. Так, этот пункт выполнен, вафли забыты. Мы с дядей Верном – тоже.

– Алекс, у нас есть колбаса и ветчина. Чего вам больше хочется? Или желаете и того и другого?

– Если позволите, ветчины.

– Берн, передай Алексу ветчину.

Снова пристальное внимание. Наконец, когда все желания Алекса были удовлетворены, остальным дозволили приняться за еду.

– Алекс, как вам нравятся вафли?

– Очень вкусно, миссис Стоун.

– Тереза.

– Очень вкусно, Тереза.

– Не пересушены?

– Нет-нет, в самый раз.

– Уверены? Мне нетрудно пойти на кухню и приготовить вам другие.

– Мама, он же сказал: вафли вкусные.

– А в середине не клейкие?

– Ничуть. Вафли превосходны, Тереза. Позвольте заметить, очень приятно встретить человека, так заботящегося о вкусах и чувствах других.

Браво, Алекс!

– Что вы, что вы, спасибо, Алекс. Разрешите мне, в свою очередь, сказать вам, как приятно встретить представителя вашего поколения, ценящего внимательное отношение.

Великолепно, мама. В самую точку.

– Да, – встряла тетка. – Сейчас очень редко можно встретить человека вашего возраста, умеющего по достоинству оценить подобные проявления чувств. Большинство молодых считают хорошие манеры и предупредительность пережитками прошлого.

Положив вилку, Марк посмотрел сперва на тетку, а затем на мать.

– По мне, так «атрибут прошлого»– высочайший комплимент, – сказал он. – Некоторые старомодные идеи помогли нашей стране пережить Великую депрессию и выиграть мелочь, названную впоследствии Второй мировой войной.

Мать прижала ладонь к груди, не находя слов от волнения. Потрясенная тетка застыла, не донеся до рта вилку с ломтиком колбасы. Если бы в тот момент в гостиную заглянул Сын Божий, ему пришлось бы самому брать себе вафли.

– Моя тетя, – продолжал Марк, – растившая меня после гибели родителей, часто повторяла: «Единственный способ набраться ума смолоду – уважать мудрость старших». Я никогда не забывал ее слов.

– Прекрасно сказано, – подтвердила мать.

– Она была удивительной женщиной.

– В этом невозможно усомниться, – сказала тетя Марни дрожащим от волнения голосом.

– Можно мне еще ветчины? – попросила я.

– Не сочтите бестактностью мой вопрос, Алекс… Когда умерла ваша тетя? – спросила мать.

– Восемь лет назад, за месяц до того, как я закончил стоматологический факультет.

– Подумать только, она так и не увидела вас с университетским дипломом, – горестно покачала головой тетка.

– Прошу прощения, мама, не могла бы ты передать ветчину? – снова попросила я.

– Она, должно быть, очень гордилась вами, – продолжала мать, сидевшая напротив блюда с ветчиной.

– Надеюсь. Каждый день я стараюсь прожить так, чтобы тетка могла мной гордиться. Не всегда это удается, но иначе я поступать не могу.

Привстав, дядя дотянулся до ветчины и передал блюдо мне.

– Берн, что ты делаешь? – удивилась тетя Марни, на секунду отвлекшись от жизнеописания и мучений св. Алекса.

– Саманта хочет еще ветчины.

– Саманта, Бога ради, тебе что, трудно меня попросить? – обиделась мать.

Я, не жуя, проглотила свою порцию и вышла в патио покурить. Вернувшись, я застала мать и тетку захваченными рассказом Алекса о том, что, по его ощущениям, он опоздал родиться лет на тридцать.

– Я не узнал простых наслаждений, свойственных вашему детству. Конечно, я могу усесться на крыльце с бокалом лимонада, но при этом мне не почувствовать того, что ощутите вы. Невинность души навсегда утрачена. – Тут я снова беспрепятственно удалилась во двор с сигаретой, соображая, уж не стала ли я невидимкой, однако рассудила – с моими родственниками это скорее хорошо, чем плохо.

После того как Алекса-мужчину-неслыханной-предупредительности покормили и напоили, все перешли в гостиную открывать подарки. Марк дернулся было помочь убрать со стола, но мать решительно пресекла всякие поползновения с его стороны, заверив, что они с теткой позаботятся об этом позже. В гостиной она грамотно расположила присутствующих, проявив чудеса смекалки и усадив меня рядом с Марком, невинно предложив не церемониться и устраиваться на диване, пусть там и тесновато. Мы на это клюнули.

Не успели присутствующие приступить к церемонии вручения подарков, как мать, опередив всех, протянула сверток Марку:

– Это вам, Алекс.

– Мне? Спасибо, не стоило беспокоиться…

– Подарок от всех нас, – не преминула заметить тетка.

– Ну, спасибо вам большое. Мне очень приятно.

– Ну же, – настаивала мать. – Разверните его.

Давай, Алекс, разворачивай. В этом году Санта не принес тебе какого-нибудь дерьма, не то что остальным.