И все же бывали моменты, когда она была готова сдаться этому потрясающему мужчине, порой его ухаживания чуть было не преодолевали ее здравый смысл.

Потом она стала старше, мудрее. Начала принимать его обхаживания неохотно, свысока, совсем не так, как та девочка, с которой он устраивал веселую возню, когда его жена была еще жива. По-своему Том был умен, но все же недостаточно. С его именем связывали множество безобразных слухов. Так как же принцесса Елизавета могла согласиться выйти замуж за человека, который, как говорили, отравил свою жену, чтобы жениться на ней?

Да, смерть Катарины стала для нее первым уроком; душераздирающая смерть Томаса – вторым, навсегда потрясшим ее до глубины души.

Она так ясно видела его в своих воспоминаниях, словно он сейчас стоял возле ее постели, смеясь, со страстным выражением в глазах, пытаясь стянуть с нее одеяло, как делал это в Челси, чтобы пощекотать, пошлепать, поцеловать.

Том перетянул Кэт Эшли на свою сторону. Интересно, что он ей говорил? Флиртовал с ней, как всегда прекрасно умел это делать? Обещал вознаградить в тот день, когда принцесса станет его женой? Кэт очень быстро превратилась в его рабыню, как и многие другие женщины из окружения Елизаветы. Кэт начала находить, что карты говорят о его хороших намерениях… Дорогая глупышка Кэт! Елизавета и сейчас слышала ее трепещущий от возбуждения голос: «Вот удачный брак для вас, милая моя, лучший брак, какой только может быть. Теперь посмотрим, кто этот мужчина, который тут у нас выпал. У него золотая борода, он красив… О, как он красив! Мне кажется, он как-то связан с морем…» Елизавета хохотала, называла Кэт мошенницей, спрашивала, что дал ей адмирал за то, чтобы она именно так гадала. Тогда, забросив карты, они начинали вместе хихикать и говорить о нем.

Ей казалось, что он просто играет с этой идеей. А насколько серьезно она сама думала о браке с ним? Уже в то время ее мысли возносились высоко над ним. Ее брат Эдуард был болезненным существом, ее сестра Мария не слишком молода и тоже слабого здоровья, следующая в очереди на трон – она.

Была ли Елизавета рада, когда Совет не дал согласия на ее брак с адмиралом? Когда ее спросили, хочет ли она стать его женой, она дала очень характерный для нее ответ: «Когда наступит время и Совет даст свое согласие, тогда я поступлю так, как укажет мне Господь».

Все-таки любопытно, стала ли бы она со временем женой Томаса? В то время он так очаровательно льстил ей, так страстно ее молил.

Дорогой Томас! Он всегда слишком много говорил. И еще обладал великой властью благодаря своим обаянию и красоте. А власть – это мощнейшее зелье, которое ударяет в голову, успокаивает страхи, играет шутки со зрением человека, и он начинает сам себе казаться вдвое более величественным, чем есть в действительности. Томас хвастался, что у него есть десять тысяч человек, готовых служить ему, что он убедил мастера бристольского монетного двора отчеканить для него множество монет, которыми он будет пользоваться в своих целях; он женится на Елизавете, и тогда… Словом, все увидят то, что увидят.

Томаса посадили в Тауэр по обвинению в государственной измене.

Какой это был ужас, когда Кэт Эшли и парикмахера Парри тоже посадили в Тауэр, а она сама находилась в Хатфилде как пленница, со стражей возле дверей. Ей даже не разрешали выходить из здания. Как тревожилась она тогда за Томаса! Как опасалась того, что могут рассказать Кэт и Парри допрашивающим их людям!

И что они сказали? И как она могла их винить? Она и не винила, а просто с нетерпением ждала того дня, когда ей вернут дражайшую Кэт. Наивно было ожидать, что такая болтушка, как Кэт, станет молчать. Оба они – и Кэт и Парри – прирожденные сплетники.

Вскоре начала шушукаться вся страна. Наружу выплыла вся история – каждая маленькая тайна, каждая сценка, преувеличенная, приукрашенная, так что маленький невинный флирт представлялся оргией похоти.

Вспомнив об этом, Елизавета залилась краской, но все равно рассмеялась. Ах, почему сейчас здесь нет Кэт, чтобы они могли пошушукаться? Она и сама любит посплетничать. Ей хотелось бы поговорить о Нортумберленде, о Джейн Грей, о слабаке Гилдфорде Дадли, на чью голову, Елизавета в этом не сомневалась, Нортумберленд любой ценой постарается нацепить корону. Как было бы забавно разложить сейчас карты и увидеть в них высокого брюнета – на этот раз лорда Роберта Дадли, как когда-то они видели адмирала, и Кэт поджала бы губы, склонила голову набок и забормотала тем серьезным голоском, от которого Елизавета начинала хохотать: «Думаю, я вижу красивого молодого человека. Он примерно в возрасте вашей милости… И выходит из прошлого…»

Конечно, не время думать о Кэт, которую у нее отняли, и о Роберте Дадли, этом глупом мальчишке, женившемся на деревенской девочке! И все-таки как приятно! Просто совершенно необходимо думать о приятных и легкомысленных вещах, когда в любой момент жизнь может подвергнуться смертельной опасности.

Мысли Елизаветы вернулись к самому печальному моменту в ее жизни, когда ей пришли сказать, что Томас, ее прекрасный Томас, Мертв. В тот момент она была окружена шпионами и знала, что за ней следят, пытаясь поймать ее в ловушку, что о каждом ее слове, каждом взгляде докладывают. Леди Тируит (как же она ненавидела эту женщину, которую ей прислали вместо Кэт!) не сводила с нее хитрых глаз и все надеялась, что Елизавета как-то выдаст свои чувства и будет о чем доложить ее хозяину – лорду-протекору.

Елизавета встретила известие спокойно и мужественно. Она и сейчас гордилась собой, что тогда ни одним движением глаз не показала, что ее сердце разбито.

– Ваша милость, – обратилась к ней шпионка Тируит, – сегодня адмирал сложил голову на плахе. – И стала ждать, какой эффект произведут ее слова.

Елизавета взглянула на женщину вообще без какого бы то ни было выражения на лице. Но знала – надо что-то сказать. Нельзя позволить, чтобы леди Тируит доложила, будто горе лишило принцессу дара речи.

– Что ж, – проговорила она, – умер человек, у которого было очень много остроумия и очень мало рассудительности.

Потом стали говорить, что Елизавета или совершенно бесчувственная, или великолепная актриса. Конечно, великая актриса! Потому что, вне всякого сомнения, она любила Томаса.

Да разве только тогда ей пришлось сыграть? Она вынуждена это делать почти постоянно. Как, например, это было после смерти Томаса, когда, поселившись в Хатфилде, изображала мирную, спокойную жизнь, посвящая все дни занятиям, изучая греческий, итальянский, французский, читая Цицерона, Ливия, Софокла и Новый Завет.

Одевалась просто, даже не завивала волосы, хотя всем известно, как принцесса Елизавета любит изящную одежду, роскошные бархаты, сверкающие драгоценности и обожает красиво укладывать свои рыжие волосы. Ей тогда хватило ума вести себя именно так – очень скромно, чтобы изменить репутацию, полученную из-за скандала с Сеймуром. В те трудные дни это был единственный способ сохранить свою жизнь.

Конечно, друзья постоянно сообщали ей о делах при дворе. В уединении Хатфилда или Вудстока она знала о стремительном взлете герцога Нортумберленда, часто вспоминала веселого лорда Роберта. И думала: если бы он не был так бестолков и не женился на деревенской девушке, то теперь мог бы обладать гораздо большей властью в стране, чем бедная принцесса, которая должна сидеть вот так тихо, словно ящерица на камне, опасаясь малейшим движением привлечь внимание врагов.

Елизавета внимательно следила за борьбой между Эдуардом Сеймуром, герцогом Сомерсетом, которому она никогда не простит того, что он сделал с Томасом, и Джоном Дадли, герцогом Нортумберлендом, отцом молодого человека, интересовавшего ее больше, чем кто бы то ни было, после смерти Томаса.

Теперь Сомерсет мертв. То, что он сделал с Томасом, чуть позже сделали с ним. Боже, просто страшно подумать, как легко слетают головы с плеч!

Однако достаточно воспоминаний! Необходимо успокоиться, постараться забыть о прошлых несчастьях, чтобы в час испытаний встретить новые с полным присутствием духа.

Но что остается делать, кроме того, как лежать в постели… и ждать?

Ожидание закончилось раньше, чем Елизавета предполагала.

Верные друзья сообщили новости. Будущий делатель королей потерпел поражение. Королевой Англии объявили Марию. Для Елизаветы настало время оправиться от хвори.

Она это сделала без всякой суматохи и прежде всего написала письмо сестре, поздравив ее с восшествием на престол. Вскоре получила ответ – приказание встретить Марию в Ванстеде, откуда они вместе двинутся в столицу.

Елизавета стала готовиться к путешествию. И хотя она очень радовалась возвращению к парадной пышности двора, тем не менее снова и снова напоминала себе о сложности своего положения. И вернувшийся к ней на службу мастер Парри тоже ее предупредил. Елизавета отлично понимала, что он ей льстит в своей лукавой манере, но лесть была той роскошью, без которой она не могла обходиться.

Парри сказал:

– Ваша милость должны позаботиться о том, чтобы скрыть свою красоту. Королеве не поправится, если кто-то затмит ее блеск.

– Чепуха, Парри! – ответила она. – Как моими простыми нарядами можно затмить блеск бархата и сверкающие драгоценности королевы?

– Глаза вашей милости сияют ярче драгоценных камней. Ваша кожа нежнее любого атласа.

Елизавета взъерошила свои рыжие волосы, привлекая к ним его внимание, а он улыбнулся:

– Ваша милость коронована золотом более прекрасным, чем то, что когда-либо украшало чело короля или королевы.

– Хватит, болтун! – воскликнула она. – Я в самом деле рада, что в этом году мы купили слугам новые ливреи. Мне не жаль сорока шиллингов, которые я уплатила за новые бархатные куртки.

– Ваша милость правы; это будет достойное зрелище. Но умоляю вас запомнить мое предостережение: не затмите королеву!

Елизавета решила разыграть из себя скромницу. Она будет в белом и обязательно опустит глаза, если приветственные крики, обращенные к ней, прозвучат слишком громко. Поменьше украшений на пальцы, ибо кольца скроют их хрупкую красоту. Надо держать руки так, чтобы толпа увидела и восхитилась их молочной белизной. И побольше улыбок – не высокомерных, а дружелюбных, которые всегда вызывают в ответ приветствия людей.

Нет, она не затмит королеву роскошью нарядов или драгоценностей, разве только личным обаянием молодости, красоты и тем легким намеком народу, что она одна из них, что она любит их и надеется однажды стать их королевой.

Вот так, в сопровождении тысячи сторонников – некоторые из которых были лордами и леди высокого ранга, – Елизавета въехала в Лондон. Было ли хорошим предзнаменованием, что на пути в Ванстед она вынуждена была проехать через Сити, войдя, таким образом, в город раньше сестры?

Жители Лондона вышли ее приветствовать. При виде Елизаветы у многих перехватило дыхание. В белом платье она выглядела такой скромной и такой юной, хотя в ней чувствовалось королевское достоинство ее отца и жизнелюбие ее матери. Елизавета улыбалась, раскланивалась и так была благодарна дорогому народу за оказанные ей почести, что в глазах ее стояли слезы. Рядом с ней ехали ее слуги, все в зеленом, одни в бархате, другие – в атласе, некоторые в простой одежде, в зависимости от их положения в ее доме.

Через Олдгейт кортеж проследовал в Ванстед, где должна была состояться встреча с королевой.

Мария тепло приветствовала сестру.

«Как она постарела!» – подумала Елизавета.

Марии еще не было сорока, но выглядела она значительно старше. Ни пурпурный бархат, ни драгоценности не могли этого изменить. Мария много страдала, жизнь обошлась с ней жестоко, и это оставило на ее лице заметные следы.

– Оправилась ли моя дорогая сестра после недавней болезни?

– Мои смиренные благодарности вашему милостивому величеству. Я полностью восстановила мое здоровье и, даже если бы до этой минуты это было не так, все равно не упустила бы возможности увидеть сегодня ваше величество в таком добром здравии и знать, что ваши враги искоренены, а вы в безопасности взошли на престол.

– Пока еще нельзя сказать, что «в безопасности», – мрачно уточнила Мария. – Но будем надеяться, что у нас есть добрые друзья.

– И никого, кто был бы готов служить вашему величеству более преданно, чем ваша смиренная сестра.

– Рада это слышать, – отозвалась Мария и обняла Елизавету.

Они ехали верхом бок о бок в направлении Лондона, две дочери Генриха VIII, чьи матери были злейшими врагами. А сейчас королева думала, как она счастлива, что ее сестра рядом с ней. Мария очень жалела Елизавету в те дни, когда девочка оказалась в немилости после смерти Анны Болейн, такой презираемой и нежеланной, что ее опекуны с трудом находили средства, чтобы ее одеть и накормить. С ней поступили жестоко, гораздо хуже, чем с Марией. Их обеих называли бастардами, но Елизавету бесчестили неизменимо больше, потому что кто-то придумал, будто принцесса – плод кровосмесительного союза между Анной Болейн и братом Анны, лордом Рочфордом.