Сержант потянулся за висящей на спинке кровати бледно-зеленой гимнастеркой.

– Я бы не сказал, что мне сильно везет, мисс.

В его голосе звенела боль, и у Виктории сердце зашлось от жалости. Но она понимала, что не должна проявлять сочувствие открыто, ведь этому молодому человеку скоро возвращаться домой и там ему придется несладко.

– Могло быть хуже. Вы могли остаться вообще без ног. По крайней мере, вы можете передвигаться.

– Она права, – поддержал ее голос через несколько кроватей. – Хватит ныть.

Молодой сержант, сжав челюсти, сунул руки в рукава гимнастерки.

– А кто вы такой, чтобы мне указывать? – огрызнулся он.

– Человек без ног, глупец ты зеленый.

Ответ заставил сержанта замолчать, и Виктория подмигнула находчивому солдату. Его тоже готовили к выписке, но мужчина довольно легко приспосабливался к своему новому положению.

– Я увижу жену, и у меня остались обе руки, чтобы обнимать ее. И мне не придется возвращаться в ад, – как-то сказал он девушке. – Если посмотреть с такой стороны, жизнь вовсе не дурна.

Его мужество восхищало Викторию.

Остаток утра прошел быстро. Завтрак, ванны, помощь раненым, смена грязного белья и процедуры отняли все силы. К тому времени, когда подоспела смена, Виктория уже пошатывалась от усталости. Она засунула под мышку одну из немногих оставшихся в библиотеке книг и, в предвкушении отдыха, отправилась на обед.

Добровольные помощники и сестры обычно ели в столовой для слуг. Помещение было просторным, содержалось в чистоте и к тому же оказалось намного комфортнее, чем такое же в Саммерсете. Повариха ласково похлопала девушку по спине, предложила сесть к столу и собиралась уже принести тарелку, но Виктория покачала головой:

– Я поем в саду, если не возражаете. Хочу насладиться последним солнцем, пока не зарядили дожди.

Она пристроила кусок хлеба на тарелке с рагу, прихватила чашку чая и направилась в сад, где уже грелись под слабыми лучами выздоравливающие солдаты. Госпиталь часто навещали женщины из ближайших домов, и сейчас несколько посетительниц читали раненым или писали за них письма, поэтому Виктория нашла укромное место в дальнем углу сада, где стояли кованый столик и стулья.

С аппетитом принявшись за горячее, вкусное рагу, она наслаждалась каждым глотком и читала принесенный с собой томик сонетов Элизабет Баррет Браунинг. Виктория хотела заучить несколько стихов наизусть, но найти свободное время теперь было непросто. Она была так занята, что даже тревога за Кита отодвинулась на задний план. Его отправка на фронт по-прежнему откладывалась из-за каких-то учений. Кит не говорил, чему его учат, а Виктория не расспрашивала. Чем меньше она думала о его уходе на войну, тем реже ее мучила бессонница и липкий страх за него. Он, конечно, несносный насмешник, но без него жизнь перестала быть такой яркой. Виктория скучала по тем временам, когда Кит мог появиться в любой момент, готовый к очередному приключению.

– Виктория?

Девушка вскинула голову, досадуя, что кто-то прервал ее размышления, но при виде стоящего у столика молодого солдата радостно воскликнула:

– Эдвард!

Она вскочила со стула и уже хотела заключить его в объятия, когда заметила гипсовую повязку на руке и твердую шину на одной ноге. Пришлось ограничиться тем, чтобы положить руки ему на плечи.

– Что ты тут делаешь? – выпалила она и тут же покраснела.

Стоило бросить взгляд на костыли – и становилось понятно, что он тут делает.

Губы Эдварда дернулись в кислой улыбке.

– Я слышал, тут собирают разбитых Шалтай-Болтаев, вот и решил зарезервировать место.

Однако в его галантном тоне слышалась горечь, и у Виктории сжалось сердце.

– Мне очень жаль, что и ты свалился со стены.

Эдвард пожал плечами и поморщился:

– По сравнению с другими мне еще повезло. Меня подштопают и отправят обратно на фронт.

– Хочешь присесть? Ты голоден? – Виктория отодвинула соседний стул. Эдвард со вздохом сел и приставил костыли к столику. – Неужели все настолько плохо?

Глядя в его грустные голубые глаза, Виктория с тоской думала о Ките, Колине, Себастьяне и всех остальных юношах из Каверзного комитета.

– Да, скверно, – ответил Эдвард. – Знаешь, в рассказах наших отцов война представлялась эдаким благородным походом, овеянным романтикой. Только это совсем не так. Правда, у Себастьяна отец погиб в бурской войне, и нам бы следовало понимать, что не все так радужно. Но мы не поумнели. Мы думали, что отправляемся в очередное приключение и будем писать домой восторженные письма. Так вот, война – это не веселое приключение. Война – это грязь, мерзость и скука, это когда в двух шагах от тебя взрывом разрывает на куски твоего товарища, это…

Виктория ахнула.

На красивом лице Эдварда появилось виноватое выражение.

– Прости, милая. Мне не следовало заводить этот разговор.

Девушка потянулась через столик и сжала его руку. Она не слишком хорошо знала Эдварда, но война успешно сметала на своем пути все мелкие условности и правила этикета. Возможно, теперь их место займет искренность.

– Как печально, что тебе и всем нашим друзьям пришлось повидать такое. Летние пикники нравились нам гораздо больше, правда? Неужели война – это всегда только разрушение? – Виктория прижала руку ко лбу. – Наверное, я выгляжу ужасно наивной.

– Ты выглядишь обворожительно, как всегда. И я думаю, что война сейчас более разрушительна, потому что оружие становится все мощнее. Но давай не будем о войне. Мне придется вспомнить о ней достаточно скоро, когда я вернусь в полк. Давай поговорим о другом. Например, о наших друзьях и веселых пикниках под деревьями. Знаешь, я часто вспоминаю то время, каким прекрасным оно было. – Эдвард искоса взглянул на нее. – Кстати, как поживает Кит?

Виктория не обратила внимания на его многозначительный взгляд.

– Хорошо, насколько мне известно. Я не видела его уже пару недель. Сейчас он проходит какое-то особое обучение рядом с Батом. Какое именно, не знаю. Скоро должен получить короткий отпуск. Наверняка тут же примчится ко мне за острыми ощущениями. А ты получал новости от своего друга – ну, того, который глаз не спускал с Дафны? Как его зовут?

– Альберт?

– Точно, Альберт.

Отвлекающий маневр удался, и молодые люди разговаривали об общих знакомых, пока не пришло время Виктории возвращаться к пациентам.

За Эдвардом пришла сестра из его отделения – молодая женщина, которую Виктория знала лишь мельком. Весь остаток дня она была непривычно подавлена. Даже услышанная от одной из сиделок похвала за первый самостоятельный день в госпитале не смогла поднять ей настроение. Только теперь, когда она увидела среди этих раненых и покалеченных мужчин, которых, безусловно, жалела, но которые все-таки были ей совершенно чужими, своего приятеля, она по-настоящему поняла, какое горе несет с собой война. По дороге домой Виктория даже не стала задерживаться, чтобы поболтать с поварами на кухне, а просто направилась к соседнему кварталу, где ее обычно поджидал шофер.

Когда Виктория еще только начинала работать в госпитале, она попросила Пита высаживать ее перед особняком Блэкморов, но, после нескольких язвительных замечаний от других добровольцев, договорилась с ним о встречах подальше от любопытных глаз. Она пробовала ходить на работу пешком, но после скрутившего ее на полдороге приступа астмы вынуждена была признать, что расстояние слишком велико.

По вторникам Элинор всегда навещала мать, Сюзи тоже куда-то таинственно исчезала по вечерам и возвращалась домой поздно. Оставалось только гадать, чем занимается маленькая посудомойка, поскольку все попытки Виктории вытянуть из нее хоть что-то не увенчались успехом. Наверняка чем-нибудь пикантным, но сегодня у Виктории не было сил на разгадывание загадок. Она чувствовала смертельную усталость и тоску. Может, завтрашний приезд няни Айрис поднимет ей настроение?

Шофер остановил машину перед домом, и Виктория начала медленно подниматься по лестнице. Возвращение в пустую квартиру не слишком радовало ее: никто не разжег камин, никто не встретит ее чашкой горячего чая, чтобы согреться с улицы. В воздухе уже носилось предчувствие первых заморозков, и Виктория с содроганием думала о солдатах на фронте. На всех фронтах. В эту войну ввязалось столько стран, что она порой сбивалась со счета.

Оторвав взгляд от ступенек, Виктория подняла голову. Увидев, кто стоит на лестничной площадке, она не сразу поверила своим глазам, а когда поверила, то от горячей волны счастья в горле перехватило дыхание.

– Кит!

Он сидел, прислонясь спиной к двери, с закрытыми глазами. От ее вскрика голова его дернулась и красивое лицо осветила усталая улыбка.

– Неужели я еще сплю? Или это действительно ты? «Теперь и я поверю в чудеса: в единорогов, в царственную птицу…»[3]

Виктория протянула руки, чтобы помочь ему подняться. В груди бурлила радость.

– «Мы созданы из вещества того же, что наши сны. И сном окружена вся наша маленькая жизнь».

Кит со смехом поднялся:

– Стоит мне решить, что удалось тебя озадачить, как ты снова оставляешь меня с носом.

Виктория расхохоталась. Как чудесно снова его увидеть!

– Я как раз закончила перечитывать «Бурю».

Она отперла дверь и вошла в квартиру. Кит последовал за ней.

– А где Сюзи? – спросил он, стягивая пальто из темно-синей шерсти.

– Отпросилась на вечер. Я подозреваю, что у нее появился возлюбленный.

Кит заинтригованно вскинул брови:

– А Элинор?

– У матери. Если разожжешь огонь в гостиной, я приготовлю горячий чай. Или предпочтешь бренди?

– Чай отлично подойдет.

Кит прошел в гостиную, а Виктория проследовала по коридору в кухню. Поставила кипятить воду, достала поднос, расставила чашки с блюдцами и сахар. Сливки она добавлять не стала – они с Китом оба их не любили. Зато на подносе поместились сэндвичи с салатом и яйцом, оставленные Сюзи в леднике. Наверняка Элинор не обидится, если Кит съест ее половину.

Заварив чай, Виктория добавила чайник и тарелку с шоколадным печеньем, к которому ее друг питал слабость. Когда она вошла в гостиную, ее снова окатила волна счастья при виде Кита, сосредоточенно склонившегося у горящего камина.

– Вижу, ты научился разводить огонь, – поддразнила она.

– Я уже говорил тебе и могу повторить тысячу раз: в тот день труба не давала тяги, – заулыбался Кит. – Я скучаю по нашей комнате. Ты даже не представляешь, как часто в последнее время я закрываю глаза и пытаюсь вспомнить все хорошие моменты, что мы там провели.

Виктория улыбнулась. Да, чудесные воспоминания. Когда сестры Бакстон переехали после смерти отца в Саммерсет, она мечтала об уединенном уголке, где можно спрятаться ото всех. Виктория нашла комнату в заброшенном крыле старого особняка и превратила ее в свое убежище. Когда Кит в первый раз нашел ее там, то перепугал до смерти, но их дружба началась именно в том небольшом, забытом всеми кабинете.

На лицо Кита легла тень грусти, и Виктория поспешно протянула ему поднос:

– Надеюсь, ты проголодался. Посмотри, что я нашла на кухне!

– Надо же, а ты превращаешься в настоящую маленькую хозяюшку. В следующий раз, чего доброго, скажешь, что умеешь сама застилать постель.

– Конечно умею, – фыркнула она. – В тюрьме научилась.

Кит расхохотался:

– Совсем забыл. И чему еще ты там научилась?

– Например, как вылить горячий чайник на голову надоедливых нахалов. А теперь будь умницей и возьми у меня поднос. Я налью нам чая и заодно развею все иллюзии о моей хозяйственности, которые могли у тебя возникнуть.

Кит принял из ее рук поднос, и Виктория расчистила боковой столик от книг.

– Неужели тебя никогда не учили, как разливать чай в надежде заманить в свои сети невинного молодого человека?

– Ты забываешь, что нас с сестрой воспитывал мужчина. Он пренебрег такими тонкостями, как высокое искусство быть совершенно бесполезными.

– Ох, кажется, ты только что заклеймила все наше поколение. Благодарю, – добавил он, беря у нее чашку с чаем.

– Не все поколение, только высший свет. И Сюзи, и Элинор умеют готовить, и поверь мне, это намного лучше, чем красиво разливать чай.

– Значит, ты учишься готовить?

– Не говори глупостей. – Виктория присела в ближайшее к огню кресло с изогнутой спинкой.

– Довольно сложно говорить умные вещи, да и в целом воспринимать тебя серьезно, пока на тебе эта нелепая шапочка.

Виктория вскинула руки к голове, только сейчас осознав, что забыла снять косынку сестры милосердия. Она поставила чашку на стол и торопливо стянула косынку, но нечаянно зацепила несколько удерживающих волосы булавок. Пришлось вынуть заодно и их, скрутить на скорую руку волосы и заколоть на макушке растрепанным пучком.

– Так-то лучше, да и голове легче.

Она перехватила полный тоски и желания взгляд Кита, и в груди стало тесно. Кит быстро отвернулся к огню, а Виктория снова взяла в руки чашку и сэндвич.