Тери Браун - Весеннее пробуждение

– Да сядь уже наконец! – в сердцах воскликнула она, чувствуя досаду.

Она так обрадовалась, увидев Кита на пороге квартиры, а теперь он все портит своей излишней сентиментальностью.

– Трудный день? – вопросительно поднял бровь Кит.

– Нет, просто ты заставляешь меня нервничать, когда стоишь вот так. – И более мягким тоном добавила: – Садись и ешь.

– Не знал, что у тебя такие слабые нервы.

Кит сел в кресло и взял печенье. Обмакнул его в чай, откусил кусочек и уныло уставился на огонь в камине.

Виктория раздраженно вздохнула и тоже замолчала. Уже больше года она считала Кита своим лучшим другом, но до сих пор не понимала его.

– О! – выпрямилась она. – Угадай, кто сегодня приходил в госпиталь? Эдвард!

Кит посмотрел на нее странным взглядом:

– Он приходил навестить тебя или его ранили?

– К сожалению, ранили. Да и зачем бы ему заходить просто так?

– Прошлым летом он был без ума от тебя, – пожал плечами Кит.

От удивления Виктория даже опешила:

– Да ну тебя! Ты только что перешел границу Нелепости и отправился прямиком в соседнее государство Небыляндию. Может, тебя контузило на войне? – Небрежным взмахом руки она отмела все подозрения.

Вместо того чтобы разозлиться, Кит рассмеялся:

– Хотел бы я оказаться в Небыляндии. Из тебя получилась бы очаровательная Венди[4].

– Вовсе нет! Представь, что мне придется заботиться о детях. Потерянные мальчики хотели, чтобы Венди стала их мамой. Ты видишь меня в роли чьей-нибудь матери?

Виктория поняла свою ошибку, когда Кит оглядел ее горящими глазами.

– Может, да, а может, нет. В любом случае ты вряд ли окажешься хуже моей.

Виктория резко отвернулась. Правильно она делала, что не доверяла ему.

– Возьми еще печенье и перестань молоть вздор.

– Ладно, будем считать, что материнство не твоя стихия. Но я прекрасно представляю тебя в роли Динь-Динь. И согласись, из меня выйдет лихой Питер Пэн. Вторая звезда направо, и дальше до рассвета, и все такое.

Голос Кита звучал устало, и Виктория украдкой бросила на него взгляд. Он похудел, хотя они виделись всего месяц назад; под глазами залегли тени. От жалости и нежности у нее сжалось сердце.

Кит поднялся и помешал дрова в камине. Виктория больше не могла выносить грусть на его лице. Она встала рядом и положила руку ему на плечо:

– Тебе надо поспать. Хочешь, я позвоню шоферу? Он подвезет тебя до особняка матери.

Кит поднял руку и накрыл ее ладонь своей. Он не смотрел на Викторию, и на его лице мелькали тени и отблески пламени.

– Я не поеду домой. Мне нужно сразу вернуться в штаб-квартиру. Надо было выполнить одно поручение в городе, а утром я отбываю на пароме в Кале. У меня всего несколько часов.

Он сжал ее руку, и некоторое время они стояли молча. Пробивающийся через окна свет начал тускнеть. Виктория понимала, что надо отодвинуться и зажечь лампы – стоять вот так, держась за руки перед камином, опасно, Кит может неправильно истолковать ее поведение, но, как ни странно, ей не хотелось разрушать окутавшее комнату волшебство.

– Тебя отправляют на фронт? – тихо спросила она, глядя ему в глаза.

– Меня выбрали для других задач, – уклончиво ответил он.

И Виктории вдруг стало страшно. Не надо было и спрашивать, о каких именно задачах он говорил. Все равно он не вправе ответить, да и несложно догадаться, какие задачи могут поручить молодому человеку с прекрасным знанием немецкого языка.

– Когда тебе надо уходить? – спросила она.

Кит бросил взгляд на большие часы над камином:

– Через два часа я должен быть на вокзале.

Виктория наклонила голову и вгляделась в его профиль. Кит всегда был по-своему красив – темно-рыжие волосы, проницательные голубые глаза, – хотя его лицо привлекало скорее умом, чем классическими чертами. Но сейчас, глядя на друга, Виктория поняла, что он изменился. Раньше его губы часто кривились в язвительной улыбке, а в глазах таилась насмешка. Теперь же Кит выглядел задумчивым и нерешительным. Менее самоуверенным.

Или это отблески пламени заставляли ее видеть то, чего нет.

Наконец он повернулся к ней, и она, как ни старалась, не могла оторвать взгляд от его горящих глаз, хотя разум упорно твердил ей: «Будь осторожна!»

Она судорожно сглотнула, уже зная, что Кит собирается ее поцеловать. Однажды он уже целовал ее, но тогда это ничего не значило. Сейчас все было иначе. Этот поцелуй не спишешь со счетов. Как завороженная, Виктория смотрела, как он наклоняется к ней, и чувствовала, как бьется сердце. Поднимая голову навстречу губам Кита, она проклинала себя за слабость и глупость, но не могла совладать с собой.

В следующую секунду их губы слились в поцелуе. Когда Кит обнял ее за талию и притянул к себе, Виктория не сопротивлялась. Наоборот, она обхватила руками его шею и позволила себе полностью раствориться в ощущении непередаваемой правильности происходящего.

Кит порывисто провел рукой по ее волосам, небрежно вставленные шпильки посыпались на пол, и волосы разметались по спине густой волной. Кит прервал поцелуй. Тяжело дыша, он прижал ее к себе и зарылся лицом в шею.

– Виктория, – шептал он, – моя прекрасная шалунья, ты сводишь меня с ума. Я так тебя люблю. Пожалуйста, скажи, что и ты меня любишь. Умоляю, скажи, что выйдешь за меня.

По телу Виктории пробежала дрожь. Упоминание о замужестве мигом стряхнуло чары. Зачем только она допустила, чтобы все зашло так далеко, особенно накануне его отъезда?

Высвободившись из его объятий, она сделала глубокий вдох. Потом одной рукой скрутила волосы и принялась судорожно оглядываться в поисках шпилек. Почему так темно? Что за беспечную глупость она себе позволила!

– О, Кит, ну почему ты постоянно твердишь о свадьбе? Как затертая пластинка на граммофоне! – с досадой выкрикнула Виктория. Она совершенно запуталась, голова шла кругом. – Где эти дурацкие шпильки?

Она включила ближайшую лампу.

– Я так понимаю, ответ «нет»? – холодно спросил Кит.

Виктория заморгала от яркого света и поморщилась при виде его окаменевшего лица. Кит опустил руки и стиснул кулаки, а в только что лучившихся теплом глазах горел ледяной огонь. Она едва не вскинула руки, чтобы отгородиться от исходящего от него холода.

– Конечно «нет»! Мой ответ всегда был «нет». Я не хочу выходить замуж. Почему ты думаешь, будто что-то изменится? Это ты хочешь стреножить меня, словно вьючное животное! А теперь… теперь ты уезжаешь и воспользовался моим… моим… – Она запнулась.

Конечно, он воспользовался ее мягким сердцем, грустью и растерянностью перед его отъездом и глубокой привязанностью. Но как выразить словами то, что она сама с трудом понимает?

Кит потянулся к ней, но тут же опустил руки:

– Ты права. Ты ни капли не изменилась. Все такая же упрямая и инфантильная, как всегда.

– Я упрямая? Я?! – Виктория перешла на крик, но ее перестали волновать приличия. Глаза щипало от слез. Разочарование и смятение подталкивали к срыву. – Что за бред! Это ты постоянно просишь моей руки, несмотря на все мои отказы. Почему ты не можешь просто оставить все как есть? Зачем портить нашу дружбу разговорами о замужестве при каждой встрече?

«И поцелуями», – хотелось выкрикнуть ей, но она вовремя прикусила язык.

Кит смотрел на нее сверху вниз; на мгновение на лице его промелькнула боль, но тут же сменилась таким каменным выражением, что Виктория вздрогнула и отвернулась.

– Не волнуйся, Виктория. Больше я не стану донимать тебя вопросами. – Он надел китель, взял брошенное на спинку кресла пальто и вышел из гостиной.

Судорожно подбирая в уме нужные слова, она поспешила за ним по коридору к входной двери. Виктория не хотела, чтобы он уходил, тем более в таком состоянии.

– Кит!

Но он не останавливался, продолжая мерно чеканить шаг в блестящих армейских ботинках.

– Кит! – снова позвала Виктория, чувствуя, как в груди нарастает страх.

– Прощай, Виктория.

Дверь открылась и захлопнулась за его спиной.

Да как он смеет просто взять и уйти?

Она развернулась и бросилась обратно в гостиную. Подбежала к окну и долго смотрела вслед темному силуэту, пока он не исчез в вечерних сумерках. В сердце воцарилось такое отчаяние, что Виктория с трудом втягивала воздух. Только сейчас она поняла, какую ошибку совершила, поддавшись упрямству и проклятой гордости. Она так увлеклась своими игривыми отказами в ответ на его преданную любовь, что перестала замечать, как сильно ранит его. И не оставила лазейки, где могли бы расцвести ее собственные чувства.

И вот теперь он ушел и больше не вернется. Внезапно Виктория со всей жестокой ясностью поняла, что может никогда не увидеть его. Он отправлялся на войну, а она устроила ему такое прощание. И не сказала самого главного.

Чем сильнее она осознавала то, что упорно скрывала даже от себя самой, тем больше ей хотелось кричать.

Она любит Кита.

Любит всеми фибрами души, но из-за своего глупого детского упрямства не захотела услышать голос сердца, предпочтя ему заносчивость разума. Виктория опустилась на колени перед затухающими углями камина, закрыла лицо руками и разрыдалась.

Поднимаясь по ступенькам в квартиру Виктории, Пруденс подавила желание ускорить шаг и старалась ступать чинно и медленно. Живот еще не сильно вырос, но она потеряла ощущение равновесия, и Пруденс часто казалось, что она вот-вот упадет. Частично вина лежала на легком корсете, который приходилось носить – иначе платья не застегивались. Мюриэль, мать Кейти, пыталась показать Пруденс, как увеличить ее платья в талии, но в отчаянии сдалась и пообещала все сделать сама. Но пока она этим занималась, Пруденс вынуждена была надевать корсет, хотя затягивание давно превратилось в пытку, и она каждый раз извинялась перед маленьким Горацием.

Пруденс сама не понимала, зачем шла к Виктории так поздно, да еще и без предварительной записки, не зная, будет ли та дома. Она возилась на кухне с приготовлением простого пудинга, и вдруг ее посетило странное ощущение, что Виктории необходима помощь. Однажды в детстве она уже испытывала подобное – тогда Викторию скрутил неожиданный приступ астмы и она потеряла сознание, – но с того случая прошло много лет, и только сегодня Пруденс снова ощутила непреодолимый порыв ринуться на помощь.

Это было странно, ведь в последнее время Виктория чувствовала себя намного лучше, и Пруденс терялась в догадках, что могло произойти.

Наконец она добралась до площадки и постучала, надеясь, что чутье на этот раз подвело ее и у Виктории все в порядке. Но когда дверь открыла незнакомая пожилая женщина, ее надежды растаяли.

– Виктория дома? – нахмурилась Пруденс.

Женщина подслеповато уставилась на нее:

– Ровена? О нет. Вижу, что нет. Ты, должно быть, Пруденс?

Пруденс кивнула, заливаясь краской. Что-то в интонации женщины подсказывало ей, что незнакомка знает о ее происхождении и, более того, это ничуть не волнует ее.

– Входи, дитя. Виктория в своей комнате, отдыхает.

– Что случилось? – с тревогой спросила Пруденс. – Она заболела?

– Сердечная болезнь, но, к несчастью, тело она тоже затронула.

Появилась Сюзи и обняла Пруденс.

– Я так рада, что ты пришла, – прошептала маленькая служанка, принимая пальто. – Ты очень вовремя.

От переживаний ее тонкое личико осунулось, и Пруденс почувствовала, как в сердце кольнул страх.

Она заспешила к спальне Виктории. У постели стояла Элинор и протирала влажным полотенцем лоб больной. Пруденс поставила сумочку на маленький столик и бросилась к кровати.

Виктория лежала с закрытыми глазами. Голубые вены на висках ярко выделялись на мертвенно-бледной коже.

– Что с ней? – шепотом спросила Пруденс у Элинор.

Элинор кивком указала на открытую дверь, и девушка последовала за ней.

– Я думаю, она заразилась чем-то в госпитале, но ее гнетет что-то еще. На все мои вопросы она только отворачивается. Не хочет ничего рассказывать ни мне, ни няне Айрис. Меня ужасно тревожит то, как она похудела.

Значит, дверь ей открыла няня Айрис. Как друг и наперсница Виктории, она, разумеется, должна знать о прошлом Пруденс. Но сейчас не до этого. Сейчас главное – состояние Виктории.

– С ней так всегда. Она и так худенькая, а любая болезнь моментально доводит ее до истощения. Сколько она уже так лежит?

– Почти три дня. Приходил доктор, но Виктория твердит, что просто устала и нужно отдохнуть. Жар то есть, то нет, но ничего опасного.

– Почему вы не послали за мной?

– Она просила не сообщать тебе и Ровене, – развела руками Элинор.

– Ох уж эта Виктория со своими секретами, – покачала головой Пруденс и потянула на себя дверь. – Ладно, я поговорю с ней. Посмотрим, что получится.

При одном взгляде на бледное, исхудавшее лицо Виктории у Пруденс сжалось сердце. Она осторожно присела на край кровати и взяла Викторию за руку. Ладонь оказалась горячей, сухой и невесомой.