– От завтрака должно было немного остаться. Если остыл, скажите. Я сделаю еще.

Элоиз ей симпатизировала, поскольку они обе любили книги, к тому же Виктория говорила на французском, как на родном языке.

Виктория налила себе кофе и присела за длинный деревянный стол. Кухня в доме была оборудована в типично французском стиле: беленые стены, на потолке низкие балки из темного дерева, огромная двойная фарфоровая раковина, белая плитка на полу. Виктория считала ее самой жизнерадостной комнатой в доме и предпочитала проводить время там, а не в формально обставленной и довольно промозглой гостиной, где отдыхали другие постояльцы.

Перебирая письма, Виктория сразу узнала аккуратный почерк Элейн и изящные завитушки тети Шарлотты. Когда она прочитала имя на третьем конверте, сердце ее бешено заколотилось.

Кит.

Глядя на ровные печатные буквы, она не могла понять, почему медлит вместо того, чтобы тут же вскрыть конверт. Наверное, боится узнать, что внутри. Виктория отпила кофе и обнаружила, что руки дрожат.

– Хороший кофе? – спросила Элоиз, подавая нож для писем.

Виктория моргнула и непонимающе уставилась на нож.

– Кофе отличный, спасибо.

Так и не решившись прочесть, она опасливо отложила конверт, словно неразорвавшуюся бомбу, и взяла письмо от Элейн. Потребовалось несколько попыток, чтобы сосредоточиться на буквах, но вскоре Виктория уже слышала в голове мелодичный, беспечный голос кузины:


Дорогая Вик!

Праздники прошли мрачно и грустно, как и следовало ожидать в такое время. Все пытались веселиться и не заговаривать о войне, ведь вокруг столько женщин – матерей и жен, чьи близкие погибли или сражаются на фронте. Но, естественно, все только об этом и думали, а потому разговоры не завязывались, а если завязывались, то быстро затухали. Конечно, я все понимаю, но просто обидно, особенно если вспомнить, как чудесно было прежде. Помнишь прошлый год, когда вы с Ровеной встречали Рождество в Саммерсете и все мальчики собрались на праздник? А помнишь драку на балу для слуг? В этом году обошлись без танцев, да и в целом без развлечений. Но только подумать, я жалуюсь на скуку, когда ты не покидаешь госпиталя, а наши мальчики храбро сражаются на фронте. Ты назовешь меня поверхностной – и будешь не права. Нет, конечно, я действительно легкомысленная, но не в такой же степени! Просто мне хочется вернуться обратно в то время, когда нам ничего не угрожало.

Зато напоследок я приберегла хорошие новости… Я стану тетей! Да, Аннализа ждет ребенка. Мне следовало догадаться, ведь она заметно округлилась, но я думала, что она налегает на бисквиты и кексы, потому что переживает за Колина. Да и сама помнишь, Аннализа всегда была склонна к полноте. (Кто бы говорил!) Но, как выяснилось, она ждет ребенка, а меня следует покарать за дурные мысли. По крайней мере, появление малыша станет хорошей новостью, а хорошие новости сейчас нужны всем нам. Когда я оглядываюсь на прожитую жизнь, меня посещают сожаления – сколько всего я бы сделала по-другому, если бы знала, что пройдет несколько коротких лет – и мир изменится! Но не стоит; я начинаю впадать в меланхолию, а ведь собиралась ободрить тебя.

Не забывай, что я люблю тебя и считаю очень храброй. Хотелось бы мне быть хоть вполовину такой же смелой… Тогда бы я велела матери оставить меня в покое и нашла какое-нибудь полезное занятие. Но я совсем не похожа на тебя, так что навечно останусь твоей невыносимо скучной и легкомысленной кузиной.

Элейн

Виктория сморгнула слезы. Бедная Элейн. Хотя Виктория не сомневалась, что тетя Шарлотта любит свою дочь, графиня не давала ей спуску. Виктория на миг задумалась, как убедить Элейн переехать к ней в город после возвращения в Англию, но тут же поняла тщетность этой затеи. Пока тетя Шарлотта не разрешала Лейни даже навестить ее. Рано или поздно кузине все же придется выступить против матери. Виктория лишь надеялась, что противостояние произойдет в ее отсутствие и ей не доведется наблюдать последующий за этим скандал.

Все еще оттягивая чтение письма Кита, она потянулась за конвертом, подписанным тетей Шарлоттой.


Дорогая Виктория!

Я уверена, моя дочь уже пожаловалась, что Рождество прошло блеклым подобием праздников, какие мы устраивали раньше. Но в отличие от нее я знаю, что такое приличия, и не считаю пристойным веселиться, когда умирают молодые люди. Элейн следует стыдиться своих жалоб, но что с нее возьмешь? Она не менее легкомысленна, чем ты, только вот твоего ума ей недостает.

Хотя, учитывая твое недавнее поведение, мне пришлось усомниться в твоей рассудительности. В письме ты уверяла меня, что, будь у тебя возможность, ты бы приехала на Рождество в Саммерсет, но не можешь покинуть госпиталь. Затем твой дядя сообщает мне, что ты нашла время, чтобы сопроводить нашего бывшего работника в Лондон, и провела праздники в своей квартире. Что за нелепость?

Должна сказать, моя дорогая, что меня сильно разочаровал такой бесчувственный поступок. Неужели для больного лакея не нашлось другой сиделки? Или ты не смогла выбрать время, чтобы приехать на машине в Саммерсет хотя бы на несколько часов? Твой визит очень обрадовал бы дядю и кузину, особенно в наше тяжелое время.

Что ж, довольно. Я высказала свое мнение и больше заговаривать о нем не намерена. Просто хочу, чтобы ты поняла, моя милая, как твои действия истолковываются окружающими, вот и все. Если бы я не указала на это, то, боюсь, сочла бы, что пренебрегаю своими обязанностями.

Также хочу тебе сообщить, что некоторое время проведу в городе. Мы решили на время открыть дом. Колин должен скоро получить короткий отпуск, и ему будет легче повидаться с нами в Лондоне. К тому же дорогая Аннализа ужасно по нему скучает. Думаю, наше решение вполне разумно.

Возможно, ты тоже нас навестишь, когда будешь в городе. Если тебя не отвлекут другие дела.

Целую, тетя Шарлотта

Виктория поежилась и отложила письмо подальше. Иногда графиня представлялась ей ядовитой коброй. И, как и в случае со змеями, красота ничуть не умаляла исходящей от нее опасности.

Она снова посмотрела на письмо Кита. В сердце поочередно сменялись страх и тоскливое нетерпение. Что, если Кит скажет, что с него довольно? Что она сама не знает, чего хочет, а он не в состоянии больше любить такую нерешительную особу? Да что за глупости. Она вовсе не нерешительная. Наоборот, она постоянно делает скоропалительные выводы, причем в самых важных вопросах. Просто ей приходится часто менять мнение, потому что она не умеет задумываться о последствиях своих решений. Кит прекрасно знает ее характер и все равно влюбился. Виктория тоже не забывала, что он тщеславен, не питает ни к кому уважения, упрям и ужасно любит насмехаться. Неудивительно, что она долго не могла понять, что любит его, – тот еще негодник.

Виктория разозлилась на себя за колебания, схватила конверт и, не заботясь о тонкостях, рывком открыла.


Дорогая Виктория!


Она положила письмо на стол и потерла глаза. Плохое начало. Обычно Кит называл ее Вик, котенком, шалуньей или маленьким дьяволом, но никогда не звал данным при рождении именем.

Элоиз подлила ей кофе и взволнованно нахмурилась:

– Новости из дома, хорошие?

– Да, все нормально.

Она неубедительно улыбнулась, Элоиз кивнула, и Виктория снова взяла в руки листок.


Дорогая Виктория!

Я тщательно обдумал наше положение и пришел к выводу, что вина в основном лежит на мне. Ты оказалась права. Я не принимал уверения о том, что ты не хочешь выходить замуж, всерьез и продолжал настаивать. Самолюбие подталкивало к мысли, что со временем ты уступишь моим желаниям. Что я смогу переубедить тебя. Поступая таким образом, я поставил под угрозу нашу дружбу, которой очень дорожу и никоим образом не хочу потерять.

Поэтому я пишу с намерением извиниться. Мне очень жаль, что я не принимал в расчет твои желания и не хотел признавать твою мудрость, когда ты в самом начале знакомства сказала, что мы обязательно прикончим друг друга, если свяжем себя священными узами брака. Дорогой мой друг, ты совершенно права. Мы не созданы для совместной жизни. Нечасто между людьми зарождается дружба, подобная нашей, и ее надо ценить. Я недостаточно ею дорожил. Продолжая настаивать на более близких отношениях, я едва не разрушил то, что мы имеем, и прошу за это прощения.

Я бы очень хотел возобновить нашу дружбу, не обременяя ее больше признаниями в любви. Тебе не стоит волноваться на мой счет. Недавно я начал ухаживать за другой женщиной и осознал, что наши с тобой отношения действительно носят платонический характер.

Так что скажешь? Сумеем ли мы остаться лучшими товарищами или я навсегда погубил эту возможность?

Твой верный друг (надеюсь) Кит

Сначала Виктории показалось, что она превратилась в ледяную глыбу. Затем начался озноб. Дрожь поднималась из живота и расползалась по всему телу, пока не застучали зубы. Она призналась в любви, но слишком поздно. Кит нашел другую женщину. Наверняка его смутило полученное признание, и это письмо – не что иное, как вежливый отказ.

– Милая, ты хорошо себя чувствуешь? – (Виктория попыталась кивнуть, но ее трясло.) – Сядь здесь. Ты продрогла. Плохие новости?

Виктория позволила хозяйке отвести себя в кресло-качалку у очага. По дороге француженка крикнула племяннице, чтобы та принесла плед из гостиной. Викторию усадили, завернули в плед и принесли горячий кофе. Грудь стянуло обручем, и Виктория приготовилась к невозможности сделать вдох и близкому приступу астмы, но ничего не происходило. Она нахмурилась, недоумевая, почему тогда так сильно болит грудь, если ничего не мешает дышать. И тут поняла.

Это плачет разбитое сердце.

Глава семнадцатая

Ровена сидела в кабинете мистера Диркса и нетерпеливо барабанила пальцами по подлокотнику кресла. Он разговаривал с начальником смены и попросил ее подождать. Из-за неблагоприятной погоды Ровена уже неделю не поднималась в воздух, но сегодня небо просветлело, и ей не терпелось вернуться к работе.

После проведенных у миссис Уэллс праздников Диркс совершенно переменился, и Ровена собиралась воспользоваться его хорошим настроением, чтобы поскорее вернуться за штурвал аэроплана. Хотя великан всегда отличался веселым нравом, после того как Маргарет Уэллс приняла его предложение руки и сердца, его жизнелюбие заиграло новыми красками.

Ровена обнаружила, что в равной степени радуется за своего доброго друга и в то же время завидует его простому, безграничному счастью. Чуть ли не каждый день она молилась, чтобы Себастьян поскорее получил увольнительную, чтобы наконец-то обвенчаться. Ей уже не терпелось перелистнуть новую страницу своей жизни.

Не в силах усидеть на месте, Ровена встала и подошла к двери. Высунула голову в коридор и увидела возвращающегося мистера Диркса. Приплясывающая походка ясно говорила о его прекрасном расположении духа.

Должно быть, он почувствовал ее нетерпение, потому что поспешил спросить, готова ли она к перелету.

– Конечно, ведь это я вас жду, а не наоборот.

– Ну да, – кивнул мистер Диркс. – Простите меня, моя дорогая. Уже все готово.

Ему явно не терпелось поскорее ее куда-то отправить, и Ровена с подозрением нахмурилась:

– И куда лететь? Нужно доставить самолет или вернуть на завод?

– На взлетном поле ждет аэроплан. Он доставит вас в Саутпорт. Там переночуете, а утром переправите сюда SPAD.

Ровена сжала ручку саквояжа и последовала за мистером Дирксом в большой ангар с аэропланами. На ходу она думала о том, как он собирается защищаться, если немцы вдруг решат атаковать. Ведь если завод уничтожат, это подорвет усилия британской армии.

На поле стояла «Летучая Алиса» с уже работающим пропеллером, и на Ровену вдруг нахлынули воспоминания. Они с Джоном любили этот самолет, правда, в последнее время в аэронавтике произошло столько открытий, что «Алисы» уже почти нигде не встречались.

Ровена помахала пилоту в кожаном шлеме и очках. Интересно, подумала она, кто за штурвалом – Альберт или Чак, но потом решила, что это неважно. Они оба тоже помогали мистеру Дирксу перегонять аэропланы. Пилот помахал в ответ и наклонился к приборной панели. Пристегнувшись, Ровена попрощалась с мистером Дирксом, который смотрел на нее с хитрой довольной улыбкой. Если подумать, эти постоянно исходящие от него лучи счастья уже начинали ее утомлять.

Она подала сидящему позади пилоту знак, что готова к полету, и аэроплан начал разбег по полю. Хотя Ровена привыкла к тряске при разгоне, в момент взлета она всегда испытывала радостное облегчение. Самолет начал подниматься к облакам, и она расслабилась. Утро стояло ясное – видимо, сегодня выдался один из тех обманчиво весенних дней, что случались в конце февраля и начале марта. Сначала убаюкает солнцем и чистым небом, а к вечеру обрушится непрошеным снегопадом.