Он швырнул на стол факс, и Катерина с Бабиным едва не стукнулись лбами, разом подсунувшись к бумажке, уж до того раззадорил начальственный гнев их любопытство.

Бумага была прислана из «общественной организации «Союз по защите прав лиц с нетрадиционной сексуальной ориентацией», отчего дальнейший текст Катерина и Евгений Николаевич читали с удвоенным интересом. «Уважаемые сотрудники газеты «Столица Урала»! Мы благодарим вас за понимание и гражданское мужество, которые вы проявили, напечатав наше объявление. Во всех других официальных газетах мы получили категорический отказ печатать наше объявление даже за деньги. Тем важнее для нас то, что к нашим проблемам отнеслось с пониманием издание губернатора и Законодательного собрания области. В качестве ответного жеста мы разместим рекламу вашей газеты на нашем сайте. Надеемся на дальнейшее сотрудничество. С уважением – Алекс Вибе, президент ОО «Союз по защите прав лиц с нетрадиционной сексуальной ориентацией».

Бабин, вытаращив глаза, перечитывал текст письма. Катерина, едва сдерживая смех, заверила редактора:

– Иван Устинович, честное слово, ничего подобного мы не печатали. Мы же обсуждали формат рубрики, я его придерживаюсь, писем пришло много, я тщательно отбирала. Вот и Евгений Николаевич подтвердит.

Она подпихнула Бабина локтем в бок, он оторвался наконец от письма и повернулся к редактору:

– Ничего подобного не было. Что они имеют в виду?

– Не знаю! – в сердцах отрезал редактор. – Разберитесь и доложите! Созвонитесь с этим, с Алексом, прости Господи. И если появится реклама нашей газеты на их сайте, я вас уволю. Обоих! А меня уже не уволят, потому что с такими сотрудниками я раньше как пить дать умру от инфаркта…

На этой фразе, как сто лет назад было заведено, дверь из приемной в кабинет открылась и вплыла Татьяна с подносом в руках. На подносе помещался традиционный для таких случаев набор: стакан воды и сердечные капли. Вид у нее, тоже по сложившейся традиции, был укоризненный. Довели начальство, бездельники – вот что означал этот вид. Иван Устинович демонстративно накапал капли в стакан, выпил и вышел вон, хлопнув дверью, но оставив за собой стойкий запах лекарства, дабы провинившимся сотрудникам было стыдно за свое поведение.

Но довольные представлением сотрудники разбежались по делам, и только Евгений Николаевич с Катериной остались изучать подборку объявлений, искренне недоумевая, чем же они заслужили столь горячую благодарность незнакомого Алекса Вибе и прогневили собственное начальство.

– Жень, я только вот про это могу подумать, – минуту спустя нарушила молчание Катерина. – Смотри, второе снизу: «Познакомлюсь с приятным молодым человеком, возраст и образование не имеют значения. Натуралов прошу не беспокоиться». Кто такие «натуралы», а?

– Твою ма-ать! – Бабин увесисто хлопнул себя ладонью по лбу и оттуда, из-под ладони, страдальчески посмотрел на Катерину. – Вот кретины! «Натуралы» – это мы с тобой. Ты мужиков любишь, я – баб. Не голубые и не розовые, поняла? Это же надо так облажаться! Ты куда смотрела, ворона?

– Я подумала, что «натуралы» – это какие-то извращенцы, но их как раз и просят не беспокоиться, значит, все нормально, – хихикая, пояснила Катерина. – Я порядочная девушка и в этих делах не очень разбираюсь. А ты куда смотрел? Еще вычитывал. И в печать подписывал. Ты же у нас специалист… по этим делам. И натурал, я так понимаю?

– Я тебя убью, и мне за это ничего не будет, – серьезно пообещал Бабин.

– Да брось ты! – утешила его Катерина. – Мы с тобой не поняли, корректоры не поняли, редактор тоже не понял. И читатели не поймут. Опять же, как знать, вдруг кто-то из них именно здесь найдет свое счастье… Надо только этому Вибе позвонить. И мягко так попросить нашу рекламу не ставить. В залог будущей дружбы.

– Вот ты и позвони, – оживился Бабин. – Твоя же рубрика.

– Здрасте! Я вообще никто, чтобы такие вопросы решать на уровне двух солидных организаций. А ты – начальство. Так что звони сам.

– Первый блин был комом. И второй тоже комом, блин… – проворчал Бабин, азартно вкривь и вкось черкая по газете ручкой.

– Это не ты сказал. Это «Русское радио», – не поддалась Катерина.

– Нет, Титова, с тобой невозможно! – в сердцах отбросил ручку Евгений Николаевич. – Хотел за умного сойти, и то… Могла и смолчать, язва!

– Ну так и быть, давай я этому Вибе позвоню, – сжалилась довольная Катерина. – Тем более что мы с ним знакомы. Кстати, он очень милый. И совсем не грубиян в отличие от некоторых.

– Вот за что я тебя люблю, что у тебя везде знакомые есть, и все-то ты знаешь, – обрадовался Бабин. – Спасибо, избавила!

– Должен будешь, – уже стоя в дверях, свысока обронила Катерина.

Сырок, который она в конечном итоге, проголодавшись, слопала, запивая йогуртом, между тем был не просто сырком, а знаменательной вехой на пути развития ее отношений с Василием, о котором она и думать забыла, напечатав во втором выпуске его объявление. Сырок был лишь первым пунктом стратегического плана, выработанного Василием. Всегда бесхитростно честный в отношениях с людьми, Василий и себе не врал: журналистка Катерина Титова поразила его в самое сердце. Во-первых, она была красавицей: такого струящегося платья, такой необычной прически и таких внимательных серых глаз, которые умеют так выразительно сердиться, он никогда не встречал у женщин. Дамы из его окружения на работе носили спецовки или халаты, а в нерабочее время одевались затейливо и пестро, стараясь выгодно подчеркнуть все богатство расплывающихся форм. На голове все как одна устраивали ровно подстриженный газон из белесых кудряшек, и сердиться или смеяться глазами у них не было необходимости: если им было смешно – они хохотали, если сердились – орали от души. Во-вторых, она была из другого мира, куда таким, как Василий, ход был заказан. В этом мире других женщин хозяйничали другие мужчины, которые тоже умели что-то такое, чего не умел он, Василий. Они по-другому жили и по-другому разговаривали. Он даже смутно догадывался, что если бы кто-то из этих мужчин принес Катеньке шампанское и цветы, она бы так не рассердилась.

Ну ничего, он тоже не лыком шит. И не дурак, и непьющий, и руки у него растут откуда надо, не чета этим, которые в пиджаках и галстуках или (он заметил) в смешных бабских вязаных кофтах без карманов, и непонятно, куда они клали права, ключи от машины и прочие совершенно необходимые вещи. Он ничуть не хуже их, и он, если захочет, сможет это доказать Катеньке. Зачем доказывать и что будет дальше, когда он докажет, Василий не задумывался. Теперь он знал, с чего начать.

На первом этапе Василию могли помочь два человека: главный инженер и начальник юридического отдела. Они, по мнению Василия, как раз и были представителями мужчин из мира, в котором жила Катенька. Начальник юротдела подходил даже больше, он одевался в дорогие костюмы, везде таскал за собой тоненькую кожаную папочку и запах дорогого одеколона (вспомнив, Василий покрутил головой, так как ненавидел, когда от мужиков пахло чем-нибудь, кроме мыла, табака или на худой конец бензина). И ездил он на «форде». Но у юриста был один недостаток – он был молод. Лет тридцать или около того. Жизненного опыта у него мало, зелен он Василию советы давать. Главный инженер подходил куда больше. Правда, он не носил костюмов, ездил на «девятке» и папочки отродясь не имел. Но зато был всегда чисто одет и аккуратно выбрит. Закатав рукава своей линялой джинсовой куртки, лез во все дыры и мог запросто разобраться в любом механизме. Матерного слова от него никто не слышал, а в машине у него всегда лежала книжка Жванецкого, как он сам говорил, чтобы читать в пробках. Наверное, поэтому он мог иногда сказануть такое, что мужики озадаченно переглядывались или хватались за бока от смеха: «Ребята, если уж мы по горло в дерьме, возьмемся за руки» (это когда у них на территории, как раз возле гаража, канализацию прорвало, и никто не хотел связываться с метлой и шлангом, а он сам взялся и других уговорил). Или вот про лаборантку их мечтательно так сказал, глядя вслед: «За что я люблю мини-юбки – видишь будущее». Или ворчал как-то в столовой, уж про что, Василий не знал: «Ты придумаешь, ты же и будешь делать, тебя же и накажут, что плохо сделал». Заводские женщины все как одна его обожали, а он был с ними галантен – и не более того, авансов не раздавал. В общем, нравился Василию этот мужик. И возраст у него подходящий – где-то сорок пять. Опять же он наверняка смеяться не будет. И не разболтает.

В тот день Василий приехал на завод не в свою смену и долго ждал, пока Палыч (так все уважительно звали главного) освободится, а с завода он все равно всегда уходил поздным-поздно. Подошел, сказал, что надо поговорить. Палыч понимающе кивнул, пригласил в свой кабинет, быстро соорудил чайку – от кипящего чайника окна моментально запотели, и в промерзшем кабинете стало будто по-домашнему, как на кухне. Под крепкий сладкий чай и извлеченные из какой-то заначки бетонно-твердые пряники Василий честно рассказал про свои дела и планы.

– Да, земляк, – почесал лысину Палыч. – Задал ты мне задачку. В общем, нормальное это дело, женщина вполне может быть не из твоего круга. Из другого, так сказать, социального слоя. У меня у самого так было: когда я свою жену встретил, пэтэушником был, а она – студенткой. Читать меня заставляла, смеялась, что неграмотный, таскала по музеям всяким… В институт заставила поступить, даже занималась со мной, представляешь! Я без нее никогда в жизни высшего образования не получил бы. В общем, подтягивала дурака до своего уровня. До сих пор меня пилит, что мало читаю и все такое. – Тут Палыч неожиданно улыбнулся, как будто вспомнил что-то очень приятное. – Но, понимаешь, мы молодые тогда были. И опять же – любовь у нас… Такие вот дела.

Василий слушал внимательно, не перебивал.

– У вас ведь любви нет, я так понимаю… И интерес односторонний, так? Но что хочешь соответствовать – это нормально, это я понимаю. Чем же тебе помочь? Давай так. Ты, во-первых, когда к ней пойдешь, рубаху эту сними. Костюм купи. Или джинсы.

Василий с удивлением оглядел себя с ног до головы. Он всегда считал, что милицейская рубаха придает ему значительности, не мнется, и в ней не так потеешь. К тому же брат присылает их по три в год, и он носит их зимой и летом, как раз до следующей посылки и хватает, к тому же на халяву, как известно, и уксус сладок. Ладно, спасибо, костюм у него есть, лет десять висит в шкафу два раза надеванный – к Димке в первый класс и на выпускной в девятом. Но вот уж галстук – ни за какие коврижки! Он подпер щеку ладонью и принялся слушать дальше, дельно человек говорит.

– …что такое дезодорант – знаешь?

Василий покраснел и возмущенно покачал головой. Нет, про дезодорант он, конечно, слышал, он же не глухой и не слепой, телевизор смотрит. Но уподобляться тем потным красавчикам, что скачут по крышам и лезут в горы не иначе как попрыскавшись из баллончика, ни в коем случае не собирался.

– Мыться надо чаще, – проворчал он себе под нос. – В-вот и все д-дела.

– Дикий ты человек, Василий, – укоризненно покачал головой Палыч и налил себе еще кипятку. – Дезодоранты есть специальные мужские, если хочешь – купи без запаха. Смысл в том, что побрызгался – и не потеешь. Ан-ти-пер-спи-рант называется, – произнес Палыч по слогам. – Запомнил? Или записать?

Василий упрямо смотрел в сторону.

– Ну, как хочешь, – вздохнул инженер. – Потом все женщины внимание любят. Им поклонники даже нужнее, чем любовники, поверь моему слову. Ты ей приятное что-нибудь сделай. Цветы или еще что, только по мелочи, чтоб не обидеть. Гранатовых браслетов не надо, да у тебя их и нет. Извини, это я так, к слову, – спохватился Палыч, взглянув на Василия. – И не навязывайся с общением там или с разговорами. Оставь – и уйди. Так… Она, говоришь, в газете работает? Ты эту газету покупай и читай. То, что она пишет и вообще. Если возникнет разговор – будешь в курсе. Опять же читать, брат, полезно. Как сказал один умный человек, устранять недостатки нашей жизни путем чтения вслух художественных произведений.

– Чего? – переспросил Василий. – П-про газету я п-понял, а про недостатки – нет.

– Это я так, не обращай внимания. Пробки, понимаешь… Вот что… Я тебе завтра диск принесу. У тебя видик есть? Посмотришь кино, хорошее, старое. Прямо про тебя снято. Только верни, жена у меня его очень любит.

Палыч не обманул, поэтому на другой день Василий после работы не завалился спать в восемь вечера, как обычно делал после дневной смены, а уселся перед телевизором с большой миской соленых сухариков. Пиво на сей раз осталось ждать своей очереди в холодильнике. Думать надо на трезвую голову, а пиво этому не способствует. Кино называлось «Весна на Заречной улице». Василий его, конечно, и раньше смотрел – но так, вполглаза, за неимением лучшего. Он предпочитал сериалы про ментов и дальнобойщиков. А теперь стал смотреть внимательно, раз Палыч посоветовал.

В кино он все понял. И что Палыч имел в виду – тоже понял. Он – сталевар, она – учительница. На Катеньку похожа, симпатичная и глаза такие же строгие. Жаль, что он сам на артиста Рыбникова не похож. За что сталевар учительницу полюбил, Василий тоже распрекрасно понял. А вот за что она его потом тоже вроде бы полюбила? Тут Вася не вник, хотя с того места, где она к нему на завод пошла, даже прокрутил еще раз, правда, в ускоренном режиме. Но все равно не понял. Может, за то, что про него в газете написали, что-то он там изобрел и прославился? Или просто вздумалось киношникам сделать так, чтоб был хороший конец, а дураки вроде него, Василия, смотрели бы и верили?