– Думал-передумал, – передразнила его Катерина. – Дурак ты, Евгений Николаевич. И я тоже дура.

У двери ее кабинета Катерину ждала женщина, которую Катерина мгновенно узнала. Она жила в соседнем доме, построенном для сотрудников издательства и типографии, они изредка сталкивались в магазине или на автобусной остановке. Но женщина ее не узнала, и Катерина не стала навязываться с дружеским общением. Женщина сухо поздоровалась и протянула объявление, написанное на половинке тетрадного листка в клеточку: «Познакомлюсь с одиноким непьющим мужчиной. Писать до востребования, предъявителю паспорта…»

– Такое объявление мы вряд ли опубликуем, – сказала Катерина. – Давайте я вам помогу составить его более… привлекательно. Напишем о вас несколько слов, о том, какого именно мужчину вы хотите встретить – возраст, образование, характер… – Она сделала паузу, но женщина смотрела на нее без всякой симпатии и не думала благодарить за неформальный подход к письмам трудящихся. – Вам придет больше писем.

– Мне все равно.

– Что все равно? – удивилась Катерина.

– Все равно, какой мужчина.

– Этого не может быть… – мягко начала Катерина.

Но женщина ее перебила:

– Мне не нужен никакой мужчина. Они все одинаковые.

– Тогда, простите, зачем? – заупрямилась Катерина. – У нас много писем, люди долго ждут своей очереди…

– Я хочу родить ребенка. Сына, – проронила женщина, не глядя на Катерину.

– А если будет девочка? – улыбнулась она, пытаясь несколько разрядить обстановку.

– Тогда я сделаю аборт. – Гостья взглянула на Катерину твердо и без тени улыбки.

– Но почему? – почти против своей воли спросила Катерина, глядя на нее снизу вверх, потому что сесть посетительница отказалась.

– Мне нужен сын, потому что я выращу из него настоящего мужчину. Такого, какой мне нужен. И вас это не касается. Вы обязаны дать мое объявление. Я работаю в типографии, и если вы мне откажете – обращусь к вашему руководству.

– Я дам, – неожиданно разозлилась Катерина. – Причем слово в слово. Только вы должны его написать не на клочке бумажки, а на купоне, который помещен в конце каждой рубрики, у нас такой порядок и он касается всех, даже тех, кто работает в типографии. Принесете в нормальном виде – и напечатаем. Только у нас очередь. На месяц вперед! Даже на два. Всего доброго.

И она демонстративно отвернулась к компьютеру, с места в карьер изобразив неудержимый творческий процесс. Женщина вышла молча, не попрощавшись, крепко прихлопнув за собой дверь. Катерина несколько секунд с неприязнью, как на живое существо, смотрела на лежавший на столе листок в клеточку с крупными четкими буквами, а потом встала и принялась рыться в шкафу, на верхней полке. Наконец извлекла оттуда папку с надписью «Всякое разное», куда складывала всевозможные записи и бумажки, которые вроде бы не нужны, но могут пригодиться, высыпала содержимое папки на стол и принялась рыться в куче разномастных бумажек. В конце концов она нашла то, что искала, – несколько листков, второпях исписанных разными ручками. Положила листочки перед собой и стала читать, с превеликим трудом разбирая собственноручные каракули.

Записи относились к тем порам, когда их дом был еще новостройкой, и прелести квартирной телефонизации его еще не коснулись. Сотовые тогда были тоже еще не в ходу, а на первом этаже был установлен бесплатный телефон-автомат. И по вечерам в тапочках на босу ногу и в наспех накинутых пальто (от окна, небрежно забитого фанерой, немилосердно дуло) здесь собирались обитатели дома, чтобы подытожить дела и проблемы, накопившиеся за день. Здесь каждый, как студент театрального института, учился сужать круг внимания и ощущать публичное одиночество, потому что длинная скучающая очередь скрашивала вынужденный досуг молчаливым и заинтересованным участием в твоем разговоре. Да и не захочешь – все равно услышишь, потому что гулкое эхо услужливо транслировало текст на весь холл и лестничный пролет в придачу.

Именно там Катерина увидела в первый раз эту женщину. Кажется, был октябрь или даже ноябрь, потому что она зябко куталась в какую-то шубейку из искусственного меха. Придя домой, Катерина по привычке фиксировать услышанное – на всякий случай, а вдруг пригодится – записала ее монолог. Потом уже, несколько месяцев спустя, приписала «№ 1» и обвела зеленым маркером, потому что появились монологи «№ 2», «№ 3» и «№ 4».

«№ 1. Осень».

–  Привет. Это я. Я не поняла. В доме все перевернуто, эта записка дурацкая. Что за шутки? Куда ушел? Да не смеши меня. Ну мало ли, что я сказала. Я женщина, имею право. А если ты человек, если ты мужчина, ты должен понять, должен прийти и извиниться… За то самое… Мне извиняться?! Ну ты даешь! Учти, сегодня я еще подумаю, а завтра ты на коленях приползешь, а я не пущу. Ты нужен своей сестре как собаке пятая нога. У нее своя семья тоже идиот на идиоте. Приперся с чемоданчиком! Тьфу, позорище! В общем, подумай, не смеши людей. Я не прощаюсь.

Возле «№ 2» было написано – «зима». И «она торопится, почти не делая пауз».

–  Нет, это не я дура, это ты дурак. И если ты не сделаешь то, что должен сделать, я заставлю тебя… Ошибаешься! Я напишу твоей матери, пусть приедет и тоже нервы из-за тебя мотает, как я. Я позвоню тебе на работу. И скажу… Да-да, не думай. А откуда они знают? Будут смеяться за спиной и на тебя пальцем показывать, я твоих знаю. Все равно будет по-моему.

«№ 3. Конец зимы, она нервничает, сбивается, не сразу набирает номер».

–  Это я. Я тебя видела с этой… Такое убожество! Нашел себе – ни рожи, ни кожи, Господи… Нет, мое дело! Повестку я твою выкинула, хрен тебе, а не повестка. Так и скажи своей сучке. Зачем ты ей нужен, голодранец?! Вцепилась! Я… (Разговор обрывается, она набирает номер еще раз, но на том конце не берут трубку. Очередь возмущается. Она уходит в конец и занимает очередь снова.)

«№ 4. Уже лето, народу мало».

–  Это я. Ты слушаешь? Ты должен был сказать правду, если ты мужчина. Я давала тебе шанс, но ты им не воспользовался. Ты слушаешь? Схватился за первую попавшуюся женщину, а я была уверена, что ты хочешь быть со мной. Ты слушаешь? Я не привыкла говорить попусту. Я ни за что не признаю эту бабушку твоей женой, даже если сочетаешься с ней узами брака. Ты слушаешь? Алло?! Ты слушаешь? (Молча кладет трубку.)

Больше на листочках из блокнота ничего не было, но Катерина помнила, что еще пару раз она сталкивалась с этой женщиной у телефона, но теперь, всякий раз, когда она, правда, уже не так напористо, говорила в трубку «Это я…» – разговор обрывался, и она уходила, шаркая тапками со смятыми задниками. А потом телефон сломался и вообще исчез, появились сотовые, а поблизости сдали новую АТС, и до квартирных телефонов дело дошло.

Что ж, готовый текст для женской странички, которую вела Катерина в журнале «Вторая половина». В ее умной и серьезной газете такие тексты не проходили, Бабин первым поднял бы ее на смех. И ближайшие полтора часа Катерина увлеченно стучала по клавиатуре, набирая текст. Само пришло и название, и финальная цитата – «Любовь – это когда задыхаются не от страсти, а от нежности», и вывод был прост – никакая это не любовь. Таким образом, финал – самая сильная позиция в тексте – изящно закольцовывался с эпиграфом. Но все ненавязчиво, выводы читательницы сделают сами.

Катерина с удовольствием перечитала свое произведение, последний раз нажала на «Сохранить», откинулась на спинку стула и взглянула в окно. О, оказывается, она едва не пропустила светопреставление! За окном валил такой густой снег, что не было видно университетского здания напротив, крупные, тяжелые хлопья медленно, как в кино, пролетали мимо окна и укутывали стоявшие внизу машины, скамейки, дорожки, деревья. Полюбовавшись на эту красоту, Катерина похвалила себя за то, что сегодня пришла на работу пешком, а потом заинтересованно подумала, как будет добираться до дому. Оно, конечно, хорошо, что в пробках не стоять, но ведь и общественный транспорт вязнет в сугробах, а пешком она доберется домой ближе к ночи. Пойти ночевать к родителям? Мама опять пристанет с разговорами «по душам». И придется ей сказать, что сегодня она была в суде… Одно дело – тихо и привычно недолюбливать зятя, и совсем другое – узнать о том, что зятя-то уже и нет, стало быть, не любить некого. Мама будет в шоке: развод – это так нереспектабельно. И будет спрашивать, есть ли у дочки кто-нибудь на примете… Нет, сегодня у нее нет сил объясняться с родителями, так что этот вариант отпадает.

И тут благосклонная судьба подкинула ей еще один вариант, вполне приемлемый при сложившихся обстоятельствах, – он появился на пороге ее кабинета в лице того самого мужика в кроличьей шапке. Правда, шапки при нем на сей раз не было. Как его зовут? Какое-то редкое имя… Ах да, Василий.

– Здравствуйте, Василий! – поприветствовала она визитера.

– В-вы запомнили? – обрадовался он и опять, как тогда, покраснел. – А я д-думал…

– Что?

– Что в-вы меня з-забыли, – признался Василий.

– Такое не забывается! – обнадежила его Катерина. – С чем пожаловали? Объявление ваше, все в порядке.

– Я не п-про это… – замялся мужчина и отвел глаза.

Катерина еще немного полюбовалась на застенчивого не по годам посетителя, потом ей это надоело.

– Я вас слушаю!

– С-снег… – пояснил Василий, для наглядности кивнув в сторону окна, и опять замолчал.

– Я и сама вижу, – поддержала увлекательную беседу Катерина. – И что?

– А к-как вы д-домой п-пойдете? – осторожно поинтересовался Василий.

– Ногами, – заверила его Катерина, едва удерживаясь от смеха. Василий стеснялся, как молодожен на пороге спальни, и она немедленно поняла, что очень ему нравится, настолько, что он глупеет и теряет дар речи при виде ее. Да-с, жаль, конечно, что его фамилия не Ивашов, но такое обожание любой женщине приятно, хотя бы и мимолетно. – Есть другие способы «пойти домой»?

– Я в-вас отвезу! – выпалил Василий и с надеждой добавил: – М-можно? У меня машина… н-нормальная, п-проедем!

– Я не знаю… – засомневалась Катерина. – Пробки. Хорошо, поедем. Спасибо.

Внизу, на стоянке, Катерину ждал культурный шок: посуливший поездку на «нормальной машине» Василий подвел ее не то к самосвалу, не то к мусоровозу – она не разобрала, потому что снег валил прямо на голову, а машина была высокая и, как ей показалось, огромная, потому что заканчивалась где-то далеко от того места, где стояли Катерина с Василием, отпиравшим кабину. Он царским жестом распахнул дверцу и пригласил Катерину:

– С-садитесь!

И пока она прикидывала, как бы половчее отказаться от такой чести – прокатиться на мусоровозе, – Василий решил, что она просто не может залезть на высокую ступеньку, поэтому он ловко подхватил ее за бока, запихнул внутрь и с грохотом захлопнул дверцу. Катерина упала на сиденье и стала рассматривать приборную панель. Да, все это изрядно отличалось от ее «девятки»… Василий, довольный и запыхавшийся, плюхнулся рядом, на водительское место, и спросил, куда ехать.

Впечатление от поездки на «ЗИЛе» было неслабое. Огромные дворники метались перед глазами, сметая сугробы снега. Город с высоты сиденья, на котором сидела Катерина, выглядел совершенно иначе. Легковушки суетились где-то внизу, а троллейбусы, тяжело переваливаясь рядом, приветствовали их, как равных. И гаишники, кстати сказать, которых Катерина всегда привычно боялась, как заяц – волка, тоже стали нестрашными, игрушечными, как будто они играли в Гулливера и лилипутов. За час поездки она получила море впечатлений, не забывая краем глаза следить за Василием и «не замечать», с каким обожанием он на нее смотрит. Вот тебе и подарочек на День всех влюбленных, поздравила себя Катерина. Месяц назад, тринадцатого января, стоя на тринадцатом этаже, она придумывала себе на будущее приятное знакомство, и вот – извольте получить, как заказывали, и даже два – водитель мусоровоза Василий и принц Кирилл Ивашов.

Уже в своем дворе, с помощью Василия спустившись с небес в сугроб, Катерина все-таки прочитала на боку Васиного авто «Молоко» и догадалась о происхождении тех сырков и йогуртов, которыми с удовольствием завтракала в последнее время. Очень мило – растрогалась Катерина. От Ивашова такого полета фантазии точно не дождешься. Он своим любовницам, наверное, тупо дарит кольца с бриллиантами, но их еще надо заслужить. Интересно, а если ей подарит – она возьмет? А заслужишь? – внятно пискнул приборчик с некрасивым названием, который Катерина тут же решила переименовать в «дозатор здравого смысла». ДЗС – не особенно звучно, но все же не так примитивно, как дерьмоискатель.

Она спохватилась, что Василий стоит перед ней, глядя ей в лицо и почтительно не решаясь прервать ее задумчивость. Шапку он так и не надел, поэтому на голове у него уже была шапочка из снега, который он периодически деликатно стряхивал. Она улыбнулась – скорее своим мыслям, чем ему, поблагодарила и побежала к входной двери. А Василий так и остался стоять, глядя на окна и пытаясь угадать, которое из них – ее, Катенькино?..