Нет, совсем размечталась Катерина, она сама стала бы раздавать интервью. Она говорила бы красиво и понятно, не перескакивая с пятого на десятое, и не стала бы просить прислать ей текст на подпись – зачем унижать человека недоверием, пусть пишут, что хотят, от нее, знаменитой и, главное, высокооплачиваемой писательницы, не убудет.

– Ма-м, я есть хочу! – оторвала ее от всесторонне приятных мыслей Дашка. – У нас есть что-нибудь?

– От бабушки блины с мясом принесли же, – без энтузиазма откликнулась горе-мамаша. – Погрей в микроволновке.

Еще посидела, вглядываясь в прекрасное далёко, но оттуда никаких сигналов не последовало, и Катерина с тяжким вздохом поднялась с дивана, на котором так славно мечталось.

– Ладно уж, давай я на сковородке разогрею, с маслом. Вкуснее будет…

Возня со сковородкой и чайником взбодрила Катерину настолько, что ей пришла в голову гениальная идея. Она была человеком деятельным по натуре и очень любила анекдот про некоего субъекта, который решил, что поверит в существование высших сил, если выиграет в лотерею. Прождал всю жизнь напрасно и возроптал: «Видно, нет тебя, Господи!» И услышал усталый голос свыше: «Мужик, купи лотерейный билет!» Лотерейных билетов Катерина не покупала, и никакая халява к ней отродясь не липла – проверено. Разве что однажды на фуршете она взяла с подноса бутерброд с красной икрой, а к нему прилипла вся икра с нижнего бутерброда. Но это был, пожалуй, единственный случай крупного везения, все остальное Катерина получала исключительно «по заслугам». Поработала на выборах – купила шубку, написала буклет для «Уралгаза» – съездила в Париж, работа в журнале позволяла ей не брать взаймы за неделю до зарплаты, а теперь она еще и телепрограмму согласилась вести – мамочки мои!

В этом месте Катерина на секунду остановилась и подумала – а не пожалеть ли себя? Вообще-то женщине вредно так много работать. И если бы у нее была возможность выбирать, то стала бы она женой Ивашова, родила бы еще ребенка, наняла бы ребенку няню… И пошла бы работать, потому что иначе через полгода сдохла бы от скуки, решила Катерина и жалеть себя не стала. Она любила свою работу, любила встречаться с интересными людьми и потом излагать свои мысли на бумаге, у нее неплохо получалось, в городе ее знали, да и вообще: разве плохо – делать любимое дело и получать за это деньги? А Ивашов упечет ее в Лондон и будет тут развлекаться с журналистками. Нет уж, дудки!

Катерина позвонила знакомому кинорежиссеру по фамилии Урванцев и вкратце изложила идею: она напишет сценарий документального фильма о разведенном шофере Васе, который при помощи газеты ищет свое счастье, о женщинах, с которыми он будет встречаться. В общем, еще раз о любви. Режиссер идею одобрил, велел написать заявку «коротенечко».

– Заявку пошлем в Москву, только там денег все равно не дадут, ну и фак с ними…

– Чего это тебя разобрало? – возмутилась Катерина.

– ФАК – это федеральное агентство по культуре, которое на кино денежки дает, – объяснил режиссер. – Или не дает. Швыдкой сам по телевизору сказал, что он теперь – ФАК. Ну и… короче, на три части найдем и сами, теперь не старые времена. Молодец, Катюха, идея перспективная. Сейчас кино о человеках очень даже в моде. Мы с ним все фестивали объездим! А сниматься-то он будет, этот, как его?

– Вася. Если я попрошу – будет, – самодовольно заявила Катерина. – Я ему нравлюсь.

– О! – оживился режиссер. – Ты ему нравишься, но не даешь, и он в поисках замены своему недосягаемому идеалу ходит по бабам. Круто!

– Да ну тебя! – обиделась Катерина. – Я ему просто так нравлюсь… вообще.

– Ну да! – хмыкнул режиссер, и Катерина как будто увидела его вечную ироническую ухмылку. – Мне тоже.

Скользкую тему Катерина развивать не стала, потому что и режиссер говорил не всерьез, так – трепался привычно, зато сказала, что Вася – очень колоритный.

– Он заикается, зубы у него железные, морда такая красная и ходит в кроличьей шапке. А писем ему – море!

– Супер! – восхитился режиссер. – Ни рожи, ни кожи, зубы и те вставные, а наши бабы согласны на любого, лишь бы в штанах. Это трагедия российских женщин! До конца мая успеешь?

Март, апрель, май – подсчитала Катерина и заверила:

– Успею. Три части – это сколько?

– Тридцать минут. Да ты пиши как получится, мы ждать не будем, пока Москва раздобрится. Знаю я одного с деньгами, он даст. Зато летом снимем, в сентябре монтаж, до конца года на два фестиваля успеваем.

Катерина попрощалась и, не откладывая дела в долгий ящик, позвонила Василию. Но его дома не было – ни в восемь, ни в десять, ни в одиннадцать.

Щенок, положив морду на лапы, лежал на разодранной в мелкие клочки газете и слушал заливистые трели телефонного звонка. Эта противная коробка звонила уже не раз и вчера, и сегодня с утра до вечера. Но сладить с ней мог только хозяин, а хозяин ушел еще вчера утром, и его нет до сих пор. Еда кончилась еще вчера, сегодня не стало и воды в пластмассовой чашке. Непорядок, вздохнул щенок и перевернулся на бок. Не говоря уже о том, что он с чистой совестью напустил в коридоре две лужи, и если хозяин будет ругаться, он скажет, что у него больше не было сил терпеть. Он, конечно, уже не малыш, давно приучился делать свои дела на улице и даже задирает лапу, как большой… но в последний раз они были во дворе вчера утром. От обиды щенок немного поплакал, потом на всякий случай сходил на кухню и заглянул в обе миски, но там ничего не появилось. Тогда он, вздыхая, пошел в прихожую, аккуратно обходя лужи, и улегся носом к самой двери – ждать.

Хозяин пришел очень поздно, когда в соседних квартирах уже затихли голоса. Больше не слышны были шаги по лестнице и скрежет лифта. От него опять пахло чужим запахом – не тем, что в первый раз, но все равно чужим. На этот раз ошалевший от счастья щенок не стал обращать на это внимания, он прыгал и лизал руки, визжал от счастья и падал на спину – голос был любимый и руки любимые, самые лучшие на свете, хозяйские!

– Прости меня, парень, – присев в прихожей на корточки, извинялся Василий. – Загулял я. Сам удивляюсь! Восьмое марта сегодня, женский день, сам понимаешь. А вчера седьмое было, да… Я зашел познакомиться и поздравить, кто же знал, что так выйдет. Понимаешь, пес, она такая!..

Василий плюхнулся в кресло посреди комнаты и закатил глаза к потолку, очевидно, ища там нужных сравнений. Не найдя, двумя руками изобразил нечто непонятное. Щенок сбегал в коридор и принес тапок.

– Да ты моя умница! – растрогался хозяин. – Совсем большой стал! А я, дурак! Ну извини… Так вот, я ей говорю – выходите, мол, за меня замуж. А она хохочет и говорит: сегодня, мол, ЗАГС закрыт и завтра тоже, а вы что, без штампика ничего не можете? Это мне, представляешь?! Ну, я и… Без штампа, в общем. А чего?

Глаза Василия затуманились приятными воспоминаниями. Он потряс головой, прогоняя неуместные видения, и пообещал:

– Но я на ней все равно женюсь! Такая женщина одна на тысячу, понимаешь? «Ах, какая женщина, кака-ая женщина, мне б таку-ую-ю!» – получилось немного фальшиво, но Василию все равно понравилось. – Что нам с тобой пироги? Пироги мы сами печь научимся, правда, пес? Еда в семейной жизни – не главное. Главное – это… – Василий опять посмотрел на потолок, и на этот раз его осенило. – Это любовь! А с Людмилой – ну та, с пирогами, помнишь? – мы с тобой едва не ошиблись. Тоже придумал – едва не женился на первой попавшейся. Та вообще-то ничего. А эта-то – ух!

И Василий опять помахал в воздухе руками. Щенок подумал и принес из кухни свою вылизанную до блеска миску. На этот раз хозяин все понял правильно, заохал, побежал на кухню и налил воды. Щенок напился так, что раздулись бока… и тут же, к своему ужасу, напустил лужу. Но хозяин ругаться не стал – они побежали гулять, и щенок долго носился по тихому заснеженному двору, где почему-то было светло, как днем, но все машины и большие собаки куда-то подевались – красота! А потом они вернулись в тепло и наварили пельменей, наелись от пуза и легли спать. Хозяин сам похлопал по кровати ладонью, приглашая щенка запрыгнуть – ему хотелось поговорить, рассказать о своем счастье… Под восторженный и сбивчивый рассказ пес блаженно уснул, радуясь, что жизнь наконец-то вернулась в привычное русло.

Женя Бабин в тот вечер тоже не находил себе места. Еще с утра, пока он бегал за цветами и подарком (ну замотался, ну забыл!), любимая жена исчезла в неизвестном направлении. Лена с утра уехала бабушке, и на его осторожные расспросы теща отреагировала бурно, но неконструктивно, что только усилило его подозрения. Весь день он беспокойно слонялся по комнате, как хомяк в Ленином аквариуме. Он придумывал, что скажет, что он сделает, когда эта дрянь явится домой. Пусть только посмеет!..

Но в глубине души Бабин праздновал труса – он боялся, что Светка может не прийти вовсе. После этой затеи с разводом жизнерадостная и отходчивая Светка, всегда смотревшая на его шалости сквозь пальцы, изменилась до неузнаваемости: стала дерзкой, высокомерной, а главное – независимой. Советов не спрашивала, о планах не докладывала, новости не сообщала и даже о покупках виновато не отчитывалась. Бабин носом чуял, что у нее кто-то появился. Вернее, чувствовал макушкой, как у него пробиваются рога, потому что голова весь день чесалась и болела, несмотря на две таблетки анальгина. Так, наверное, чувствовал себя Пушкин, украсивший рогами немалое количество почтенных мужей (и даже списочек соответствующий позаботился составить) – и вдруг сам получивший диплом рогоносца.

Конечно, сравнение с Пушкиным льстило самолюбию куда больше, чем аналогия с Ленкиным хомяком, но что толку? Пушкин мог вызвать мерзавца на дуэль и убить, стереть с лица земли. И он, Евгений Николаевич Бабин не задумываясь, влепил бы пулю в лоб тому мерзавцу, который вместе со Светкой сейчас потешается над ним, – в этом Бабин уже не сомневался.

Светка явилась в одиннадцать. От нее пахло вином и духами – новыми, не теми, которые она любила и за которыми он как дурак мотался с утра в ЦУМ. Вид у нее был задумчивый.

– Ты где была?! – заорал Бабин, вылетая в прихожую и стараясь по мере возможности скрыть облегчение.

– Не ори, – посоветовала Светка. – Хомяка напугаешь. По магазинам ходила.

– Ты что, дура совсем?! Да кто тебе поверит?! – возмутился Бабин.

– Ну и не верь, – равнодушно пожала плечиками супруга. – Мне по барабану. Можешь сам что-нибудь придумать, у тебя опыт богаче.

– Ты с кем целый день провела? – не отступался муж.

– Одна. И буду ходить куда захочу и с кем захочу. Все, хватит. Ты набегался? А я дома насиделась. Не нравится – завтра на развод подам. Невелика потеря.

– Света, как ты можешь? – Женя хотел сказать укоризненно, а получилось – заискивающе. – Я же извинился. И я же тебя люблю…

– Иди на фиг, – определила направление нежная супруга и исчезла в ванной.

С книжкой и конфетами Светка могла блаженствовать в ванне по полтора часа, поэтому Бабин, издерганный и обиженный, немного потоптался перед запертой дверью, прикидывая – а не постучаться ли и не попытаться ли решить все проблемы старым проверенным способом – прямо в ванне? Обычно этот номер всегда проходил на «ура», но сегодня он ни в чем не был уверен. Поэтому Женя повздыхал, вернулся в комнату, лег на диван и неожиданно для себя задремал под убаюкивающий плеск воды и голос жены, что-то напевавшей в ванне…

Но Светка вопреки обыкновению выбралась из ванны уже через четверть часа. Взглянув на сладко спящего супруга, она удовлетворенно кивнула, накинула поверх махрового халата пальто и отправилась к Катерине, стараясь не щелкать дверным замком, чтобы этот ревнивец не проснулся и не примчался бы за ней следом. А Светке нужно было поговорить в спокойной обстановке. С вопросами, которые у нее накопились, она даже в ванне спокойно усидеть не смогла. Катерина, которая всегда все обо всем знает (или делает вид), все равно не ложится спать раньше часа.

Света была права: Катерина уже дочитала книгу и с отвращением смотрела телевизор, поминутно переключая каналы. Ей было лень встать и поставить диск с приличным фильмом. Поэтому приходу подруги она обрадовалась – он сулил долгую приятную и информационно насыщенную беседу за чашкой кофе, тем более что конфеты Светка прихватила с собой. То есть это только говорится – за чашкой, а налила она в кофеварку две большие кружки.

– Как Евгений Николаевич? Не убил тебя на месте? Он из меня чуть душу не вынул, но я держалась и тебя не выдала, – доложила Катерина.

– Да ну его! Проорался и уснул, – сморщилась Светка. – Я сама себе удивляюсь: когда он возвращался под утро от какой-нибудь бабы и врал всякую чушь, я себя успокаивала, что все мужики такие, что любит-то он меня, что те – на букву «б», а я – жена…

– Да помню я, чего ты всякие глупости зря повторяешь, – кивнула Катерина. – И что?

– А теперь он дома сидит, про любовь мне толкует, цветочки-подарочки – а я его так ненавижу! Каждый жест, каждый взгляд, каждое слово! Он ко мне в постели подкатывает, а я его или посылаю, или терплю, а сама думаю – хоть бы ты смылся к какой-нибудь. И насовсем. Да видно, я одна такая дура, а больше никто не зарится. Только мешает мне, ждет, проверяет!