– Ну как, понравилась пицца? – спросила Тони и удивилась, насколько ласковым и певучим стал ее голос при виде грязно-серой бороды и длинных светлых волос. Но она не собиралась сдаваться. – Если хочешь десерт, можешь достать из холодильника леденцы. Есть разных вкусов и весьма пикантных форм, например…

– Как-нибудь обойдусь, – фыркнул блондин. – Предпочел бы вот эту ерунду с орехами. – И он указал на шоколадные кексы.

– Это по моему рецепту, – с гордостью заявила Тони. – Я бы угостила ими девочек, если бы кое-кто не заявился так внезапно. Однако ты не получишь ни одного, пока не ответишь на пару вопросов.

– Я тебя не просил выгонять твоих девочек, – возразил Скотт. – А что до внезапности, я и сам не ожидал увидеть здесь этот вертеп. Так что никаких извинений не дождешься. Давай сюда кекс.

– Не получишь ты никакого кекса, – Тони скрестила руки на груди, – пока не скажешь, кто ты такой. Фото всего одно. Не факт, что ты брат Фрейи. Может быть, ты ее бывший парень или что-нибудь еще хуже. Какой-нибудь дальний родственник, позор семьи, только что отмотавший срок. И с какой стати я буду…

Не говоря ни слова, он вынул из заднего кармана брюк смартфон и принялся набирать номер. Несмотря на весьма внушительные габариты, его пальцы были тонкими и длинными.

– Да, привет. Да, добрался. Как дела? Правда? Уже просит бумагу и ручку? С ума сойти! Класс! Да, я знаю. – Тут он смерил взглядом Тони. – Кстати, я уже познакомился с твоей гостьей. Накормила меня пиццей, а теперь собирается звонить в полицию. Назвала меня позором семьи. Нет, нет, не волнуйся. Успокойся. У тебя своих проблем хватает. Вдохни глубже и пообщайся чуть-чуть со своей подружкой, пока я съем все ее кексы, идет?

Тони смотрела, пораженная, на этого человека. Он протянул ей смартфон:

– Моя сестра хочет тебе что-то сказать.

Пять минут спустя Тони смотрела на Скотта уже совсем по-другому. Пристыженно.

– Мне так стыдно. Мы понятия не имели, иначе не стали бы устраивать вечеринку, если бы знали, что твой отец в больнице. Это все так странно. Прямо не знаю, с чего начать.

Она схватила кекс побольше и принялась откусывать понемногу, просто чтобы успокоиться.

– Мы были вообще не в курсе. Если бы Фрейя сказала, мы бы ни за что, правда ни за что бы этого не допустили. Мне ужасно стыдно. Прости меня, пожалуйста.

– Да ладно, – прервал Скотт, – я уже понял. Ты бы нипочем этого не допустила, если бы знала. Но ты не знала, и теперь тебе стыдно. Так?

Тони кивнула.

– Не переживай. У тебя же был день рождения, и вы, судя по всему, отлично повеселились.

– Честно говоря, день рождения у меня только на следующей неделе. Просто завтра Эми – это моя сестра – отправляется в кругосветное путешествие, поэтому мы хотели отметить пораньше, пока она еще здесь. Что-то я чушь какую-то несу. Это все потому, что мне ужас как стыдно.

– Да уж, ты что-то чушь несешь.

Тони откусила огромный кусок кекса и осмелилась поднять глаза.

– Извини, что приняла тебя за стриптизера. Это была вечеринка только для девочек, так что подобный персонаж был бы вполне уместен. А поскольку ты не стал раздеваться, я решила, что ты, наверное, вор или еще что-нибудь похуже.

– За стриптизера? – От удивления Скотт раскрыл рот и провел рукой по всклокоченной бороде. – Где ты таких стриптизеров видела?

– Ну, вообще-то, – Тони покраснела, – кожаные стринги и вымазанная маслом грудь уже не пользуются спросом у девушек.

– У каких девушек?

– Ну… – Тони еще гуще покраснела, – у городских девушек. Нам нравится потертая одежда, бороды, грубость. Нет, я не хотела назвать тебя грубым, но как бы это сказать…

– Никак не говори, – прервал Скотт. – Меня меньше всего интересуют сексуальные предпочтения городских девушек. Расскажи о них кому-нибудь в кожаных стрингах.

– Да, верно. Хорошо. Ну, как день прошел?

– Как прошел? Дай-ка подумать.

Сдвинув брови, он почесал затылок. – Чуть руку себе не отморозил – раз. Чуть собак не утопил – два. Со свиньей таксистом поругался – три. На грузовом самолете из Аляски в Исландию слетал – четыре. В самолете из Исландии в Рим за первый класс пришлось платить, потому что других мест не было, – пять. Четыре часа провел в пробках по дороге в больницу – шесть. И не спрашивай, сколько занял путь до Лондона. – Он почесал переносицу. – Ну, сама видишь, не слишком веселый получился день.

– Аляска? – только и смогла выговорить Тони. – В феврале? Это многое объясняет.

Тут она подпрыгнула, как ошпаренный котенок. Ведь она так и не накормила Скотта!

– Сварить тебе кофе? Или хочешь чаю? Кексы могу разогреть. – Тони поняла, что от кексов уже ничего не осталось. – В холодильнике вроде бы есть что-то еще.

– Леденцы пикантной формы, – напомнил Скотт, ей стало очень стыдно за свою малопристойную шутку. – Но вообще-то я хочу спать. Рад был познакомиться, и спасибо за бесплатное развлечение. Если утром ты будешь еще здесь, можем поболтать. Сейчас я совсем не в настроении. – Затем он посмотрел на нее и спросил: – Я надеюсь, никто не спал в комнате с голубой дверью, которую я всегда держу закрытой?

– Нет, нет. Она и сейчас закрыта. Фрейя сказала, туда нельзя заходить.

Кивнув Тони, он побрел в сторону вышеупомянутой комнаты, ворча и морщась. Видимо, рюкзак был очень уж тяжелым. Несколько раз он сползал с плеча, и Скотту приходилось его поправлять. Когда он уже поднимался по лестнице, до Тони, чей мозг был затуманен вином, шампанским, коктейлями и неожиданной встречей, наконец дошло: как же быть с портретом, если отец Фрейи в больнице?

– Подожди, – окликнула она Скотта. – Последний вопрос. Мы с Фрейей договорились, что я со следующей недели буду работать с ее отцом в его офисе. У меня изменился график? Я имею в виду, когда твой отец вернется в Лондон?

Он замедлил шаг. Было что-то непередаваемое в его манере двигаться, держать голову и плечи. Тони бросало в жар, даже если его взгляд не был направлен непосредственно на нее.

Она замерла на полпути из кухни в прихожую. Просто не могла сдвинуться с места. Ноги не слушались. Казалось, в кухне она была в большей безопасности.

– Сводка новостей. Фрейя в Италии. Отец там же, в больнице. Он не собирается возвращаться в Лондон когда бы то ни было. Вообще. Он официально уволился. Прощай, бизнес. Привет, Италия. – Затем он присвистнул. – Извини, но, похоже, ты осталась без работы.

Он смерил взглядом ее полураздетое тело, от туфель с перьями до золотой бумажной короны, не считая нужным отводить глаза при виде особо пикантных частей. И лениво улыбнулся:

– Сейчас нет смысла собирать чемоданы. Можешь и завтра этим заняться. Спокойной ночи.

Спокойной ночи? Осталась без работы? Что вообще происходит?!

Похмелье как рукой сняло. Тони пулей взлетела по лестнице и опередила Скотта на пару ступеней, таким образом они казались одного роста. Скотт Элстром, к его чести, согласился подождать еще пару минут и выслушать ее. Она скрестила руки на груди и посмотрела ему в глаза.

– Не буду я собирать чемоданы. Я подписала контракт с Фрейей Элстром. Должна написать портрет главы семейного бизнеса Элстромов. Фрейя насилу уговорила меня этим заняться. Я бросила все, взяла отпуск и приехала сюда.

Скотт глубоко вздохнул, перевел взгляд с лица Тони на стену и обратно.

– Как, говоришь, твоя фамилия?

– Балдони. А, вижу, ты понял, о каких Балдони идет речь. Четыре поколения семьи Балдони писали портреты четырех поколений семьи Элстром. Фрейя вызвала меня сразу после Рождества. Но с моим графиком я смогла вырваться только теперь.

– Ага. Рождество. Вот зачем она настояла, чтобы я приехал на Рождество.

– Твой отец приверженец традиций. – Не слушая его, Тони продолжала свое. – Ему было так важно доверить портрет именно Балдони.

– Даже не важно, какому именно? – Скотт заправил за ухо прядь грязных волос. – Я предпочел бы твоего дедушку.

– Дедушки не стало, – отрезала Тони. – Если мистер Элстром заболел, я могу поменять график. Это не проблема. Когда твой отец поправится, Фрейя даст мне знать. А пока сделаю несколько набросков, Фрейя отослала мне пару фото. Что? Что опять не так? Почему ты мотаешь головой?

– Мой отец уволился, мисс Балдони. С сегодняшнего дня глава семейного бизнеса Элстромов я, прошу любить и жаловать.

Сдвинув брови, он пристально посмотрел ей прямо в глаза, и от этого взгляда у Тони сжалось сердце.

– И меньше всего мне нужен мой портрет.


«А ведь она симпатичная», – думал Скотт, глядя на жгучую брюнетку с красивыми карими глазами. Спускаясь по лестнице, она удосужилась подобрать тяжелое пальто, которое он так небрежно сбросил на пол. Она и представления не имела, как интересно ему наблюдать за ней.

Последний раз он делил этот дом с полуобнаженными девицами в день, когда Фрейя праздновала выпускной. Замечательные девицы. Молодые, жизнерадостные. До краев переполнены шампанским и оптимизмом. Как они сражались за пилочку для ногтей и внимание Скотта! Забились в его ванную, чтобы наводить марафет, будто другого места не нашлось!

Скотт вздохнул. Да, золотое было время.

Правда, и сейчас неплохо. Скотт не смог удержаться от восхищенного свиста, когда брюнетка споткнулась (неудивительно, на таких-то каблучищах!), и ее легкий халатик, распахнувшись, обнажил часть бедра. Вспыхнув, девушка окинула Скотта возмущенным взглядом, убежала в свою спальню и с силой захлопнула дверь.

Скотту до смерти хотелось спать. С трудом держась на ногах, он нашел ключ, вставил в замочную скважину и вошел в ту самую комнату, которую выбрал для себя, когда дом только-только был построен. Ему нравился этот дом. Чистый и опрятный, ничуть не похожий на обитель отца, мрачную виллу в викторианском стиле.

Скотт бросил рюкзак на пол и распахнул окна, чтобы свежий ветер ворвался в душное помещение. Несмотря на то что слипались глаза, ему нужно было о многом поразмыслить перед сном.

За два года отсутствия многое изменилось в его жизни, хотя в этой комнате все осталось по-прежнему. Та же кровать, шкаф и комод. Нет, появилось кое-что новое. На комоде стояла фотография стройной блондинки в летнем платье, открывающем умопомрачительные ноги.

Алекса.

Скотт взял фотографию и пристально посмотрел на нее в последний раз, перед тем как засунуть в самый дальний ящик комода. Он сделал этот снимок в то лето, которое они вместе провели в Швейцарии. Юные, чуть старше двадцати, свободные, они видели целый мир у своих ног.

Алекса, казалось, была создана для него. Он вдоволь насмотрелся на своих родителей, абсолютно разных людей, которых связывали только дети. Меньше всего он хотел бы повторить их опыт. И точно знал: повторения не предвидится.

Алекса яркая, умная, очень красивая и, что важнее всего, так же, как и он, любила спорт. Они могли часами напролет болтать о чем угодно, рассказывать друг другу о своем прошлом и делиться планами на будущее. Они были просто неразлучны.

Горный воздух вскружил им головы, и весь следующий год Скотт был так счастлив, что у него не оставалось ни времени, ни желания задуматься о том, что представляет собой семейная жизнь. Трудно было предвидеть, что она может закончиться вот так.

И зачем только Фрейя поставила здесь эту фотографию? Неужели думала, что снимок жены, которая постоянно его обманывала, поможет воскресить в памяти радостные моменты прошлого? Воскресило, нечего сказать. Только не самые радостные.

Да что уж там, прошлое и без фотографии давало о себе знать. Словно пуля, прошедшая совсем рядом с жизненно важными органами. Всегда рядом, и щемящая боль пронзает в самый неподходящий момент.

Он словно увидел сейчас Алексу лежащей на этой самой кровати. Ее длинные светлые волосы, от которых он сходил с ума, рассыпались по подушке, а глаза смотрели так ласково, так маняще.

Боль в пальцах, которые Скотт чуть не отморозил, не идет ни в какое сравнение с адской болью в разбитом сердце.

Он долго смотрел в ночное небо Лондона. Непонятный оттенок, ни ясный, ни пасмурный. То ли дело на Аляске. Но теперь об этом и думать нечего. Новая вспышка гнева пронзила Скотта. Он четко осознал, когда вышел из больничной палаты в Риме, что подписал себе смертный приговор.

То, что он там увидел, не поддавалось описанию. Было невыносимо смотреть на отца. Видеть, каким жалким и измученным он стал. Ларс Элстром сдался. Перестал бороться. Случившееся подкосило его, пригнуло к земле. Он больше не верил в себя. Речь его стала вялой, проблемы с левой частью тела были очевидны, хотя отец осознавал происходящее по-прежнему четко и ясно. Вот только оптимизма это происходящее ему не придавало.

Семейный бизнес Элстромов, очевидно, умер. После двадцати лет успешной работы в области картографии компания пошла ко дну. Динозавр – именно так отец назвал дело, которому посвятил всю свою жизнь. Древнее существо, которому нет больше места в современном мире.