Накануне поздно вечером Адриан отправил на пристань посыльного узнать, не пришел ли кто-нибудь за ее багажом. Если нет, то он должен был дождаться, пока кто-то придет, последовать за ним и узнать, куда эти вещи отвезут. Адриан вполне здраво оценивал изобретательность Кортни. Она, несомненно, будет ожидать именно таких действий с его стороны и придумает для багажа запутанную и сложную дорогу туда, где остановилась. Тысячедолларовая банкнота убедит людей Адриана зорко следить за всеми, и если кто-то затребует ее сундук, то он должен знать кто.

Если кто-то затребует. Кортни могла просто бросить его, отказаться от его содержимого и переодеться в рубашку и бриджи – эту одежду можно за бесценок купить где угодно. По-видимому, единственной ценной для нее вещью был медальон, который она носила на шее.

Выругавшись, Адриан выпустил облако дыма. Он рассеянно потирал шрам на предплечье, разминал мышцы и снова и снова сжимал кулак. Благодаря мастерству Мэтью и настойчивости Кортни, требовавшей, чтобы он упражнялся чуть ли не до потери сознания, Адриан теперь почти свободно владел левой рукой. То же самое и в отношении раны на бедре: Кортни требовала строгого выполнения упражнений для восстановления поврежденных мышц, без этого на его выздоровление ушли бы месяцы. Кортни много знала о сражениях и о выживании в тяжелых условиях. Он содрогнулся при мысли о том, куда могли завести Кортни ее инстинкты.

Взгляд Адриана был поглощен восходом солнца, мысли заняты Кортни, и он не услышал за спиной тихого шуршания шелка, пока краем глаза не заметил блестящее светло-желтое платье. Дебора, как он сам и Рори, провела беспокойную ночь – почти до самого утра братья слышали звук ее шагов, – однако даже при ярком солнечном свете она выглядела совсем не плохо. Ее глаза казались маленькими кусочками ясного неба, кожа была бледной, но не от усталости или волнений, волосы, свободные от гребней и шпилек, струились по спине водопадом мягкого серебра.

Адриан мог понять, почему не слишком настойчиво сопротивлялся семейному давлению – она была красавицей. Дебора была бы хорошей женой и матерью, и разве год назад это не было его единственным побудительным стимулом? Дом, семья, жена... что угодно, чтобы сохранить мир в семье. Но это было до того, как в его жизнь ворвалась Кортни. Он не собирался влюбляться в нее – Господи, кто мог ожидать этого от хладнокровного, надменного Адриана Рейфера Баллантайна? Тем не менее он влюбился и теперь не остановится ни перед чем, чтобы вернуть Кортни, – ни перед чем!

– Ты вообще-то хоть немного спал? – тихо спросила Дебора.

– Немного, – солгал Адриан. – А ты?

– Чуть-чуть.

– Если ты беспокоишься о Мэтью, то не нужно. Он поймет твой поступок и причину, по которой ты это сделала.

– Ты все знаешь? – Дебора отвела от окна испуганный взгляд.

– У меня было время поразмыслить, и я вспомнил, что у него была сестра по имени Лори. Они были близнецами, но она умерла, когда им было по одиннадцать или двенадцать лет.

– Одиннадцать. Он говорил, что ему всегда казалось, славно он тогда потерял часть себя.

– Возможно, тебе удастся вернуть ему потерянную часть.

– Он даже не пытался увидеться со мной. – Дебора наклонила хорошенькую головку. – «Каролина» в порту уже почти десять дней... а он даже не нанес мне визит вежливости. Не явился, чтобы сделать предложение или чтобы потребовать объяснений. Я ожидала – надеялась по крайней мере на это. О Господи, я опять плачу! Не думала, что у меня еще остались слезы.

Ласково улыбнувшись, Адриан обнял ее за плечи, и она с радостью пришла к нему в дружеские объятия и прижалась мокрой щекой к его рубашке.

– Что нам делать, Адриан?

– Сначала, – он посмотрел на дымящийся пепел на кончике сигары и глубоко вздохнул, – я собираюсь отыскать свою жену. Затем я найду Мэтта и за шиворот притащу сюда их обоих, если понадобится. Потом мы популярно растолкуем им, кто кого любит, и отведем – или снова потащим, если будет необходимо, – в церковь, чтобы объявить всему проклятому миру, кто кому принадлежит. Это кажется тебе разумным?

Дебора с трудом сглотнула и взглянула на него, на мгновение онемев от вновь обретенной надежды.

– А как же твой отец? И мой?

– Естественно, мы их пригласим. Мне будет чрезвычайно интересно посмотреть, как они выпутаются из скандала. Ты же понимаешь, это будет настоящий скандал.

– Мне все равно, – решительно заявила она. – Дом Мэтта в Пенсильвании, там я могу найти новых друзей.

– А твоя семья?

– Они заслужили то, что получат. – Голубые глаза стали холодными. – Я не обязана считаться с ними. Они ничего не сделали для меня, когда я нуждалась в них больше всего.

– Тогда нам необходимо найти того юриста, который составил фальшивые документы, подтверждающие наше «грехопадение». Не думаю, что ты помнишь имя человека, которого они использовали. Семейным поверенным был Харрис.

– Нет. – Она нахмурилась и слегка поморщилась. – Это определенно был не семейный поверенный. И я только раз случайно подслушала его имя. Полдер? Прюдер?

– Прендергаст?

– Нет. Нет, ничего похожего... Почему ты так на меня смотришь? Я сказала что-то смешное?

– Нет, не смешное, просто чертовски своевременное, – усмехнулся Адриан. – Я всю ночь ломал голову, стараясь вспомнить это имя.

– Имя поверенного, к которому должна пойти Корт-ни, чтобы найти своего отца? – Дебора покраснела и приложила руку к губам. – Прости, я специально не подслушивала, просто я не спала и отчетливо слышала тебя сквозь дверь.

– Не важно, – отмахнулся от извинений Адриан. – Главное, ты заставила меня вспомнить имя.

– Пендертон.

– Что?

– Пендертон. Это имя юриста, у которого был твой отец.

– Я буду просто безмерно счастлив нанести сегодня визит обоим знаменитым джентльменам, – еще шире улыбнулся Адриан.

– Нет, – вместе с зевком раздалось с дивана, – ты разыщешь Прендергаста, а я займусь Пендертоном. Если мы разделимся, то сможем сделать вдвое больше, а я уверен, что время очень важно в обоих случаях.

Обернувшись, Адриан посмотрел на неряшливую фигуру брата, сидящего на краю дивана. Его темные волосы стояли дыбом, припухшие глаза говорили о недостатке сна, а лоб прорезала глубокая складка, когда он воинственно посмотрел на солнечный свет.

– Который час?

– Шесть. Или около того.

– Боже мой, Хелен разозлится, как дикобраз. Шесть часов? А вы вообще спали?

– Немного. – Адриан взглянул на Дебору.

– Что ж... – Запустив обе руки в волосы, Рори еще больше взлохматил их. – Кружка кофе сейчас была бы в самый раз. Кусок бекона, полдюжины яиц, ветчина, сыр... может быть, несколько горячих лепешек.

– Жизнь землевладельца, – вздохнул Адриан. – Ты намерен жевать все утро?

– Только первый его час. И вы должны. Нам всем это необходимо. Мы нуждаемся в калориях. Ты будешь сегодня говорить с отцом?

– Если он попадется мне на дороге, несомненно, я найду пару слов, которыми обменяюсь с негодяем. А иначе – нет. Я не намерен сворачивать со своего пути, чтобы сказать ему то, что я о нем думаю. Он это и так очень скоро узнает.

– Ты скажешь ему об Алане?

– Говорить нечего. Во всяком случае, сейчас.

– Ты имеешь представление, кто его убил?

– Теоретически – да. Но я ничего не могу доказать. И даже если бы мог – трудно убить уже мертвого человека.

– Еще хуже, что ты не можешь убить привидение, – кивнул Рори и сжал губы.

Адриан посмотрел на брата, стараясь не показать, что от этих слов у него по спине побежала холодная дрожь. К счастью, их отвлек стук в дверь, и все трое обменялись взглядами.

– Как вы думаете, кто бы это мог быть в такую рань? – шепнула Дебора.

– Есть только один способ узнать, – сказал Рори, вставая на ноги. – Возможно, это служанка, которая прочитала мои мысли.

Он взялся за медную щеколду прежде, чем в голове Адриана тревожно зазвонил предупреждающий колокольчик. Губы Адриана уже произносили имя Рори, его тело подалось вперед, а руки вытянулись и метнулись к стулу, на котором он вечером оставил саблю. Адриан увидел испуг на лице Рори за долю секунды до того, как услышал крик Деборы. Дверь открылась, что-то тяжелое ударилось о нее и упало внутрь. Окровавленная рука схватилась за косяк, ища опоры, и оставила темно-красную полосу на стене до самого пола.

Кортни медленно открыла глаза. Сначала она решила, что сейчас середина ночи – так темно было вокруг, но потом, когда чувства начали возвращаться к ней, поняла, что темнота объяснялась плотной повязкой на глазах. Ее лодыжки и руки были крепко связаны и вдобавок их привязали к тростниковым перекладинам спинки стула, на котором она сидела. Откуда-то доносился звук капающей воды, воздух был сырой и холодный, пахло плесенью и гнилью – подвал? Был и еще один запах, сильный запах, который она не могла определить, а могла только назвать, – он был резкий и неприятный. Удивительно, но ей не заткнули рот. «Отсутствие кляпа означает, что тот, кто доставил меня сюда, не боится, что шум привлечет ко мне внимание», – отметила Кортни с холодной беспристрастностью.

Никаких других различимых звуков, кроме постоянного глухого «кап, кап, кап», не слышалось. Это был пещерный звук, древний, первобытный звук, который ассоциировался со склепом.

Кортни заставила себя выбросить из головы эти мысли и сосредоточиться. Она не помнила, как ее привезли сюда или как привязали к стулу... да еще и раздели! На ней больше не было муслина и льна, а было что-то свободное – рубашка или, возможно, халат, – этим и объяснялся холод. Они, очевидно, выслеживали ее и теперь хотели, чтобы она чувствовала себя совсем беззащитной.

Кортни не хотела делать никаких движений. То, что она не слышала, чтобы кто-то еще находился рядом, вовсе не означало, что она здесь одна. Нет, она чувствовала, что она не одна. Кто-то еще был неподалеку – и наблюдал за ней? Ждал, чтобы она пришла в сознание?

Медленно, стараясь по возможности вообще не шевелиться, Кортни начала обследовать свое тело. Отсутствие сильной боли означало, что переломов нет. Конечно, на теле были синяки и царапины, полученные во время сопротивления, которое она оказала до того, как от удара по голове у не? потемнело в глазах. Она сидела на кровати с Мэтью... «Мэтью. Дики. Нет. Нет! Нельзя сейчас думать о них. Выброси их из головы! – приказала себе Кортни. – Думай! Вспоминай! Ты сидела на кровати... сидела на кровати. Стук в дверь. Дики пошел открывать. Нет! Подожди! Слишком поздно – он уже на полу. Кто-то ворвался в комнату, вытащил револьвер и прицелился – в Мэтью».

«Пошевелишься, и он мертв, – прошипел голос. – Кто-нибудь пошевелится, и он мертв». Это был Гаррет!

Он выглядел сейчас настоящим дикарем! Он не брился несколько недель, глаза у него сильно запали, глубоко врезавшиеся в кожу темные синие полукружья под ними придавали ему зверский вид. И у него не было одной руки. Вместо нее висел безобразный обрубок, выбивший кинжал из руки Кортни, прежде чем она успела пустить его в ход. Воспоминание об этом вызвало в ней холодную дрожь страха, как и приставленное к виску Мэтью стальное дуло. В тот момент за спиной Гаррета она услышала смех, в открытую дверь увидела еще два револьвера и, подняв взгляд, встретилась с парой горящих ненавистью янтарных глаз.

– Ну-ну, – фыркнула Миранда, – никак это маленькая принцесса! Вся разряженная в пух и прах. Такая милая и сладкая с очередным любовником-янки. Так быстро из рук одного в постель к другому... Неудивительно, что для тебя, Гаррет, у нее нет ни времени, ни места в постели.

– Теперь найдется! – прорычал он и, схватив Кортни культей под руку, заставил ее встать. – Тогда на «Ястребе» я сделал ей предложение, а теперь намерен довести его до конца.

И тогда вдруг Дики поднялся с пола и с бешеной яростью набросился на Гаррета. Почувствовав, как зубы и ногти вонзились в него, Шо прорычал проклятие и повернулся, чтобы отшвырнуть мальчика. На долю секунды он отвернулся от Кортни и отвел револьвер от Мэтью, и этого оказалось достаточно, чтобы Кортни сделала стремительный рывок. Она схватила обеими руками холодный стальной ствол, вывернула его и, чтобы заблокировать курок, засунула под него палец, как учил ее Дункан, а свободной рукой вцепилась Гаррету в глаза. Взревев, Гаррет занес вверх ужасную, бесформенную культю и изо всей силы ударил Кортни по шее. Мир вокруг нее закружился и потемнел, но она не выпустила оружие и продолжала бороться, стараясь завладеть им... а Гаррет все бил и бил ее, а потом поднял колено и нанес ей удар в живот. Миранда смеялась и подстрекала его; Мэтью с трудом встал на четвереньки и, пьяно раскачиваясь, пополз к неподвижному телу Дики. Гаррет еще раз ударил Кортни, ее пальцы выпустили револьвер, и она скорчилась от боли, от мучительной боли, лишившей ее способности двигаться или кричать...

...Кортни проглотила остатки ярости и боли, но в горле застрял огненный комок. Она забыла о своем решении не шевелиться, и ее руки потянулись к веревкам, которыми ее кисти были привязаны к стулу, но, услышав удовлетворенное хихиканье где-то рядом с собой, она замерла.