— Прошу вас, позвольте мне остаться с вами всего на несколько дней, — предприняла она последнюю попытку.

— Тебе необходимо вернуться в Милан, — ответил Рибальдо.

— Но я не хочу возвращаться в город, — с отчаянием повторяла Саулина. — Не хочу возвращаться к Грассини. Я хочу только одного: остаться с тобой.

Они уже отъехали от сыроварни на значительное расстояние. Слова Саулины слышали только Рибальдо да его верный оруженосец. На этот раз даже старый Бернардино не подумал о том, что надо бы всыпать ей добрую порцию горяченьких. Напротив, ему пришлось напрячь всю свою волю, чтобы не расчувствоваться.

Эти двое страдали от любви, оба любили друг друга до безумия, хотя он не хотел этого признавать, а она еще не понимала. Но почему его хозяин не захотел сорвать этот едва раскрывшийся весенний цветочек, старому Бернардино не суждено было понять до конца своих дней.

44

— Почему я должна ехать именно сегодня? — спросила Саулина.

— Я не смогу тебе это объяснить. Даже пытаться не буду, — ответил Рибальдо. — Когда-нибудь ты поймешь.

Она уже устала от этого однообразного припева. Все говорили «когда-нибудь», «в один прекрасный день». Каждое «завтра» превращалось в «сегодня», а потом и во «вчера», оставаясь таким же темным и непонятным.

— Хоть бы раз кто-нибудь ответил по-человечески! — заворчала Саулина. — Нет чтобы сейчас, сразу, здесь, сегодня. Завтра. Всегда завтра.

— Будешь ворчать, век в девках просидишь, — шутливо пригрозил ей Рибальдо.

Солнце медленно склонялось к горизонту. Двое мужчин и девочка не торопясь продвигались вперед, держась в стороне от больших дорог во избежание неприятных встреч. Густая лесная тень и свежий ветерок бодрили силы усталых путников.

По мере приближения к городу в душе у Гульельмо росла уверенность в том, что он поступил правильно, решив отправить Саулину к ее покровительнице. Этим утром среди известий, пришедших из Милана, была и новость о награде, назначенной тому, кто предоставит полезные сведения о похитителе или похитителях «некой Виолы Саулины, девицы на вид лет тринадцати, светловолосой, светлолицей, черноглазой, хрупкого сложения». Извещение, снабженное печатью городского управления, а также подписями его председателя Пьолтини и секретаря Чезати, было развешано на всех контрадах Милана.

Чтобы преодолеть городские стены и въехать в Милан, Бернардино прибег к помощи одного крестьянина, работавшего на миланских огородах недалеко от Сенных ворот. С внутренней стороны прямо под стеной на всякий случай поджидал эскорт во главе с Обрубком из Кандольи. Старый Бернардино был мудрым и предусмотрительным слугой.

Сенные ворота были выбраны не случайно: крестьянин, ожидавший их со своей телегой, груженной сеном, часто проезжал именно через эти ворота. Встреча была назначена у развилки Трех Тополей, на расстоянии меньше мили от города. Крестьянин сидел на земле возле своих двух волов, запряженных в телегу. Он медленно поднялся на ноги при их появлении, стащив с головы соломенную шляпу.

— Мое почтение, синьоры, — сказал он.

Бернардино был мало знаком с этим крестьянином, но знал, что он хорошо известен таможенникам, потому что чуть ли не каждый вечер возит в город сено.

Рибальдо и Саулина спешились, молодой человек поручил своего коня заботам верного слуги.

— Жди меня на рассвете у Восточных ворот, — сказал он.

Бернардино кивнул, бросив крестьянину новенькую золотую монету — оговоренную плату за проезд.

— Прощай, Бернардино, — сказала Саулина, протянув ему руку на прощание.

— Прощай, Саулина.

Крестьянин, который никогда на слух не жаловался, тотчас же сообразил, что это та самая девочка, о которой развешаны объявления по всему городу. Сам он читать не умел, да не беда, возле каждого вывешенного на городских стенах листка с объявлением непременно находился кто-нибудь грамотный, читавший вслух остальным. Необычное имя, произнесенное старым Бернардино, поставило все на свои места.

— Устраивайтесь поудобнее, синьоры, — пригласил крестьянин, откидывая мешковину, прикрывавшую сено сверху.

В сене было проделано что-то вроде пещеры, достаточной, чтобы вместить двоих.

Проходя мимо этого грубого, коренастого простолюдина, Саулина взглянула на его небритую, как будто скошенную на один бок физиономию со слюнявым и похотливым ртом. Он так и таял от заискивающих улыбок, обнажая частокол скверных зубов. От него пахло заста-релым потом. В хитрых маленьких глазках затаилась жестокость. Девочку пробрала дрожь.

Рибальдо заметил это.

— Что с тобой? — спросил он.

— Ничего, — ответила Саулина и взобралась на телегу. Душистый запах сена немного успокоил ее.

Рибальдо задержался еще на минуту.

— Когда высадишь нас неподалеку от контрады Сант-Андреа, — сказал он, — получишь еще одну монету.

— Будет исполнено, синьор, — поклонился крестьянин.

Как только Рибальдо взобрался на телегу, крестьянин опустил мешковину и забросал ее сеном так, чтобы никто снаружи не мог догадаться о существовании тайника.

Оставшись в темноте, Саулина и Рибальдо некоторое время молчали. Потом ее маленькая ручка нащупала его сильную руку.

— Не отсылай меня, — прошептала она, — пока еще не поздно.

Телега тронулась в путь, от толчка их тела теснее прижались друг к другу.

— Не могу… — шепнул он в ответ.

Их дыхание смешалось.

— Вчера ты так не думал, — говорила она, заставляя его вздрагивать.

Рибальдо осторожно прижался губами к ее щеке и почувствовал, как ее кожа вспыхнула и загорелась от его прикосновения.

— Когда-нибудь мы снова встретимся.

— Когда-нибудь — это бог знает когда, — ответила Саулина. — Мне хочется радоваться и горевать сегодня, прямо сейчас.

Густой запах сена кружил им головы. Саулина прижалась к Рибальдо и затихла.

— Что такое любовь? — спросила она вдруг.

Рибальдо крепче привлек ее к себе и принялся укачивать в такт движению телеги.

— Любовь — это такое слово. Иногда оно соответствует чувству.

— То, что я чувствую к тебе, — это любовь?

Простой и наивный вопрос. Словно появление первой звезды на небе.

— Ты еще ребенок.

— Может быть. И все-таки мне бы хотелось, чтобы ты меня любил.

— Я тебя люблю.

— Ну так докажи мне это!

— Я везу тебя в безопасное место. Разве это не доказательство?

— Ты мог бы это доказать, позволив мне остаться с тобой.

— Тогда бы я тебя погубил.

— Но ведь я уже стала взрослой!

— Это просто так говорится. Это ничего не значит. Ты слишком молода.

— А когда я буду не слишком молодой?

— Через четыре года. Когда тебе будет шестнадцать.

— Через четыре года я буду старухой.

Рибальдо поцелуями осушил ее слезы.

— Давай заключим договор, — предложил он. — Через четыре года я приду за тобой, где бы ты ни была. И больше мы никогда не расстанемся.

Саулина с детской доверчивостью прижалась к нему.

— А до тех пор?

— Ты подрастешь. Будешь ходить в школу. Научишься жить.

— А Мирелла? — насторожилась Саулина.

— Это всего лишь краткий эпизод.

— Что значит «эпизод»?

— Это значит, что у тебя нет причин ревновать к ней.

— Но ведь она любит тебя?

— Я тоже ее люблю, но не так, как тебя.

— А почему ты прячешься? — вдруг спросила она.

— У меня много врагов.

— «Ты не знаешь, кто такой Гульельмо Галлароли». Так она мне сказала.

Рибальдо вздрогнул в темноте.

— Кто?

— Мирелла.

— Это просто слова ревнивой женщины.

— Но кто ты такой на самом деле?

— Вот приду за тобой через четыре года и все тебе объясню.

— Так долго ждать? Да за это время умереть можно!

— Наступит 1800 год, — объяснил он. — Мы начнем нашу новую жизнь в новом веке.

Такое обещание заставило Саулину улыбнуться: она об этом еще не думала.

— Нашу новую жизнь, — мечтательно повторила она.

Рядом с ним она чувствовала себя счастливой, спокойной, сильной, уверенной в себе.

Они подолгу молчали, лишь изредка обмениваясь несколькими словами. Слова были не нужны. Они обрели любовь, обнимая друг друга, они сами стали любовью в благоухающей темноте, пока придумывали для себя общее будущее.

— Слышишь? — сказала Саулина.

К шуму телеги, тяжело катившей по дороге на скрипучих колесах, стали примешиваться шумы других экипажей и людские голоса.

— Мы приближаемся к воротам.

— Мне страшно, — призналась Саулина.

— Чего ты боишься?

— Сама не знаю.

Она дрожала как в лихорадке. Такое состояние охватывало ее всякий раз, когда она ждала наказания или ощущала опасность. В Корте-Реджине поговаривали, что у Саулины нюх на несчастья, как у животных, умеющих предчувствовать беду. Телега остановилась.

— Мы у ворот, — прошептал Рибальдо ей на ухо.

Он и сам напоминал натянутую струну, но в тайнике из сена им ничто не угрожало. Снаружи его поджидали друзья во главе с Обрубком из Кандольи, готовые прийти на помощь.

Рибальдо прикинул, что телега уже движется по берегу канала в направлении Мельничной площади. Но путь к свободе внезапно оборвался. Телега остановилась, мешковину отбросили рывком, и закатный свет, хлынувший потоком, больно ударил по глазам Саулины и Рибальдо, слишком долго просидевших в полной темноте.

— Можете выходить, синьор, — сказал крестьянин с елейной улыбкой.

Молодой человек высунулся из укрытия, чтобы глотнуть свежего воздуха, и прищурился, пытаясь разглядеть, что происходит. Он увидел Обрубка из Кандольи и его друзей на барже, приставшей к берегу.

— Мы приехали, да? — с сожалением спросила Саулина.

Рибальдо не успел даже рта раскрыть для ответа, потому что в тот же миг в золотисто-багровых сполохах заката блеснули ружейные стволы и мундиры военных.

— Ни с места! — прогремел голос с сильным французским акцентом.

Крестьянин скатился с телеги.

— Спасибо, друг, что доставил нам похитителя девочки, — сказал ему солдат.

Саулина смотрела на солдат со вскинутыми ружьями, не понимая, что происходит, а тем временем с баржи на берег начали спрыгивать люди, кто-то помогал спуститься Обрубку из Кандольи.

— Гражданка Виола? — громовым голосом продолжал жандарм. — Этот человек вас похитил.

— Черта с два он меня похитил, — живо откликнулась она. — Этот человек спас меня и собирался отвезти домой!

Командир отряда, сбитый с толку таким ответом, отдал своим людям приказ опустить оружие. В эту минуту Рибальдо могучим прыжком преодолел бортик телеги и побежал. Солдаты начали стрелять, на белой рубахе молодого человека расплылось кровавое пятно, и он рухнул на землю.

Саулина бросилась к нему, склонилась над ним и положила его голову к себе на колени. Ее золотисто-желтое платье окрасилось кровью.

— Они тебя ранили, бедная моя любовь, — прошептала она, целуя его в губы.

Он не ощущал боли, но силы покидали его. Ему удалось улыбнуться.

— Возвращайся к своей опекунше, — сказал он.

— Это все из-за меня, — зарыдала Саулина. — Я не могу тебя так оставить. Никогда себе этого не прощу!

— Ты тут ни при чем. Уходи, прошу тебя.

Каждое слово давалось ему с трудом, жизнь покидала его.

Саулина это чувствовала.

— Ты ведь мне обещал, помнишь? Ты мне слово дал, — ухватилась она за последнюю ниточку, связывающую их.

— Я всегда держу данное слово.

Саулина тихо плакала, поглаживая его светлые кудри.

— Я знаю, — сказала она.

Военные окружили их.

— Поднимитесь, гражданка, — обратился к ней офицер. — По приказу генерала Бонапарта мы должны препроводить вас в дом Джузеппины Грассини.

— Мы туда и направлялись. Позовите кого-нибудь. Разве вы не видите, что этот человек умирает? — Ею двигала какая-то неслыханная дерзость отчаяния.

— Уходи, Саулина, — попросил ее Рибальдо еле слышным шепотом.

Он всегда бесстрашно шел навстречу смерти, желая заглушить душевные тревоги и метания. Но в момент, когда жизнь действительно вытекала из него по капле, в его сердце зародилась бесконечная тоска по несбывшейся любви.

Впервые он оказался не готов к мысли о смерти и на последнем краю существования не вспомнил о поразительных строчках Цицерона, которые знал наизусть. Он отыскал глазами страстный взгляд Саулины и увидел в нем отсвет своей собственной угасающей жизни. Это было последнее, что видели его глаза, перед тем как закрыться.