Галина Евстифеева - Ветер вересковых пустошей

Становление Российского государства имеет длительную историю. Первые наиболее развитые общественно-политические образования появились на Руси примерно в конце VIII начале IX веков. Сформировались эти образования под влиянием чужой навязанной культуры, культуры норманнов. Раннее государственное образование русов середины IX века было, по мнению большинства историков, изучающих Древнюю Русь, союзом военных предводителей викингов — конунгов, объединившихся для войны с соседними государствами.

После успешных походов предводители норманнов, получив богатую добычу, чаще всего покидали свои стоянки на Руси и отправлялись домой в Скандинавию. Однако в более редких случаях, норманны оставались на территории Руси и пытались создать более прочные государственные образования, которые начали превращаться в столицы конунгов и их княжеств. Норманны добивались прочного подчинения славянских земель там, где им удавалось привлечь на свою сторону местную знать. Начался процесс ассимиляции норманнов славянским населением, князья имели возможность заключать династические браки, рядовым воинам приходилось выбирать жен из окружающей их славянской среды. Предводители норманнов отказались от титула «хакан» в пользу титула «князь», каким славяне издавна именовали своих старейшин и военных вождей.

Во второй половине IX — начале X в. на Восточно-Европейской равнине утвердились десятки конунгов. Исторические документы и предания сохранили имена лишь нескольких из них: Рюрика, Аскольда и Дира, Олега и Игоря.

Квитень [1] 861 год н. э., Северная Русь, Торинград

Много в подлунном мире прекрасных мест, но одно из самых красивых — Русь, с её раздольными полями, половодными реками, непроходимыми лесами. За долгие лета многое видела земля русов, многое снесла, было, что и голову свою буйную преклоняла перед чужаками, но не покорилась навеки никому. Часто засматривались заезжие молодцы на землю русскую, а бывало, и сердце свое отдавали ей, почитали, как родную, принимали богов славянских и поклонялись им от всей души. И тогда Русь благосклонно принимала таких молодцев, одаривала богатствами, коих испокон веков на земле русской было достаточно. Видела Русь — матушка и воинов чужеземных, жестоких и сильных, что несли смерть её сыновьям, и тогда кровавыми слезами оплакивала она погибших.

Для воина, что обласкан милостью богов, есть лишь одно в подлунном мире счастье — биться за родную землю в жестокой сече [2]. Такие воины никогда не становятся властителями земель, ибо для них счастье не в подчинении людском, а в бурлящей в венах жажде битвы.

Но есть и другие мужи, что считают склоненные перед собой, в поклоне, головы счастьем и предназначением богов именно им, что хитростью и коварством завоевывают просторы. Только такие мужи могут здесь, на этой прекрасной и дикой земле, не боясь гнева богов, построить свой град.

Север Руси испокон веков считался суровым, лютым краем, где приживаются лишь самые смелые, отчаянные и бесстрашные воины. Ибо боги славянские часто обрушивают свою немилость на здешние земли: то ветра дуют холодные, продирающие до костей, от которых не спасают даже теплые плащи на меху, то морозы стоят такие, что лишь диву даешься, то засуха иссушает землю здешнюю.

Торинград, что некогда находился на северных просторах Руси, располагался на хорошем месте: совсем рядом была тихая речная заводь, сам град стоял на небольшом возвышении, что облегчало службу дозорным, ибо неприятель был виден задолго до приближения к стенам крепости.

В Торинграде с приходом весны стаивали снега, и везде, куда ни кинь взгляд, была грязь, темно-коричневая, вязкая, липкая, сквозь которую кое-где проглядывали пучки прошлогодней травы. Ветра еще дули лютые, промозглые, но людское сердце уже ждало тепла. Весна — красна пришла ранняя, румяная, обнадеживающая, и все — начиная от князя, до последней чернавки [3], считали сие благим знаком, показывающим расположение богов. Казалось, что с каждым вздохом весной пахнет больше, небо лазурно-голубое, чистое, без единого облачка стояло высоко над головой и, вроде, даже стало выше.

Эта зима в Торинграде была особо суровой и морозной, буревой [4] дул беспрестанно, немало жизней унесли эти холодные месяцы, поэтому весь люд торинградский радовался пригревающему землю солнышку. Еще немного и придет время пахать эту черную плодородную землю и сеять зерно. Скоро будет лето — время, позволяющее преумножить богатство, сделать хорошие запасы на зиму, если, конечно, трудиться, не покладая рук. А то, что в Торинграде лентяев не жаловали — факт известный всей Северной Руси, князь Торин безжалостно выгонял нерадивых работников. Но те, кто трудился на совесть, жаловаться на своего князя поводов не имели. Ибо князь Торин был суров, но справедлив, суд он вершил по правде, податями непосильными людей не облагал, дружине своей лютовать, девок портить не давал.

Так что жил народ в Торинграде хорошо, зажиточно, князя своего уважал, но не любил. Ибо память у народа длинная, помнили люди, как пришел князь Торин на землю их пращуров [5], сколько крови людской пролил не ради славы ратной, а для подчинения земли русов. Но битвы и сечи — дело хорошее, однако жить люду хочется мирно, растить детей и радоваться каждой весне, и ежели мир и покой дает чужестранец, видимо, такова воля богов.

Князь Торин, если и догадывался об истинном отношении к себе торинградского люда, вида не подавал. Ведь много есть разновидностей счастья людского, но для князя Торина высшим счастьем на земле этой бренной был княжеский престол. Он отвоевал его в сече лютой, и за шестнадцать солнцеворотов [6] возвел свой град, свой Торинград, свою отраду и гордость. И не было для князя Торина приятнее зрелища, чем крепкие стены Торинграда, вспаханные и засеянные поля, амбары, полные шерсти овечьей и осознание того, что всё это богатство его.

Князь Торин был уже не молод, но старость еще не заявила на него свои права. Морщины бороздили его лоб и щеки, но волосы еще были русыми, хотя кое-где в княжеской шевелюре проглядывали серебряные нити. Было во всем его облике что-то чужеземное, не славянское, и каждый, кто его видел, не сомневался, что перед ним норманн. Хотя за долгие годы, проведенные на Руси, князь Торин сильно изменился: перенял славянских богов, одежду, волосы стал стричь коротко, в осанке его появилось что-то княжеское, прямое, благородное. Единственное, что осталось неизменным, — это глаза, серые, холодные, жестокие глаза, в которых никогда не бывает сочувствия и сострадания к ближнему.

Может быть, именно из-за этих жестоких стальных глаз ни одна баба в Торинграде не хотела оказаться на месте княгини Марфы — жены князя. Что-то было во внешности Торина такое, что отваживало от него женщин, ни одна девка теремная не пыталась завлечь своего господина. Они обычно сторонились своего князя, старались не попадаться ему на глаза, а те, кого избирал сам князь, вопреки всему считали это не честью, а страшной повинностью.

Каждый день объезжал князь Торин свои владения — это был особый ритуал для него, словно каждым новым днем в зыбкой утренней дымке он подтверждал свои права на эту землю. Завидев вдали его статную, ладную фигуру на гнедом жеребце по кличке Ветер, люд начинал кланяться в пояс своему князю, ибо, если проявить недостаточное почтение, князь может осерчать, а гнев его никто не хотел испытать на себе.

Это погожее весеннее утро не стало исключением, князь Торин в сопровождении двух своих рынд [7] объезжал земли торинградские. Рынды следовали на почтительном расстоянии от князя, их присутствие было вызвано скорее желанием князя Торина подчеркнуть свою важность, нежели необходимостью. За все шестнадцать солнцеворотов ни единого раза никто не покушался на земли Торина, а тем более на его жизнь, но князя это нисколько не убеждало в безопасности, он всегда ждал вражеского нападения.

Гнедой жеребец князя Торина — Ветер увязал копытами в грязи, поэтому ехать приходилось медленно. Наверное, эта медлительность заставила князя Торина задуматься о былом времени, о прожитых годах и вспомнить свой долгий и такой трудный путь к престолу княжескому.

Человеческая память — штука странная, со временем из неё стирается всё плохое и вспоминается только добро, что было в жизни твоей, иначе начинаешь смотреть на события, что происходили с тобой в разные лета. Может быть, поэтому князь всё чаще вспоминал о своей родине — далекой и холодной Норэйг [8], о доме, где он вырос и где хозяином был его отец — конунг Борн Хмельной, и тоска сжимала сердце князя Торина холодной рукой.

* * *

Торин Борнсон — пятый сын конунга[9] Борна Хмельного родился в Согне[10] и с детства всей душой полюбил отцовскую землю, полюбил настолько, что больше всего на свете он желал быть на ней хозяином, правителем, конунгом. Но шанс стать наследником отца для младшего сына мизерен настолько, что даже сам Торин понимал — не сменить ему отца в кресле конунга. Однако, лукавые Норны[11] именно Торина, младшего сына конунга Борна, наделили таким редким даром правителя.

Двор конунга Борна Хмельного не был ни богатым, ни даже зажиточным, ибо сам конунг имел в жизни только две пламенные страсти: славные сечи и пиры. Жены настолько боялись своего непредсказуемого, жестокого супруга, что лишний раз не смели взор обратить к нему, ибо неведомо было, как отреагирует на это конунг Борн. Если остальные мужи во хмелю становились добрее, мягче, то конунг Борн напротив, испив браги, становился пугающе жесток и злобен, ему ничего не стоило снести ударом меча голову нерасторопной рабыне, избить пристально посмотревшего на него раба.

Полученный Борном от отца двор скоро пришел в запустение, но его это волновало мало. И разве истинного берсерка [12] может волновать такая мелочь, как протекающая крыша, голодные, больные рабы, штопаные платья жен? Это всё лишь мелочи, составляющие жизнь воина в перерывах между битвами, набегами, да пирами.

Глядя на это, Торин мечтал, грезил безудержно о том, как бы он навел порядок во дворе отца своего. Но этим желаниям не суждено было сбыться, ночь за ночью младший сын конунга просил богов о том, чтобы погибель забрала его братьев. Как он желал этого! Тысячи раз маленький Торин представлял, как будет изображать скорбь по братьям, но мечтам его не суждено было сбыться.

С того дня как Торину исполнилось пятнадцать зим, он начал ходить в походы в составе хирда [13] конунга Рагнара Веселого. Каждый раз, отправляясь в набег в чужие земли, Торин надеялся вернуться в дом, где мужчин станет меньше, но тщетно, смерть обходила стороной двор Борна Хмельного.

К двадцати годам Торин накопил немалые богатства, в набегах он отличался такой жадностью и алчностью, что была не свойственна даже викингам. Если другие воины бросали все, заметив среди побежденных женщину, то сын Борна Хмельного продолжал грести злато. Именно благодаря корысти Торин возвращался всегда богаче двух своих средних братьев, что ходили в набеги вместе с отцом. Но сами походы не вызывали в сердце Торина сладкой, пьянящей радости, не заставляли быстрее бежать кровь по жилам, нет, Торин не был великим воином, и только благодаря милостивым Норнам выжил в этих походах.

С годами Торин уразумел, что чудес на свете не бывает, что боги не на его стороне и никогда не стать ему наследником отца своего. Сие открытие далось Торину весьма нелегко, с болью в сердце осознал он, что не наступит для него то благодатное время, когда на родной и такой любимой земле его назовут конунгом. Однако самым главным открытием юных лет Торина стало не это, а отчетливое осознание того факта, что не сможет он быть хирдманном [14] своего старшего брата, не сможет он глядеть, как наследник отца займет кресло конунга Борна Хмельного во главе длинного стола в общем зале.

Торин по молодости лет, нуждающийся в поддержке близких людей, был не понят братьями, для них он оставался младшим и немного безумным братом. Ведь он грезил о власти, тогда как истинный воин, сын берсека, должен испытывать радость, лишь отсекая головы врагам. Торин, отчаявшийся найти понимание среди близких людей, начал сводить знакомство с другими хирдманнами. Братьев же Торин навсегда вычеркнул из своего сердца, они стали для него чужаками.

В одном из следующих походов Торин свел знакомство с Фарлафом Лидулсоном и Ингельдом Гудисоном, оба они были младшими сыновьями своих отцов, и также как Торин мечтали о власти и богатстве. Удивительно распорядились боги норманнские, сведя вместе этих троих честолюбцев, что не знали ни жалости, ни любви, а лишь насущную, затмевающую всё для них жажду власти над людскими судьбами, над широкими просторами земли.