Ольга Резниченко - Вето на будущее

Виделись. Все же виделись однажды за все это время… Мельком. На открытии все того же, пресловутого уже, магазина. И пусть накрашенная, нарядная идиотка Ника в тот день была, как никогда еще, сгорая от волнения, высматривала везде своего Миру, да только счастье ей не сулили. Не оценил ее Герой — беглый взгляд, будто и не он… так пылко не столь давно целовал, зажимал, слиться с ней желал, не он столь нежные чувства проявлял, заботу, играл… в «чудаковатую романтику». Нет, что вы? Ошибочка.

Даже ни одной эмоции на лице не проступило.

Не успела я сквозь толпу к нему пробраться. Не успела… Едва раздался первый звон бокалов с шампанским в честь праздника, как тотчас достал из кармана телефон. Звонок: не то он, не то ему — и ушел, укатил восвояси, лишь кивнув на прощение виновникам торжества, Рогожину и Мазурову.

«Не нужна», — грохочет приговор.

«Есть причины всему тому. Объяснения. Есть шанс, что всё переменится… Главное, докопаться до сути», — сумасбродно стонет умирающее сердце. Но я беру в руки молот — и отчаянно бью им по своим надеждам: умерла — так умерла. Хватит. Пора двигаться дальше.

НЕ НУЖНА — просто принять и больше не унижаться, не мешать себя добровольно с дер*мом. Сколько уже можно? СКОЛЬКО?

Это — Мира, и его решение чисто, прозрачно… и однозначно. Так и я, так и мне нужно поступить. Ведь по сути… ничего и не случилось, ничего нас не связывает… кроме благородства и безумия сего существа. НИЧЕГО.

Вперед и с песней, пусть и в гордом одиночестве. Не привыкать. Уже не привыкать.

Так что да: теперь и мне на тебя плевать, даже если с букетом цветов на коленях ввалишься в мою жизнь. Между нами — точка.

Завтра начало преддипломной практики — хоть какие-то резвые перемены в моей жизни, хоть какая-то смена… мертвой картины безысходности. А после — диплом, выпуск. Будущее… не светлое, не серое, но будущее. И я пошагаю в него… смело и вопреки всему. Без тебя.

* * *

Странно иногда бывает. Уходишь с головой так в свои мысли, проблемы — и вовсе перестаешь замечать всё вокруг: ничего и никого. Казалось, если бы за эти полгода в стране произошел переворот или, я не знаю, нас захватили инопланетяне — я бы даже не приметила. А потому… вполне не удивительно, что вот уже как несколько месяцев окучивание меня моим знакомым, сокурсником Вадиком, я принимала, но не придавала тому особого значения. Вежливость — ну и вежливость. Помощь — благодарю, лови в обратку такое же участие. И так… пока я не осознала всю картину сего странного своего бытия. А именно в тот миг, когда ширма пала — и я оказалась перепуганной, неготовой к выступлению, идиоткой, посреди сцены, перед многочисленной публикой, вовлеченной в спектакль «взрослых отношений». Причем во многом — буквально.

Для меня везде и во всем между нами царила, толкала поршни событий, поступков лишь дружба. Для него же, как оказалось, — нет.

Буйтов — это человек-пчела: ни минуты покоя. Всё время в делах, всё время что-то где-то делает, вертится, творит — причем во всех смыслах этого слова. Да мало того! И меня этим заразил. Я уже забыла, когда последний раз не то что видела Федьку, но и звонила ему. Женька — тоже так, мельком. Утром, пока сражаемся, кто первый ванную займет. Даже вечера не удается вместе провести. Все время напролет (последние пару месяцев — так точно) где-то что-то да творим с этим альтруистом-общественником. Даже на Масленицу умудрились стать звездами народного гуляния на площади.

И тем нее менее…

И вот он, очередной праздник в университете. Вадик, как яркий представитель профкома, непременно помогает студентам организовать концерт… Ну и я вместе с ним, в приписку, по доброй воле. Но это вечером, а утром мы послушно мчим в офис его дядьки — где проходим оба преддипломную практику. Ну чем не… «деловые люди»?

— Шары точно привезут? — кинул мне, садясь за руль. Поспешно завалилась я рядом, в пассажирское кресло.

Взор на своего непоседу:

— Точно. Причем уже. Лилька отзвонилась — привезли, украшают.

— А, ну ладно, — отвернулся. Уставился за лобовое. Выдох. Расслабился. И снова, как двести двадцать — вздрогнул. Взор на меня: — А платье? Достала? Ты же придешь?

— Приду, Вадик. Приду… разве я могу тебя одного бросить? Ты же там всех задолбешь своей паникой.

— Я не паникую, — обижено, гордо. Стиснул губы. — Я просто… хочу, чтоб всё было на высоте.

— Всё равно косяки будут, — хохочу, давясь иронией.

— Ну-у… — протянул, — главное, чтоб преодолимые.

— Или незаметные, — ухмыляюсь я.

— Или незаметные, — загоготал тотчас. — Быстро учишься, Бирюкова, — с издевкой. Взгляд на меня.

Улыбаюсь:

— Так какой радетельный учитель — грех уступать.

Взревел мотор.

* * *

Косяки. Будто накаркали — один за другим, но мы еще держимся, выруливаем, выкручиваемся, как можем. То ведущий слег с ветрянкой (не, ну вы слыхали такое? — Вадику пришлось срочно брать все на себя, благо, нарядились достойно), то очередной номер — а минусовка куда-то подевалась, то программа (что за чем) перепуталась, то так — у одной из барышень каблук сломался — пришлось мне свои туфли отдавать. Вдох-выдох. Улыбается, счастливый Вадим. Бурит меня взором. Я за кулисами, он — с другой стороны сцены.

Справимся, Буйтов. Еще как справимся. Выживем. У нас диплом на носу — а потому не имеем права отчаиваться: еще будет повод «поумирать» от безысходности и нервотрепки. А сегодня — так: тренировка.

И вот он, последний выход. Попрощаться с залом, поблагодарить всех — и общая песня всех участников торжества.

Но… что-то не так, не по сценарию. Вадик мнется, заикается. Отчего я невольно даже прислушиваюсь к его словам:

— Так вот, — внезапно разворот, прямиком ко мне, взгляд в глаза. — Дорогая моя Вероника, я тебя люблю. И прошу, будь моей женой…

Мурашки побежали по телу. Волосы стали дыбом.

Онемела, окоченела я, выпучив глаза — будто кто расстрелял меня только что.

— Ну что ты, — слышу рычание мне чье-то на ухо. — Иди давай! — толкнули в плечо. Поддаюсь, несмелые… неловкие, будто ребенка малого, шаги ему навстречу.

Еще миг — и замираю вплотную. Протягивает еще сильнее мне коробочку со злосчастным кольцом. А я — я за пеленой слез и уже ничего не вижу.

Прокашляться, шепотом:

— Ты че творишь? — кривая улыбка. — Мы же даже… ни разу не целовались, Вадь…

Вдруг резкий выпад — и притянул меня к себе, пылким, жадным поцелуем прикипел к моим губам — несмело ответила движением. Отстранился. Взор на меня:

— А теперь? — и снова тычет мне.

Да только… залу уже все равно. Все интерпретировали по-своему. Его поступок — вместо моего ответа. Улыбаюсь несмело:

— Ну… публика уже решила…

— А ты? — испуганно.

— А я… не знаю.

* * *

Избегала. Несколько дней его усердно избегала. И дело даже не в практике, на которую больше не являлась. Нет: отключить телефон, забиться дома в угол — и медленно сходить с ума. По вечерам, пока Женька где-то с Лешей гуляла, я сидела в темноте… отчаянно строя вид, что никого нет дома… и его попытки достучаться до жильцов — тщетны.

Я не готова. Не знаю… я боюсь.

Да — он идеален. Он тот… о котором мне вещал, на которого наставлял и батя, и мама… и даже мой Рожа. Но… не мое это, не знаю. Тот наш поцелуй. Пусть с перепуга, но… это не Мира. Не Мирашев, от которого сердце сжималось, выдавливая кровь до последней капли, душа пускалась в пляс и я забывала всё на свете: комкала гордость, душила страхи отрицала прошлое. С Вадиком всё по-другому: тихо, мирно… весело, но… не мое.

Не знаю. Может, еще не распробовала. А вернее, даже не пробовала, по сути… но… как-то и не тянет.

Живо встать на колени — и подползти к тумбе. Схватить аппарат. Врубить его — и…

— Да, ладно? — раздраженное. — Че надо?

— Привет, Рит.

— Ну, привет.

— Слушай… — шумный вздох. Безрассудная, отчаянная смелость: — Я тут как-то от Федьки слышала, что ты иногда с Мазуровым пересекаешься. Можешь мне дать его номер телефона?

— ЗАЧЕМ? — грубое, гневное. Тревожное.

— Ну… мне бы поговорить с ним кое о чем, а Рожу во все это впутывать… неохота.

— Че те надо от него? — уже с откровенный наездом.

Сдержалась, стерпела я — да и гордость моя давно уже переломанная… лежит около меня, подыхает, как и я, бестолковая.

— Ну…

— Что ну? Давай по делу, быстрей! Мне некогда! И так… из-за тебя на такой дубарник вышла в одном платье.

— Мне Миру надо отыскать, — выстрелом, обличая, позоря себя окончательно.

Захохотала тотчас:

— А че его искать? Вон… в одном клубе с нами. Ходит, баб лапает. Хочешь — приезжай.

— Адрес?

Не успела я даже переступить порог клуба, как волею судьбы… али сарказмом, оплеухою всей моей жизни… столкнулась едва ли не лоб в лоб со своей… горе-привязанностью. Не признал даже, не заметил.

Глубокий вдох — и, давясь волнением, страхом, окликнуть Его.

Не отреагировал. Стоит, гогочет со своими товарищами. Что-то рассказывает, активно жестикулируя. Ядовитая… (Господи, как же я по ней успела соскучиться!) ухмылка так и не сползала с его уст. Шаги ближе. Обмерла за его спиной. А позвать вновь, дотронуться — боюсь.

— Короче, в ***** его! — внезапно рявкнул Мирашев и махнул рукой. Рассмеялся. — Ладно, пошел я, а то так точно до бара не доберусь.

Резвый разворот — и чуть не сбил меня с ног. Замялся. На миг лишь дал проступить на лицо удивлению, шоку:

— О, Некит! — залился веселым смехом. — Ты что ль? Какими судьбами? — странная, лживая ухмылка. Не дает даже ответить. Тотчас слова, будто автоматная очередь: — Изменилась как! Прям не узнать! Мадмуазель, блядь!

Скривилась я, ошарашенная. Спрятала взгляд. Не по себе стало.

— Че-то хотела, или так? — и снова крик, сражаясь с шумом толпы и разливами музыки.

— Поговорить хотела, — несмело. Уставилась в очи.

— О чем? — кто-то протиснулся позади него, отчего невольно оного толкнул на меня. Подался вперед. Вмиг обернулся, бросив гневный взгляд на нахала. А меня волной обдало запаха алкоголя, давно забытого аромата его любимых сигарет, парфюма. Задыхаюсь. Но едва что попыталась ответить, как тотчас продолжил:

— Давай ток быстрей, а то я спешу.

И снова молчу, не могу подобрать слов. Не здесь же — на лестнице… и не…

— Так о чем? — раздраженно, отчасти грубо.

— О нас, — невольно громко, дабы перекричать музыку, дабы наверняка услышал: стрелять, так стрелять.

— А че с нами не так? — едким хохотом вдруг залился. И снова взор по сторонам, то так, мельком на меня. — А, Некит?

Кольнуло. Впервые это прозвище… хуже всякого ругательства. Приговором.

— Я не Некит, — озлобленно скривилась. — Я — Ника!

— Ника-Ника, — передергивает мои слова. — А ты, кстати, знакома с моей девушкой? — громом.

— Что? — обомлела я. Будто кто холодной водой окатил. В момент протрезвела от его дурмана. Заледенел мой взгляд. Не моргаю.

Дернулся внезапно куда-то вбок и схватил, казалось, первую попавшуюся. Обнял за талию и притянул к себе — взвизгнула та от неожиданности. Резко обернулась:

— О! Мироша! — залилась звонким, счастливым хохотом. — Привет!

— Познакомься, — разрезал мое сердце надвое, пробираясь к душе. Уставился, кивнул вдруг черноволосой, фигуристой барышне: — Как там тебя?

— А…а… — замялась та от смущения. — Лера…

— Да, вот, Лера, — лживая, мерзкая улыбка. Взгляд мне в лицо. — Как тебе мой зайчонок? Зачетный? — загоготал враз, давясь желчью.

— Соответствующий, — и сама не поняла, как выдала. Замерло всё внутри у меня. Казалось, и сердце остановилось… Силой вынудить себя сделать разворот — и пошагать на выход. Не оборачиваясь, не сомневаясь. И жалея лишь об одном — что слова… не убивают. Что я… жива.

* * *

Обмерла около нашего с Жаровой подъезда. Заметила их, своих товарищей. Стоят… улыбаются, обнимаются, радуются друг друга обществу. Всё как у людей… Всё, как надо.

И мне ж дано. Дано! Да только носом ворочу. Идиотка.

Живо достать из сумки телефон, включить аппарат. Отыскать нужный номер:

— Привет, Вадик. Ты занят?.. Встретимся?

* * *

Съемная квартира. Уже года два, как съехал Буйтов от своих родителей: гордая, самостоятельная, самодостаточная птица. Сколько раз здесь была — и, казалось, только сегодня… впервые я всё разглядела, заметила, увидела чистым, незамыленным взглядом. Сколько книг! И не только словари, как дань будущей профессии, нет: от фантастики до научной литературы, энциклопедии и развивающие журналы, дюжая часть из которых — по компьютерной графике (фотошоп и 3Д-моделирование). Телевизора нет — вместо него только ноутбук — для учебы и работы. Не человек — а мечта. Разве что готовить — это не его, но для этого и нужна жена: Вероника, Ника… как и хотела я последнее время. Ника, а не Некит — способный лишь рамсить да огрызаться. А еще — отчаянно и упорно совершать ошибки. Как с Мирой… и как, наверно, сейчас с Вадимом. Присесть на пол, спиной опереться на диван и уставить взор пред собой — любимое место, поза для обсуждений наших планов с Буйтовым. Свторил: опустился на ковер рядом со мной. Бесцельный взгляд около. Несмело: