Ольга Резниченко - Вето на будущее

Потопать ногами — блядь, аж самому смешно, и гаркнуть:

— Ну ты че? Все?

Тишина.

Резво открываю дверь — пи**ец. Стоит… мокрая. Шорты мокрые — статуя, мать его… не шевелится, но мы птица скромная, гордая, даже… если мертвая. Сделать с собой ничего не смогла — но и природа взяла свое. Стоит… по щекам текут слезы, и сверлит меня каким-то странным, не пустым… нет, глубоким, полным боли и отчаяния, укора, взглядом. И не знаю… кому из нас двоих сейчас стыднее — ей, или мне… что очк*нул тогда всего, соплей этих… отношений серьезных. Так бы ни одна тварь не посмела к ней притронуться… А теперь, блядь, получи: только как овощ… и может эта… дурочка, Сука, выжить.

Да пошли вы все на хуе! С чего я вообще его послушал?! Ну, прооралась бы хорошо, побилась головой об стенку, драку бы затеяла со мной — а там, гляди, и попустило бы. В *чко их препараты!

Шаг вперед — и притянул к себе, крепко сжал в своих объятиях, сам уже задыхаясь от горечи и боли. Тошно, дурно, мерзко — не от нее. Нет. А от жизни… которая до такого доводит. Тихий всхлип, дрожь — но тут же все покорно стихло.

Провел, погладил по голове — машинально поцелуй в макушку. Шепотом:

— Всё будет хорошо, Малыш. Назло всем уродам — мы справимся. Вопреки… всему.

Живо отстранился, подхватил ее себе на руки. Испугалась, пискнула, но тотчас вновь замерла.

В ванную — силой, ломая ее нелепое сопротивление — снять, содрать с нее все шмотки — еще усерднее давится, ревет. Пытался объяснять — похуй. Ну, и ладно!

НАДО! Раздеть догола — и струей теплой воды смыть все неловкости долой.

Зеленые разводы по белой эмали ванны…

Мать твою! Не мочить же швы… блядь!

Завернуть в банное полотенце — и унести в спальню.

Скрутилась. Дрожит…

И снова бой — не на смерть, а на жизнь… Из аптечки зеленку, ватные палочки — и, сам пачкаясь в сотый раз, всё, что увидел, где заметил… по десятому кругу намазал.

Закрыла веки — слезы текут. Но уже не сопротивляется. Терпит.

Достать из шкафа еще одну футболку, трико — и одеть свою… ненаглядную. Лечь рядом. Включить телек.

«Всё будет хорошо», — в тщетный раз повторил я сам себе, игнорируя доводы рассудка и происходящее рядом. Хочет или не хочет — а все равно… справимся.

(М и р а)

И сам не понял, как опять успешно провалился в сон.

Проснулся под утро. За окном — сумерки, вокруг полумрак. В башке — туман. Не сразу даже сообразил, понял, что что-то не так. Лениво потянулся за мобилой, зажал кнопку — тотчас высветилось на экране «03:23». Черт! Дернуло же так рано проснуться! И че теперь?

И вдруг странный, жуткий писк. Не то плач, не то скуление. Будто током прошибло. Вспомнил всё жуткое. Слетел с кровати в момент. Чуть не грохнулся, запутавшись в собственных ногах. В коридор — и обомлел. Страшно было даже подойти… дабы узнать, что натворила.

Нервно сглотнуть, волю в кулак — и всё же шаг ближе. Только хотел присесть рядом, как дернется, как кинется вбок, дико завизжав:

— Не подходи! — отчаянное ее. Хотела на карачках удрать, как вмиг хватаю за ноги, пресекая сумасбродство. Сверкнуло что-то в ее руках. Машинальный мой выпад, рывок — и выхватил, выдрал из хватки — отчего сам едва чуть не распанахал себе ладонь: нож. Повезло, тупым оказался. Канцелярский. И, Сука, главное, откуда?! блядь, я про него уже и забыл! Смотрю: слизкий, мокрый. В темных разводах. Но крови вроде немного. Отшвырнул в сторону — и эту хватаю, выкручиваю руки. Не хуя не видно — приходится щуриться. Провел пальцами по коже — вроде цела. Но запутался в кой-то хрени, в какой-то колкой шерсти, что ли… волосах?

— Ты че натворила? — рычу ошарашено, перебирая, разминая на пальцах странную находку.

Рыдает, давится взахлеб. Не отвечает.

Но уже и сам полез к волосам (что медсестры тогда еще, в больнице, более-менее в порядок привели). Еще движение — и буквально все и осталось у меня в руках, вся ее копна.

— Ты че натворила?! — ору уже неистово.

— Я не хочу! Не хочу!

— Чего ты не хочешь?! — казалось, я уже сам сейчас сдамся, зареву, захлебываясь ее болью, что странным образом, будто лавой, уже захлестнула меня и разодрала на части, сожгла дотла.

— Я жить не хочу! Не хочу! НЕ ХОЧУ! Зачем ты со мной все это делаешь?!!

— Успокойся! — прижимаю отчаянно к себе.

— Отпусти! Пожалуйста… — вырывается изо всех сил, дерется. — Я не хочу так жить! Не хочу!

— Все будет хорошо, — губами прижимаюсь к ее виску; сдавливаю до боли за плечи, до хруста, лишь бы больше не сопротивлялась.

— Я не хочу «хорошо»! — вопит на всю глотку, что аж уши закладывает (благо, звукоизоляция нев****нная стоит, а так бы мусора б давно приехали). — Я хочу, чтоб всего этого не стало! Всего!

— Мы справимся, — рычу сдержанно.

— НЕ ХОЧУ! Не хочу!!! Не хочу… — злобно, но уже как-то смиренно, поддается на мое молчание, непоколебимость. Еще попытка разорвать мою хватку — и обиженно обвисла. Напряжение спало. — Не хочу быть бабой… Не хочу…

* * *

Просидели так… немало, пока ее взрывы буйства не стали реже… и у меня не появился хоть какой-то шанс ее нормально осмотреть, а там — и вовсе, дотащить до спальни. Закрыть дверь на ключ. В сейф — за таблетками и засунуть, почти на сухую (воды в стакане — пару капель) заставить ее проглотить. Из наркоты — одну… Посмотрим на такой вариант…

Плачет, ревет, гасит на меня… всем, чем только можно, с каким только дерьмом не мешает — похуй. Прощаю, всё прощаю — лишь бы… помогло. Еще минуты ожидания прихода, покоя — и обмерла. Улеглась на полу около кровати, свернулась в клубок — и тихо ноет.

Шаги к двери. Включить свет — дрогнула, но сказать — ничего не сказала. Зажмурила веки.

Отрыть замок, на кухню — набрать воды.

Дать запить недавний бой — мой напор, веление — и поддалась… уже легче.

А там — и до ванны довести удалось. Осмотреть — новых ран наделала, но как-то хаотично: видимо, пока резала волосы этим тупым уеба*ом, а не ножом. Умыть, намазать зеленкой, переодеть. Какие-то еще странные лоскутки черные на ней — но уже плевать. Не до этого сейчас. Взять ножницы из сейфа — и подравнять ее «великолепие».

— В туалет? — шепнул ей на ухо.

Уставила на меня свой взор. Мутный, слегка потерянный, но уже хоть в одной со мной вселенной.

Нервно сглотнула слюну. Пристыжено опустила очи.

Поддаюсь — провел. Едва попытался стащить с нее штаны, как тотчас дернулась, вздрогнула. Тихим, кротким шепотом:

— А сама…

Игнорирую. Не сегодня. Пусть завтра, вернее сегодня, но днем дам ей шанс — а снова сейчас воевать в душе… уже ни сил, ни желания нет. Силой творю затеянное и усаживаю на унитаз.

Разворот — и вышел. Захлопнул за собой дверь.

Прижаться спиной к деревянному полотну — и устремить бесцельно взгляд пред собой.

И как долго я так смогу? Вот честно… с самим собой. Как долго еще у меня хватит сил, терпения… тяги? Играть во весь этот больной спектакль? А?

Вдруг звон. Что-то упало и пронзительно завыло, скача, видимо, на плитке.

Кольнуло, сжалось все у меня внутри.

Опять что-то не доглядел. Молнией движение — за ручку — и рванул дверь. Стоит, плачет. На полу разбитое бабье зеркальце.

«С хуе оно тут забыло?! Какая Сука?..» — живо присесть и собрать с пола осколки, пока эта не умудрилась еще больше себя распанахать. Осталось еще и стопы порезать — и все…

блядь! Всхлипы все сильнее — истерика явной волной — только что наркота притормаживает. Обхватил ее свободной рукой — и прижал к себе. Поддалась. Поцелуй в макушку:

— И че ты полезла? — машинально за грубостью прячу тревогу, неловкость. — Рожу давно свою не видела? Полюбоваться хотела?

Взвизгнула, уткнулась носом мне в грудь — прижалась.

— Нашла чем башку захламлять. Тут вон жрать нечего, а она…

Не договорил, так и не родив более-менее толковую шутку.

Шумный вздох:

— Ты мне и такая нравишься. А на остальных — похуй.

Повел на кухню — выбросить осколки в мусор. Усадил за стол.

— Есть дошик, есть колбаса с батоном. Но, может, из ресторана че заказать? Суши ешь?

Не смотрит, сидит… давится соплями, тупит.

— Тьфу, блядь! — нервно сплюнул я в сторону. — Не молчи! Я же тоже не железный! — взор растерянный по сторонам. Обмер. — Или тебя опять клинит?

Молчит. Моргает. Но взгляд уже явно осознанный — лихорадочно пляшет. Да и до этого… если я уже сам себя не запутал, звуки издавала.

— Ты жрать будешь?! — заорал дико, упершись руками в стол. Да только крик этот вовсе не на нее — на себя… и на тех уебаков. Как же хочется их размотать, разорвать на части. И себя заодно… что не уберег, что… ничего не сделал, чтоб этого не случилось. Даже… если и не должен был. Понимаю — и, тем не менее, от всего этого не легче.

— Ладно, — сдержано. Присел рядом. Опустил голову: — Прости… Я просто… я не знаю. Мне кажется, я сам скоро рехнусь. Я же… никогда ни за кем толком не… не ухаживал. Понимаешь? — взор на нее — не реагирует. Опустил вновь очи я. — Я привык… приходить и брать все готовое. А если что не так — то ломать или доламывать. А тут — всё не так. Да еще и ты… сопротивляешься. — Немного помолчав, взгляд ей в лицо, жующей свои сопли-слезы: — Ну, ради мести-то хотя бы… ты можешь жить? А?.. Или только мне одному хочется этих ушлепков четвертовать?

— Только тебе, — тихо, убивающе.

Казалось, в этот миг меня словно кто электромолотилкой всего изнутри раскромсал. Нервно сглотнул слюну. Долгий, пристальный взор — выискивая хоть намек на вранье — тщетно.

Живо сорвался с места, сплюнув яд:

— Ну и дохни с голоду тогда!

Пройтись в коридор, отыскать в карманах сигареты, зажигалку — и пойти на кухню, сесть рядом с ней.

Прикурил. Взляд в лицо. Затяжка — и выпустил дым в другую сторону:

— Я ж все равно от тебя не отстану. Ради принципа. И даже не мечтай.

— Я спать хочу, — тихо… шепотом.

Не сразу и разобрал.

— Че? — приблизился вплотную. — Спать?! ЖРАТЬ сначала! А то еще реально коней мне двинешь. Заживать надо — а не еще больше истощаться и гнить.

— Ради чего? — подвела глаза. — Ради чего мне жить?

Жуткая, палящая схватка взглядов. Не выдерживаю первым я этого ее яростного, полного презрения ко всему человечеству, взора.

Отвел очи в сторону. Затяжку — и выдох. Прокашлялся невольно. Сбил пепел в тарелку, что еще от вчерашней трапезы осталась.

— Ну-у… — протянул несмело, действительно не зная ответа на этот вопрос. — Ради… Рожи хотя бы твоего.

Ни единой эмоции, только что взгляд еще больше, казалось, вцепился в меня… желая все жилы изнутри выдрать.

— Его все равно закроют. А там — я ему не нужна.

— В смысле? — оторопел я. — За что?

Зажужжало что-то, застучало… а затем глухой удар.

Черт, телефон на вибро. Поддаюсь. Еще один вдох «вредного» дыма — и потушил сигарету под краном. Выбросил бычок в мусор.

— Думай, че жрать будем.

Шаги в комнату.

Схватил уже спящий аппарат: взгляд на экран — Кряга очнулся. Как вовремя. Иди ты нахуй!

Включить звук, спрятать телефон в карман. Шаги на кухню к своей Статуе.

Хоть бы пока я там ходил, ничего нового не отчебучила… А то с голодухи… я уже сам за себя не ручаюсь.

— Надумала?

— Мне все равно.

— Ну и ладно… значит, пицца.

…

— Да, две больших. А суп, картошка или что-то в этом стиле есть? О-о, отлично, давайте! Да, и пиццу тоже! Ждем. А, и еще… Пластиковую посуду. Не, это есть. Нам бы вилки, ножики… есть? Отлично. Приплюсуйте. Сча адрес смс-ну. — Отбить звонок. Устремить взор мимолетом на Бунтующую. — Можешь реветь дальше. Тебе вон бульончику привезут. хуе я тебе дам сдохнуть! А надумаешь опять вытворить что-то в стиле того, что было ночью, — к кровати пристегну. Добесишь.

…

Оплатить заказ, навернув сверху чаевых побольше… и вдогонку всучить чертов пакет с мусором курьеру — не хватало мне еще одной эпопеи с этими ебанными осколками.

* * *

Полудохлая, но гордая наша птица. Как с туалетом — попыталась сама справиться с ложкой. Не срослось — только облилась, зараза. Благо, рот мой был занят — жевал пиццу, а так бы точно выругался — опять ее переодевай. Взять самому ложку и вновь приняться за «любимое» монотонное занятие…