Гогочу, зажмурившись, поражаясь его больной фантазии:

— И че ты такой дурак, Мира? А?

Молчит. А потому резво распахиваю веки и устремляю на него взгляд: улыбается. Поддается на мое участие:

— Между прочим, — заумный наигранный вид, — с кем поведешься… Это ты меня испортила! — рисует серьезность. — Я вообще всегда приличным мальчиком был!

Не выдержала — и громко заржала, заикаясь:

— Да ладно?! ТЫ?! Ни за что в жизни не поверю! Разве что на тебе потом кирпич упал… и не один. А каски не было.

— Ах, ты зараза! — шутливо зарычал — и тотчас принялся щекотать.

— Ей Богу! — внезапно послышался смех Жаровой. Топчет к нам: — Вы как дети малые! Вам по сколько лет?!

— Тринадцать! — живо выпаливает Мирашев, перебивая всякое мое желание по-своему сумничать. — Это все она! — серьезно кивает на меня головой. — Безобразная женщина! Схватила меня, скрутила — и приказала с ней жить!

Заржала я, отворачиваясь. Зажмурилась от стыда. Чую, как запылали щеки:

— Ты придурок, Мирашев! — ору ему едва не на ухо. — А за «женщину» — отдельно получишь!

— Ох-ох, — враз запричитал, паясничая. — Я, между прочим, качалку себе купил! Буду отбиваться!

Гогочу. Взгляд ему в глаза. Коварно, хитро щурюсь:

— Но тут-то ее у тебя нет! А у меня шампур — есть!

Округлил очи. Замер, не дыша. Еще миг — и дернулся:

— Не, ну вы слышали?! Эта Фестивалина меня на дуэль вызывает, и даже без повода!

Давлюсь смехом:

— Как так без повода? А честь дамы? По-моему, самый что не есть стандартный повод! И че за «фестивалина», а?! — злобно (наигранно) гаркнула я, показав кулак. — Признавайся… че это еще за хрень на твоем безбашенном, единоличном диалекте?

Загоготал, пристыжено отведя в сторону взгляд:

— И запомнила же… Да так. Лучше тебе не знать, — гыгыкнул.

— Мирашев, я тебя сейчас четвертую! А не буду распыляться на иглоукалывание! Быстро признавайся, что это еще за гадости!

Цыкнул вдруг кто-то позади нас. Обернулась я, устремил и взор Мира: Лешик стоял с «чернявеньким» шашлыком на шампуре.

— Держите, хохотуны! А то совсем уж сгорит!

— О-о-о! — взревела я. Ржу: — Это самое что не есть любимое для Мирашева: снаружи обгорело, а внутри — еще кровяку пускает.

— И все-то ты помнишь! — резво протараторил, съязвил. — Сейчас тебе «чупы» намешаю — и будешь тут бегать… фестивалить.

— Отсюда фестивалина? — мигом разворачиваюсь, невольно дернувшись, едва не выбив из рук своего нахала еду (что уже умудрился взять, забрать у Алексея).

Гыгыкнул:

— Нет, ты точно опасная женщина. Боюсь я уже тебя.

— Ну, всё! — гневно и окончательно. — Рыдать тебе сегодня долго и нудно… Жестоко накажу. Пусть только домой вернемся!

— М-м-м, — вдруг загадочно, вожделенно протянул. — Если это то, о чем я думаю, то… Ребята! — внезапно разворот — и кинул взор на Леху, что уже поскакал за новой порцией шашлыка. — А вы не знаете адрес ближайшего «секс-шопа»?

— А он у нас есть? — гоготнула смущенная Жарова.

— Еще как, — со стопроцентной уверенностью выдал Мирон, закивав головой. — Но тебе лучше туда одной не соваться — детскую психологическую получишь. Вон… своего кавалера под руку — и вперед, тогда да… может, даже че себе присмотрите.

Заржала парочка в момент, но смолчали, залившись краской.

— Слышь ты, эксперт, — стукнула озлобленно я в плечо Мирашева. — Хватит народ пугать. Лучше меня покорми!

— Опа! — съязвил, заливаясь ухмылкой. — Че это мы такие? Понравилось, что ли?

Тотчас уколол меня воспоминанием, отчего вмиг спрятала я взор, поежилась. Черт. За эту неделю… или сколько там уже прошло, мир как будто вовсе перевернулся. Вовсе смелость прошлое… и все стало не просто на свои места, а… явило в реальность самые мои несбыточные мечты (несмотря даже на кое-какие нюансы)… и страшно, невероятно осознавать, что всё «то» — было действительно… и не просто с кем-то, а со мной, с нами…

— Не грузись, — внезапно шепнул вкрадчиво Мира и поцеловал меня в губы. Отстранился. Глаза в глаза: — Я буду только рад, — ухмыльнулся. — Только пальцы мне не откуси, ладно? — гыгыкнул и тут же принялся нагло, резво, грубо заталкивать мне в рот огромный кусок мяса.

Давлюсь и едой, и смехом. Откусить кусок — и силой отстраниться.

Ржу сквозь напханный рот:

— Ты так мне пихаешь усердно, будто это не шашлык… а я не знаю что…

Рассмеялся, но еще миг — и состроил шутливую, возмущенную рожицу:

— Какие мы пошлые! Жуть! С кем я связался?!

* * *

Наевшись до отвала, развалились на земле. И опять каждый в своем углу: мы с одной стороны от беседки, на песке, ближе к реке, а те — с другой (в теньке да на травке).

— Слушай, Мир… — перевернулась я на бок, не размыкая его объятий — поддался. Взгляд в глаза: — Вот ты много обо мне знаешь. А я о тебе, — поджала губы на мгновение, — ничего.

Ухмыльнулся. Но миг — и вдруг, паясничая, прищурился:

— Нам, партизанам, не велено сдавать свои позиции!

Ржу:

— Нет, ну серьезно! Кто ты, откуда? Кто твои родители? Есть ли братья, сестры? Кто ты по образованию? — сложила «лапки» у него на груди и умостила сверху подбородок. И хоть не особо удобно было, а все же с удовольствием пялилась в полюбившееся уже до одури… лицо этого странного человека.

Хотел, было, видимо пошутить — отшутиться, как всегда. Но еще мгновение зрительного боя — и сдался. Хмыкнул. Шумный вздох — и отвел глаза в сторону. Взор поплыл около, а затем и вовсе устремился, утонул в небесной дали.

— Кто-кто… что? — не смог не съязвить. Прокашлялся: — Сам родом отсюда. Это вы — приезжие, «варвары»-налетчики, — гыгыкнул. Не отреагировала я на шутливый укор. Помолчал немного, сражаясь с какими-то своими тяжелыми рассуждениями, мыслями. — Родители… ну… мать ушла, бросила нас, когда мне было лет пять, а брательнику, — немного помедлил, — лет семь… Да, семь — на два года, если не путаю, он меня старше. И, да, — рассмеялся пристыжено. — Брат у меня есть, родной, — взор в очи. — И ты его даже знаешь, — поежилась я тотчас… лишь бы не Мазуров, умоляю (!) — Кряжин, — огорошивая, перебивая зародившуюся истерику. — Врач из больницы, который нам помогал. Жены фамилию взял. Вот так и разошлись мы окончательно… Вообще, мы очень разные… Вон, — кивнул головой на меня, — как вы с Риткой.

— Она мне не родная, — перебиваю. — Двоюродная. Это Рожи близкая родная.

— Ну, — ухмыльнулся. — Какая разница… выросли-то вместе. Да и… будто они похожи? Разве что, я не знаю там, — улыбнулся, — глазами. Или ростом… А в остальном — диаметральная противоположность, как и вы с ней. — Скривился вдруг: — Ладно, не о том. Батя нас один воспитывал. Но пока мать не ушла — бухал в свое время частенько, организм посадил, да еще курил, как паровоз, а потому… не удивительно, что нам и двадцати не стукнуло, как он… того. Кряга на медика учился. А я — так, ПТУ, потом в техникум попал, но не доучился — выгнали за прогулы. Куда мне? — ржет. — У меня… улица, дела. Причем… уже тогда не куклам головы отрывали, — гоготнул. — Так что… а их чертежи и сопли — не для меня все это.

— А в армии служил?

Заржал откровенно:

— Я? — ядовитая ухмылка. Шумный вздох, подавляя смех. Прокашлялся. — Нет. Сначала не нашли… чтоб забрать. — Рассмеялась уже и я (сдержано), не прокомментировала. — А потом… и интерес отпал… — немного помедлил, — не без кое-каких рычагов. А ныне — уже и поздно.

Остаточный мой хохот — и наконец-то совладала с собой.

— Так, подожди, — пронзенная мыслью, вмиг замотала я лихорадочно головой. — А по профессии ты кто? — несмело улыбаюсь.

Взор в глаза — даже приподнял голову:

— Че? — гогочет. — Тоже дипломную хочешь мне защитить?

— Дурак, что ли? — обижено я гаркнула, спрятав взгляд.

— Да че ты, Малыш? Шуток не понимаешь? — захохотал. Расселся. Привстала и я. Обнял, сгреб в охапку — и усадил себе на колени, прижав спиной к своей груди. Шепотом развеселым на ухо: — Лично мне понравилось. Все как в аптеке — получите… распишитесь.

— Ну, — надула я губы еще сильнее. — Не все такие, как я там. Наш универ тем и славится, что не взятками рулит, а знаниями.

— Ага, — заржал враз. — Потому и тачки такие дорогие у некоторых преподов. Вообще… никто и никогда не отменял ленивых двоечников, которым тоже нужен «билет профпригодности», а потому… почему бы и нет? Отличная оферта.

— А ты и такое слово знаешь? — заржала я.

И едва не хором:

— А ты нет?

Загоготал Мирон, поражаясь моей издевке:

— Да ладно? Когда это я успел так спалиться? — хохочет.

— Было дело… было… — добро иронизирую. — Ладно, — перебиваю, причем саму себя. — Так кто ты по профессии?

Рассмеялся пристыжено:

— Только не ржи! — сдавленный смех Мирашева. Молчу партизаном — давлю в себе любые позывы ответить ему тем же. — Электрик.

— Да ладно! — невольно визгом. Живо провернулась в объятиях. Взор в глаза: — Не врешь?

— А че? Нет… — гыгыкнул сдержано.

Хмыкнула. Развернулась.

— А че? — загыгыкал взвинчено. — Слишком простецкое, что ли? Или думала на мордобойщика, палача и «предпринимателя» меня там учили?

— Палача? — и снова обернулась, обрушивая взгляд ему в лицо.

Ядовито ухмыльнулся, цыкнув зубом:

— Пред-при-нимателя, — ехидным вердиктом.

* * *

— И че, маму никогда не искал? — несмело шепнула я, уже едва не засыпая в его теплых, нежных объятиях, убаюканная различными его откровениями, веселыми историями из жизни, юности…

Тихо рассмеялся:

— Шутишь? Эту ш*лаву? Если уж нахуй дети свои не нужны — вон… за сколько времени ни разу не попыталась связаться… Ладно, я — дол***б, если верить Кряге и бате покойному, но этот… Серега — он-то… хоть до раны прикладывай цацу… Чего его так, а? И потом, мы были еще малыми. Да, непослушными забияками, но как все дети… Нет, Вероник. — Жестко, приговором: — «Умерла»… так умерла.

Жуткая, жалящая тишина пролегла между нами, язвя воспоминаниями, ощущениями…. Размышлениями.

— А ты? Когда своим-то звонить будешь? Небось, ждут с новостями… да и так, в гости.

— Ну куда мне? — гаркаю. Хотя…. И явно лгу, причем не так ему, как себе — находя оправдания. Синяки только по телу еще кое-какие остались, а так — глянешь в зеркало… кроме как новой прически (А Мирашев меня даже в парикмахерскую сводил — не понравилось ему, почему-то, его собственное творение «ровнятеля») — … всё, как прежде.

Да и опять Рожа — что… врать? А потому… нет, не хочу.

Но поддалась уговорам. Отзвонилась, успокоила. Наплела вынужденно с три короба, что с Женькой пока, как и прежде, останусь жить. Что ее родственники с нормальной работой подсобили — и точка. Успокоила маму, что все хорошо… и если что, Рожа всегда за мной присмотрит. В общем, д*рьмово стало на душе — но… если хоть чуток тем станет спокойнее свою рутину переминать, то и мне хорошо…. Ибо, что еще надо?

Глава 33. Побег

Утро. Еще на часах и десяти не было, как кто-то совсем бесчеловечный (после вчерашней-то попойки) устроил нам резкий «подъем». Сначала мобильный стал разрываться на части, едва успевал Мирашев принимать звонки за звонками, а затем — уже и в дверь постучали.

— Собирайся, ехать надо! — приговором для меня послышались слова из коридора в сторону зависшего в растерянности Мирона. — блядь, че ты стоишь, думаешь?! — гневное. — Эти суки там расхуечат все к чертям собачьим, пока мы тут я*ца морочим!

— Вызвони мне Майорова! — приказом.

Разворот — и уверенно пошагал Мирашев ко мне, застывшей на пороге спальни в не меньшем шоке.

— Да че ему звонить?! Он уже давно туда поехал!

— МНЕ — бешеным криком, — НАБЕРИ ЕГО! — рявкнул около меня, не оборачиваясь. Ухватил за локоть — и силой потащил в комнату. Закрыл дверь. Глаза в глаза. Звонкий выдох: — Я уеду. Может, до завтра. Не знаю. Ни хуе не знаю, че там, как там… получится. Сейчас вызвоню Алису Майора, помнишь же ее? — Несмело, молча киваю, пряча взгляд. Продолжил: — Побудет она с тобой. Присмотрит. Только молю, — ухватил внезапно меня за плечи и встряхнул; поддаюсь — снова сцепились взоры. — Не начуди. Потерпи. Ник, я тебе верю… но тебе самой будет страшно. А пацанов приставлять — сама понимаешь… Да и там мне они нужны. К твоим же, — кивнул, — к Жаровой этой твоей, нет смысла. хуе его знает, что это там за суки были… с тобой в лесу. И отступятся ли они от мысли завершить начатое, если вдруг узнают, что ты жива осталась. Короче, тебе безопаснее будет здесь, у меня в хате, и под присмотром этой. Она хоть и тупая давалка, но драться, как и пушкой пользоваться… отлично умеет — бывший мент. Я вам ствол оставлю… если че — шмаляйте без разбору. Код от сейфа — 111–105[27]. Как по УК — не перепутаешь. Но прошу… ради меня… не начуди, а? Дождись. Хорошо? — пристальней уставился, казалось, желая проникнуть, забраться в самую душу. Несмело, немного запнувшись, киваю покорно. Испуганно и дальше таращу на него очи. Продолжил: — Я бы тебя с собой взял, но нельзя. Потерпи.