Ольга Резниченко - Вето на любовь

* * *

Повезло. До самого нашего города довезли. Более того, этот прекрасный, добрый человек, девушка, имя которой я так и не удосужилась узнать, спросить, мне даже на маршрутку денег дала. А потому добрести до остановки и, в очередной раз смущаясь своего измученного, ужасного вида, забраться в транспорт.

Похмелье и усталость брали свое — чуть не уснула. Вовремя пришла в себя.

— Остановите, пожалуйста, — взволнованно-громко. — Да, здесь, — невольно киваю головой, будто тот меня видит. — Спасибо, — шатаюсь у выхода.

Еще миг — и как смогла, временами хромой ходьбой, временами нелепым бегом, добралась до подъезда. И ключей же нет. Звоню в домофон. Лишь бы мать была дома!

Хотя… уже утро. И пусть серые тучи затянули небосвод, все же уже светло вокруг и даже отчаянно где-то поет птица.

— Да? — заспанное. — Кто там?

— Мам, открывай! Это я!

* * *

В ванную. Пока она причитала и возмущалась, что я «шлюха подзаборная», и что «творю незнамо что», и вообще, «с кем это она меня отпустила»… я — в ванную.

На полный напор воду — под душ.

Смыть весь ужас. Всё долой. Забыть. Всё забыть. Вычеркнуть!

* * *

Долгие минуты моего сопротивления сну и убаюкивающему теплу — и сдалась. Она сдалась. Мама. Стихли Ее причитания: наверняка пошла спать.

А потому выключила я воду, вытерлась полотенцем, да замоталась в другое.

Шаги в коридор — так и есть: тихий, знакомый храп из соседней комнаты.

К себе — быстро отыскать белье, домашнюю футболку. Одеться.

А затем — в кровать. Под одеяло, особо не расстилая постель.

Сон. Мой залог выживания после всего — исключительно сон.

Вконец забыться.

* * *

Проснулась — на часах было уже восемь. Явно не утра.

Кусок в горло не лезет. Жутко ноет тело. Жить не хочется.

Но в квартире темно и тихо. Одна — а значит, уже не все так плохо.

Пойти посмотреть в зеркало на свой измученный шов. Поморщиться, покривиться — и все же решить на всякий случай намазать его зеленкой. И пусть перед смертью не надышишься, а вдруг…

Невольно взор на себя, в лицо — синячища жуткие. Настоящие фингалы. Да и губы разодраны. Исполосаны все руки, ноги — видимо, когда через кусты колючие лезла.

Шумный выдох.

Вот он — «светский раут». И ты, словно одичалое животное, выбравшееся оттуда.

Что за год? Что за жизнь? В кого я превратилась?

На море съездила — отметилась. На дачу — отличилась. И как теперь выйти во двор? А школа?

И снова под одеяло зарыться, накрывшись с головой.

А перед глазами Рожа.

Да всё о нем. Вспышками прошлое.

Сеновал. Как просила его, как отказал. Как целовал, хотя и не в губы. А после с Инной спал. Ее жуткое «зверь».

А дальше… дальше и того все страшнее вспоминать.

И всё словно в кино. Ненастоящее. Да и не со мной вовсе было.

Звонок в дверь.

Подкинуло меня на месте. Сжалась от ужаса, не дыша. Будто кто-то узнает, что я здесь.

Настырный стук.

Нет меня. Умерла. Умерла! Валите прочь.

И снова трезвонят нагло.

А вдруг мама? Ключи забыла? Посеяла…

Как я тогда… Тогда… Сто лет тому назад, уже кажется. Когда впервые его повстречала… на свою беду.

И снова стук.

Черт, так и соседи всполошатся.

Вот же нахалы. Но темно же, тихо — чего ломиться?

Взор в глазок аккуратно.

Лишь бы не Рогожин! Лишь бы только не он!

Или он? Лишь бы… Он?

Некит. Реально. Вероника.

Живо отпираю замки. Взор на нее (невольно поморщившись от света, что ужалил меня, сочась из коридора).

— Жива всё-таки, — победное Рожиной. Счастливая улыбка.

* * *

На кухню. Врубила я свет. Включила чайник — зашумел, доводя до бешенства. И без того голова раскалывается. А теперь просто — жесть.

«Черт!» — нервно выругалась я про себя.

Присела напротив. Виновато повесила голову. Жду.

Ну, давай! Начинай! Когда-нибудь да все равно придется предстать перед вашим судом.

— Ну, рассказывай… что там произошло? Че этот полоумный полхаты разворотил и куда-то свалил. Девки в шоке. Инка вообще разговаривать со мной не хочет, — неожиданно пулеметной очередью протараторила Ника.

— Ничего… — шепчу пристыжено, не поднимая глаз.

— Вань, ну… — несмело. — Так-то… ты вообще жутко выглядишь.

— И что, прям вообще ничего не знаешь? — язвлю. С вызовом взгляд в очи.

— Ну, так, — пожала плечами та. — Только что Настя рассказала. Мол, драка случилась. Федька Глеба отметелил жестоко. А потом ты сбежала куда-то. Тебя все пацаны бегали, искали по округе, пока Рожа не вернулся и не сказал, что ты на поезде укатила. — Немного помолчав, так и не дождавшись моего участия, продолжила: — Что случилось? Вань, а? Я же помочь хочу.

— Ничего, — отвернулась я, взор около.

— Тебе что-то Шмель сделал, да? — тихо, вкрадчиво. Голос дрогнул.

— Нет, — резво. Метнула я на ее взгляд, но тотчас осеклась. Вновь отвернулась. Тихо: — Я с ним чуть не переспала. Вернее, — поспешно, перебивая себя же. Сглотнула скопившуюся слюну. — Я не знаю, было что у нас… или нет.

— В смысле ты не знаешь? Как это? — оторопела та, заикнувшись. Вытаращилась на меня.

Еще рачительней отворачиваюсь.

— Просто… — нервически ковыряю, грызу ногти. Шумный вздох. Опустила голову. Чувствую, как стыд раздирает уже полымем щеки. — У меня этого еще ни с кем не было. Я не знаю, как это должно быть, как должно ощущаться. Но Феде он сказал… мол, что… не было. Не получилось. Но… кровь была. Не знаю…

— П**дец, — шумный вздох. Вдруг тихий рев и содрала с лица эмоции (отчего устремила я на нее взгляд). — Ваня! Шмель! Ну… — запнулась, проглотив какие-то другие ругательства, слова, мысли. — Ну, ладно бы кто другой! Но это же Шмель! Он же тупо… тупо использовать тебя хотел! — горестно.

Сжались позорно все мышцы в моем теле.

Опустила очи.

Ведь и я не лучше…

— Я знаю… — тихо. — Вообще, я почти ничего не помню. Голова дурная до сих пор.

— Пила, что ли? Вернее, — осекла та себя, — что пила?

Взор на нее, скривилась я:

— Да сначала сок. Вообще, — скривилась. — Не знаю… мне кажется уже, что там намешано что-то было. Прям голова потом кружилась. А после… Короче там, — нервически сглотнула слюну, и снова грызу ногти, беглый взгляд по сторонам. — Ситуация одна неприятная была…

— Какая? — резвое, требованием.

— Да неважно, — гаркаю взвинчено. Взор украдкой на Нику, и снова по стенам скользя. — Короче, я еще бутылку вина сверху. И там, у озера уснула. А там Глеб. В общем, глупо вышло. Стыдно капец.

— Да ладно стыдно! Че сбежала-то?! Там народ тебя потом сколько бегал искал! Все в шоке были! Ментов уже хотели вызывать! А если бы кто из местных… в сарай затащил? Или там в лесу… кто залетный? Ты, вообще, чем думала?

— Да ничем, — опустила я очи.

— А я-то думаю… че Федька не в себе вернулся.

— Сильно злиться?

— Да вообще говорить со мной не стал. В душ, переоделся — и сразу свалил, громя все по пути. Рожа, конечно, Рожа… Но… давно я таким не видела. — Немного помолчав, подытожила та: — Да уж… доверили… приглядеть.

Звонкий вздох, прогоняя горечь. Я:

— Да причем тут? — уставилась на нее. Не отвечает взглядом — еще и лучше. Могу хоть разглядеть ее лицо. — Я не маленькая…

— Маленькая, — резво глаза в глаза. — Маленькая. Была б не маленькая — такого бы не наворотила!

Опустила виновато голову. Молчу.

— Ладно. Что уж есть. В будущем умнее будешь, — гневно, но сдержано. Шумно вздохнула. Вдруг забросила мне руку на плечи. Притянула к себе.

Обмерла я в ее тепле, заботе… понимании. Отчего тотчас волна жалости ударила в сердце, сметая все стены обороны, ежовых рукавиц, в которых я сколько времени пыталась себя держать.

— Не грузись, — финальным выстрелом.

Потекли по моим щекам слезы. Всхлипнула я невольно.

— Ты че, ревешь? — живо отстранила меня от себя, попытка заглянуть в лицо — отворачиваюсь. — Вань, ты че? — взволнованно, с ужасом. — Но всё уже в прошлом. Перебесится. Забудется.

— Ника, мне страшно, — визгом. Отчаянным. Жутким.

Взгляд ей в глаза, но в момент осекаюсь. Отворачиваюсь.

— Ты чего? Он че тебя… насильно? — с ужасом выпалила, заодно морозом стегая и мою плоть. Поежилась. Усердие заглянуть мне в очи.

Отворачиваюсь силой. Живо стираю со щек соленые потоки, давлю в себе рыдания.

— Нет, — горько. Со свистом выдох. — Не то… просто… А вдруг… вдруг оно было? Какую болячку подцепила? — сцепились взоры.

Округлила зенки та.

— Ну, раньше надо было думать, — тихое, не без укора. Опустила взгляд.

— А вдруг я от него забеременею? Вдруг он соврал?

Окоченела. Жуткие, пугающие мгновения зрительной обоюдной перепалки — и наконец-то ожила Вероника:

— Так ты думаешь… что все же что-то было?

— Да не знаю я! — криком отчаянным, вырываясь из ее хватки, плена объятий. Смело глаза в глаза. — Я не знаю, Ника! — заколотила себя в грудь. — Ну а вдруг! Но я боюсь идти к гинекологу! Понимаешь? Да и что я ей скажу? Что не знаю? Что не помню? Что я была пьянющая вусмерть? ЧТО?!

— Ну… ничего не говори, — пожала та плечами. — Просто сдай анализы.

— Но она тогда туда полезет! А вдруг я еще того? Я не знаю, — опустила взор, закачав головой от горечи, негодования.

— Ну… хочешь, я спрошу. Ну там… разузнаю. Мне-то, конечно, он не скажет. Но вот Роже…

— Шутишь?! — с вызовом в очи. — Даже если и было, он ему правду ни за что не скажет! Даже если и добровольно все было.

— Ну, я про болячки, — раздраженно гаркнула. — А если даже не у него, то у баб каких-нибудь, которых до этого тягал. Ну это… про серьезные проблемы. А на такие, которые сразу видны, пойди сдай мазки, но скажи… что самого проникновения не было.

— А с беременностью?

— Ну… тут три варианта: противозачаточные или… Короче, к гинекологу тебе надо… если переживаешь. А про болезни я расспрошу.

— Да не надо, — скривилась я, отвернулась. — Все равно правду не скажет.

— Я для себя расспрошу. Так и быть, — резво, уверенно.

— В смысле?

— Шмель давно ко мне свои шары подкатывает. Вот пусть справку несет.

— Ты чего? — таращусь на нее в ужасе. — И что потом? Ты с ним?

— Ты что дура? — резво Ники. — Прости, — криво улыбнулась, спрятав взгляд. — Да нет же, конечно. Пошлю, как всегда. Скажу, передумала: прошла течка, — улыбается.

— Честно, сделаешь? — молящим взором на нее.

— Ну а че нам, кабанам? — гогочет. — Гляди, не первого обламываю. — Немного помолчав: — А ты… вообще, правило себе заведи: презик везде с собой таскай. Не надейся на этих к*злов. Даже если… мамой, там, клянется.

— Да я не… — замялась, спрятав взгляд.

— Ну, мало ли. Всякое… в жизни бывает. Всё нормально будет. А про противозачаточные — я узнаю. Че там да как. И Шмеля раскручу. Причем… завтра постараюсь. Ну чтоб… заодно, может, сознается, было или нет. Только я там, — вдруг, гримасничая, закачала головой и коварно улыбнулась, — гадостей про тебя наговорю. Без обид, хорошо? Ну, чтоб… не догадался о нашем заговоре.

— Хорошо, — благодарно улыбаясь, закивала я головой.

— А ты не грусти. Забудется всё. Пройдет. У нас не одна «дача» без драк не проходила. Один раз… этот их… да Шмель же! Чуть нашего Вована не утопил: бабу не поделили. Так я еще в озеро бросалась разнимать этих ублюдков. А там и Федька подключился — обоим досталось. Фингалища такие были, — показала на себе шутливо, явно преувеличивая. — Прожектора на весь еб… лицо. Так что… забей. То у вас… цветочки. Просто, что… за тебя переволновались. Как бы что не случилось. А с этим разберемся. Разузнаю всё у Шмеля. А к врачу — сходи. Только не говори, что насильно, или что пьяная была. А то начнется. Скажи со своим парнем постоянным. Но, мол, у вас двоих это впервые… и оба не поняли, как что случилось. А вообще, ты очень боишься всего этого и хочешь перестраховаться. Короче, упади на дурочку… Десять минут позора — зато потом спокойная. У нас, кстати, в консультации тут женщина хорошая. Сходи к ней. А в больницу не иди — там злая бабка. Помню, сразу меня шлюхой окрестила. Хотя ж я даже не того…