Ольга Резниченко - Вето на любовь

Так что нет. Не дождетесь! Хоть и хочется остаться, но не унижусь еще больше… Хватит! Не упаду ниже земли.

Гордость, честь — по-моему, это единственное, что у меня еще осталось, и что вы никогда у меня не отберете. Я вам обещаю.

Это был самый черный день… моей жизни.

Бабушка, по матери (отца родители давно уже умерли), та тоже меня не приняла, так что… под давлением бати, мы с мамой переехали в даренную двухкомнатную… Зато взамен "утраты дохода от аренды", нехилые алименты стали приходить, причем половину мать отбирала сразу, а вторую — пускала на оплату коммунальных нужд, элементарных потребностей моих относительно одежды и школы, на общий стол. Отец догадывался о таком положении вещей, но, так как ввязываться в спор не хотел (али очередная просьба жены "не нервничать"), молча платил еще дополнительно — отдельно мне, на тайный счет, о котором знала и имела доступ исключительно только я.

В общем, жили, как могли. И каждый оказался там… где, наверно, заслужил, и где должен был быть.

Июль, начало 2000-х годов.

* * *

Как так вышло, почему… даже не поняла, ведь рассеянность, безответственность, разгильдяйство — это явно не про меня. Но, тем не менее, я — на местный рынок за продуктами, а мама — куда-то по делам. А ключей-то у меня и не оказалось! То ли дома оставила, то ли (всё же) оплошала и потеряла… Так или иначе, как-то всё жутко сложилось. «Неаккуратненько», — невольно цитирую (тихо, сама себе под нос) Аннет.

С местными — еще ни с кем не сдружилась, не знала никого (да и напрашиваться стыдно). К бабушке поехать — спасибо, еще в прошлый раз любезностями "накормили" досыта. На лавочке отсидеться, дожидаясь "чуда", — тоже не довелось, не срослось: надоело мозолить глаза соседям, а далее — и вовсе целая плеяда старушек оккупировала оную, причем две (даже ту, что напротив). Некоторые не ленились "приобщаться" к обществу стоя, а кто более предприимчив, тот вообще со своим стульчиком пришел. Вот что творит свет фонаря — будто мотыльки на свет слетаются (и да, именно под наш подъезд): сначала бабульки, а чуть позже — и смена влюбленных парочек (таящихся в заботливой тени пышных абрикос) приходит.

На лестничной площадке остаться (на полу, на коврике — грязно, да и неудобно сидеть: ноги затекают; на самих ступеньках — бетон холодный: вредно и неприятно) — короче, тоже не комильфо.

Что ж, выход, как по мне, лишь один: обратно тяжеленные пакеты в руки — и за дом. В детский садик: те еще руины, хотя всё еще работает учреждение, причем по прямому своему назначению. И пусть порой (сама лично видела, и даже слышала пару раз) здесь сторож гоняет нерадивых гуляк, это всё же излюбленное место сбора молодежи. Спрятаться, как они, в темень павильона я, конечно, не рискну, но вот у входа в группу, на крыльце засесть (на забор волнами из прутьев) — эт можно. Напротив своих окон — и молча молиться, чтоб маман побыстрее решила все свои "проблемы" и вернулась обратно. Где бы она… когда и с кем не "урегулировала свои дела", ночевать — ночевала всегда дома. Поздно вечером, под утро — но всё же… возвращалась в нашу уютно обставленную, но одинокую, "душой" пустую, двухкомнатную.

Искренне надеюсь, верую, что и сегодня она не нарушит свое "золотое" правило, принцип, и не оставит меня рассвет встречать одну, на улице.

* * *

Черт, мало мне ветра, что только и гуляет из одного прохода в другой, а то и третий, так еще и дождь начался… Что дальше? Что еще должно случиться сегодня со мной, чтобы окончательно добить и без того расшатанную, хромую психику?

— О-па, а че мы тут одни? Да еще и скучаем? — послышалось где-то за моей спиной. Резко обернулась.

Двое молодых людей. Улыбка до ушей, а в глазах так и режутся в дурня на жертву бесы.

— Не страшно? — ехидно хихикнул второй.

Обомлела я, не зная даже, что ответить. Округлила очи. Весь мой опыт общения с противоположным полом — это исключительно деловые контакты по учебе (папу я в расчет не беру). Поежилась от ужаса.

— Че молчишь? — уже более сдержано. Присел рядом — невольно сдвинулась в сторону, давая больше простору, да и… чтобы не соприкасаться друг с другом. — Глухонемая? — отчасти дерзко, с раздражением.

— Нет, — поспешное мое, спрятав от смущения взгляд. Чувствую, что меня уже трясет всю от ужаса.

Неудобно ей в подъезде! ИДИОТКА! А теперь… УДОБНО?! (не говоря уже, что попу уже всю отсидела на этой железяке). Да причем тут ЭТО?! ДУРА! Как бы другое место тебе сейчас не "отсидели"!

Папочка… спаси меня…

— Ну так… че молчишь? — уже более мягко, сдержано; придвинулся ко мне вплотную. А мне уже больше и некуда "бежать" — уперлась плечом в стену. Резко дернулась вперед, но удержал рядом, силой усадил обратно — поддалась. Забросил руку на плечо.

— О, че у нас тут? — внезапно отозвался Второй. Присел у моих сумок. — Колбасень, что ли? — вытащил из пакета палку копченой. Взор на трофей, на меня: — Домой, че ли, не пустили? Или куда собралась?

Нервно сглотнула слюну. Скривилась.

— Ребята, берите ее, если хотите. Но можно… я остальное с собой заберу? И домой… А то вон, — кивнула головой вбок, на окна, — мои уже вернулись. Свет на кухне горит, — вру.

— Где? — "заботливо" поинтересовался мой кавалер. Пристальный взор по разноцветным квадратам жизни многоэтажки.

— Да там, на втором, — чуть уже не седею от ужаса, хоть бы не в курсе был всех организовавшихся "вариантов" по эту сторону дома.

— Иди, если хочешь. Но… давай хоть проведем? Или что? — коварно улыбнулся. Невольно коснулась я взглядом его глаз, но тотчас осеклась. Еще сильнее затрясло меня (уже не от ветра, что не менее событий, сек своей черствостью) от жути, что уже ржавыми прутьями прознала не только сознание, но и каждую клетку моей плоти.

— Да я сама, спасибо, — едва слышно, пряча очи.

— Че? Боишься, что ли? — заржал. — Мы же хорошие мальчики. Да и потом… своих не обидим.

— А я че-т раньше тебя здесь не видел, — вновь отозвался Второй, все еще возившийся со злосчастным мясным изделием (и кой черт меня дернул эту "колбасень" купить? жевали бы молча сухую гречку — гляди, здоровее были бы, да и нервы целее).

— Я недавно сюда переехала, — отваживаюсь ответить, ибо пауза уж слишком затянулась, и неловкость здоровски стала кромсать изнутри.

— Ах, вот, б***ь, где вы! — внезапно чей-то голос. Шорох, стук. За воем ветра и шумом ливня не сразу и заметили "гостей". Шаги ближе: — А мы уже думали, вы свалили. Че зависли?

Озорная улыбка осветила забавное лицо развыступавшегося, самого активного (высокого, плечистого) молодого человека. Вот только в глазах его не было ни пошлости, ни коварства, ни чванства. Даже тепло на душе как-то стало от его появления, уютнее. Спокойнее, что ли.

— Да вот… — рассмеялся вдруг мой "ухажер". — Познакомиться решили… Глянь, какую красавицу надыбали…

— И завхоза в одном лице, — заржал его товарищ и махнул показательно салями.

— Да я вижу… — задумчиво вдруг протянул "новоприбывший", не отрывая от меня взгляд.

— Смотри, какой закусон нам организовала. Царская, сырокопченая. Небось, дорогучая.

— Ага, — язвительное чье-то из-за спины этого "Гостя". — А потом только и выковыривай мясо из зубов.

— Че? — нахмурился "озорник". Взор то на товарища, то снова на меня. — В смысле, закусон?

— Домой купила, — несмело, тихо шепнула я, и спрятала, потупила в землю очи, сгорая от стыда из-за своей "жадности".

— Ну, так и отдай ей. Ты че… ох**л? — внезапно взрывом, гневной волной. — Быстро положил! — приказом. — Че вы… как гопота какая ср*ная?

— Ой, а давно ты другим стал? — язвительное собеседника.

— Я сейчас тебе проряжу — и вспомнишь… кем и когда я был! — не отступает «плечистый».

— Да шучу я, шучу. Че ты завелся?

— Да ниче. Не видно… что человеку неприятно? Чего докопались?

— Ну да, хавчик отбирают, — саркастической шуткой, фоном слышится чей-то голос. — Кому было бы приятно?

Тихий дружеский смех.

Игнорирует "заступник":

— Я не понял, — грубо. Лицо исказилось в исступлении. — Вы че такие скоты, а?

— Да че мы? — взволнованно. Убрал вдруг руку с моего плеча, отодвинулся в сторону "навязчивый кавалер". — Мы ее, вообще, так-то провести хотели.

— Ну и провел бы! Х*ли тут сидите, толпой давите?!

— Так не идет! — отчаянное, в оправдание.

— Короче, вы за*бали. Валите в беседку, — кивнул головой куда-то в сторону. — Там уже все наши. А сам я ее проведу. А то… еще и с этим наворотите.

— О-о-о! — взревел кто-то из толпы. — Ловко он вас…

— Ты сейчас доп**дишься, — заржал пристыжено "Гость", метнув взгляд в сторону шутника.

* * *

Покорились затее, все без исключения: и даже "колбасень" мне мою вернули.

Бросилась в сторону двора целая толпа парней.

Живо подхватил пакеты с пола Озорник. Взором кивнул на выход:

— Ну, веди… красавица-завхозиха, — доброй издевкой.

Зарделась я вновь от стыда.

— Да просто… сейчас с деньгами напряженно. Так бы я не жадничала, — семеню следом за своим помощником.

— Куда? — кивает по сторонам, морщась от назойливых капель дождя.

— Туда, прямо. Через проем в заборе и в арку.

Подчинился.

Продолжила я, тарахтя:

— Просто… у мамы сейчас в магазине крыша потекла. Весь нал туда ушел, на ремонт. А за аренду задержка, мол, сначала почините. И за квартиру же теперь не платят. А что батя прислал так вон… немного уже осталось.

— Стой, — рассмеялся вдруг, резко тормозя, едва мы спрятались под навес.

Тотчас налетела на него невольно — удержал. Лицом к лицу. Нарочно громко, дабы перекричать шум (в том числе рев мотора и всплеск луж):

— Ну чего ты оправдываешься? — искренне изумление. — Ваши продукты — вам их и есть. Пацаны просто прикалывались. Тупо, но… Прости их, — поморщился в шутливой гримасе. — Так-то они нормальные. Просто… видимо, перенервничали: понравилась сильно.

— Да ладно, — смущенно увела, спрятала, уткнувшись в асфальт, я взгляд. — То еще мне… понравилась.

Тихо рассмеялся. Шумный вздох — и разворот. Неловко (сражаясь с поклажей) обнял меня и подал вперед — подчиняюсь.

— Пошли… а то холодно тут. Сквозняк. Еще простынем… Какой подъезд?

— Третий, — прибавляю шаг. Спешный заворот, указывая направление.

Следует за мной.

— А этаж? — едва нырнули под крышу.

— Второй.

— Ну… тогда пеша? А то осталось еще застрять, — гогочет.

Замерли у двери. Черт, а я даже уже и не смотрела на окна: пришла, не пришла…

Резкий разворот к своему спасателю.

— Б-благодарю, — невольно запнулась.

Ухмыльнулся.

Поставил пакеты на пол.

— Че там делала-то?

Нервно сглотнула слюну:

— Да я… — растерянно взор около. Несмелым шепотом: — Я ключи или дома забыла, или потеряла где. Вот маму сидела, ждала…

— А она где? — вторит мне сдержанностью.

— Не знаю, — качаю головой. Взгляд в глаза, но тотчас осеклась. — Должна скоро быть, но… В общем, я не знаю. Хотя, может, уже и пришла, — от волнения рассмеялась.

— Ну так звони…

Ухмыльнулась, чувствую, как очередная волна жара раздирает мои щеки.

Разворот — и подчиняюсь: зажать пару раз кнопку звонка.

Застыли оба, казалось, не дыша.

Не знаю… Господи, не знаю… Но, по-моему, меньше всего в жизни мне сейчас хочется, чтобы… она открыла, чтобы…

Тщетные мгновения выжидания — и уже более смело вновь жму на черную кругляшку. Сердце грохочет исступленно, вымаливая у вселенной подольше побыть с этим человеком.

Не знаю… впервые… Или от того, что он первый столь откровенно проявил ко мне неподдельный, чистый интерес, даря при этом доброту, заботу, а не агрессию и пошлость, или…

Еще раз — и нервозно дернулась. Обернулась.

Лицом к лицу. До неприличия близко.

Но ни он, ни я… не отстраняемся. Изучаем друг друга взглядом, хотя и теряется фокус, а сердце замирает всё чаще и чаще.

Задыхаюсь.