Брюс Федоров - Ветви терновника

– Мне нечего рассказывать. Я вообще не понимаю, о чём идёт речь? – набычился Данила.

– Ах, не понимаешь? А мне говорили совсем другое. Ты увлечён одной девушкой из вашего института. Её имя, если не ошибаюсь, Элизабет, – пошла в атаку Софья Михайловна.

– Предположим, что это правда. И что здесь плохого?

– И предполагать тут нечего. Всё именно так. Конечно, ничего плохого здесь нет. Тем более, что она из твоего вуза. И всё было бы хорошо, но она из Германии. Ты должен понимать это.

– И что? Что в этом плохого? И, кроме того, она из ГДР. Одним словом, это моё личное дело, – продолжал упрямиться Данила.

– Ах твоё личное? – Софья Михайловна покинула свой стул у туалетного столика и в волнении начала прохаживаться по комнате. На её щеках появился розовый румянец, который проступил даже через слой нанесённого макияжа, – так вот что я тебе скажу, мой дорогой. ГДР больше нет. Сейчас это Германия. Совсем другая страна, с которой у нас далеко не самые благополучные отношения. Пусть эта девушка будет лучше всех, но между вами океан неразрешимых проблем. И вот что, она об этом знает не хуже меня. Поэтому она и не осталась с тобой в Москве, а вернулась в Берлин. Поверь мне, любая женщина обладает интуицией и стремится предвидеть будущее.

– Подожди, подожди, но разве ты и папа не любили друг друга и не отстояли свою любовь? Ты мне сама же рассказывала, что родители отца были против этого брака, так как считали, что ты не из той среды? Разве это не правда? Ты уж извини меня, – решил не отступать Данила.

– Вот что, дружок, – голос Софьи Михайловны зазвенел как натянутая струна, – это старая история, и она не подходит к этому случаю. Поверь, что помимо любви к браку надо прикрутить ещё голову. Запомни это. И ещё, твой папа сумел дать мне то, о чём мечтает любая женщина. Он дал мне возможность развиваться как личности. В твоём случае эта перспектива даже не просматривается.

– Мама, я с не хочу продолжать разговор на эту тему. А Элизабет ты не знаешь. У тебя нет права судить о ней. И больше не будем об этом. Я сегодня останусь с вами и выполню твою просьбу, только не доставай меня этими разговорами.

«Вот и хорошо, – удовлетворённо подумала Софья Михайловна, – а Данила у меня, всё же умный мальчик. В этом возрасте увлечения бывают у каждого. А Элеонора ему понравиться. Уж я позабочусь об этом! А вслух произнесла:

– Ну, вот и хорошо. Молодец. Давай больше не будем ссориться и останемся друзьями.

А Данила подумал про себя: «Какой смысл спорить с матерью и драконить её. Родители никогда не понимают детей. Я знаю главное. Я люблю Элизабет, а она любит меня».

В начале января Николай Фёдорович пригласил Данилу в свой домашний кабинет, плотно прикрыл за собой дверь и, усадив его на стул, сказал:

– Вот что сын, в этом году в июне ты получишь диплом и выходишь в жизнь. Дальше стоит вопрос о твоём трудоустройстве. Это ответственный момент. Я здесь подумал обо всём и вот что ты должен сделать. Через несколько дней мы с твоей мамой возвращаемся в Вену, а ты должен будешь незамедлительно позвонить по этому номеру Иван Ивановичу. Это работник управления кадров. Он даст тебе кадровые анкеты и даже поможет заполнить их.

– Так я пойду в твоё министерство? – с интересом спросил Данила – Конечно, и скорее всего, в центральный аппарат. А это, насколько ты знаешь, весьма престижно. Желающих попасть туда больше чем достаточно. Так что, ушами не хлопай, а делай чётко то, что тебе будут говорить.

– А на какое направление я попаду?

– Какой ты скорый. Ладно, не буду мучить тебя. Скорее всего, посадят на Западную Европу, в крайнем случае, страны Америки. То же неплохо. – Ответил Николай Фёдорович, с удовлетворение наблюдая, как в глазах сына разгорелся интерес к обсуждаемому вопросу. – Хотя сам понимать должен, что всё это не просто. Но я уверен в успехе, так как этот вопрос находится под контролем Генриха Исааковича. Ты знаешь его. Он был у нас в гостях.

– Так это он? – в голосе Данила прозвучало явное разочарование.

– Что значит, это он? Не говори глупости. Сейчас без поддержки никуда не сунешься, даже если у тебя прекрасный диплом и общие характеристики. Время такое. В период моей молодости, когда я выпускался из вуза, такого не было. А сейчас так, и ничего не попишешь. Ты меня понял?

– Да, понял.

– Вот и хорошо. И учти, постарайся понравиться всем, когда пойдёшь в министерство. Зайди к Генриху Исааковичу. Он тебя примет. Если будет о чём расспрашивать, рассказывай, а не отнекивайся. Конечно, о каких-то своих ошибках и сомнениях, если они у тебя есть, не говори. Не копай себе заранее яму. Учти, большие начальники любят только позитив. Если он тебе скажет о перспективе выехать за границу к концу года, поблагодари и не стой истуканом. Будь дипломатичен. Тебя же учили этому в институте все эти годы. Так что, покажи себя с лучшей стороны. Не подведи меня. – Николай Фёдорович ободряюще потрепал сына за волосы, – ничего, всё перемелется, мука будет. Все когда-то были молодыми.

Уже находясь в самолёте, летевшем по маршруту Москва-Вена, Софья Михайловна, начитавшись свежего номера журнала «Vogue», отложила его и стала всё чаще посматривать в сторону своего мужа, который отвернувшись от неё, безучастно смотрел в иллюминатор.

– Ты что, Коля, о чём задумался? – поинтересовалась она– Да так, обо всём сразу.

– Ты знаешь, меня беспокоит Данила. Видимо пришла пора ему полюбить кого-нибудь. Как бы не напорол ошибок.

– Ты о чём?

– О его романе с этой немкой. Не вовремя он случился. Я чувствую, что у него к этой девушке возникло большое чувство.

– Глупости говоришь. Ну, какая любовь. Они и знакомы-то всего несколько месяцев. Тем более, что она уехала из Союза. Считай навсегда. Это просто первое сильное увлечение. Все молодые проходят через эти этапы. У меня тоже были увлечения девочками ещё до того, как я встретил тебя. И что? Как положено, всё прошло. Даже воспоминания стёрлись. Всё образуется. Сейчас в министерстве плотно займутся его оформлением на работу, и вся дурь вылетит из головы. Он разумный парень. Голова на месте. Летом получит диплом, и мы его на месяц заберём к себе в Вену. Там пусть отдохнёт, развлечётся, и всё забудет. А ты всё переживаешь, дурёха.

– Ничего не переживаю. Считаю, что мы вовремя в Москву приехали, иначе сын наломал бы дров. А кстати, о каких своих пассиях ты говорил?

– О чём ты? – искренне удивился Николай Фёдорович.

– Да всё о том же. Ты же сам только что сказал, что у тебя были разные девушки до меня.

– Ничего себе. Да, когда это было? Мы уже почти тридцать лет в браке. Ты что ревнуешь?

– Ревную? Ещё чего. Выдумал тоже. Однако знаешь, слово не воробей. Обратно не вернёшь. Так что поостерегись мой милый.

– Это ты о чём ещё?

– Знаешь, седина в бороду бес в ребро. Как говорится, горбатого могила исправит. Опять вспоминаешь свои кривые дорожки.

– Не ожидал от тебе такого, София. Чушь какая-то. А, впрочем, даже неплохо, что ты так подумала. Значит, ревнуешь. Подёргайся чуть-чуть. Любить будешь крепче. И не о Даниле я беспокоюсь. Здесь всё на мази. Кстати, если хочешь знать, Генрих Исаакович поделился со мной одной новостью. Его дочке, Элеоноре, наш сын весьма понравился. Это он мне не случайно сказал. Явно с прицелом. Разумеешь? Не об этом я беспокоюсь. Совсем не об этом.

– Мой сын не может не нравиться, – с чувством материнской гордости заметила Софья Михайловна, – он умный, красивый и интеллигентный мальчик. Вот только девочка ему соответствующая нужна, и будет всё тогда у нас хорошо. А ты что имел в виду?

– Да всё тоже. Думаю, о моём разговоре с братом. До сих пор не могу прийти в себя. Я тебе пересказывал его.

– Что так страшно?

– Очередная твоя глупость, ты уж извини меня. Разве в этом дело? Страшно, не страшно. Детский лепет какой-то. Я тебе говорил о предстоящих серьёзных изменениях в нашей стране. Если поверить брату, то они неизбежны и уже спланированы. Здесь у любого поджилки затрясутся. Впервые в жизни хочу, чтобы мой брат ошибся.

– Может быть, он преувеличивает?

– Может быть, весьма может быть?

– А сроки какие-то он называл, когда можно ожидать эти события?

– Ориентировочно август-сентябрь этого года.

– А кстати, чем занимается Влад, какая у него профессия? Сколько лет мы его знаем, но я так ничего и не поняла. Меня только удивляет, как вольготно он чувствует себя в Союзе, но что ещё удивительнее, он почти не вылезает из-за границы.

– Знаешь, давай лучше прекратим обсуждать эту тему. Мне Влад ничего не говорит, а я ни о чём его не расспрашиваю. Что он считает нужным, то и сообщает мне. За последние двадцать лет мы видели его всего лишь четыре раза. Кстати, вот уже и стюардессы завтрак разносят.

Весь предыдущий опыт родителей Данилы подтверждал лишь одну расхожую истину о том, что благополучие, успешная карьера, сытая и спокойная жизнь в итоге приведут любовь в дом, где царствуют довольство и престиж. Или может быть не совсем любовь, но внешне что-то очень похожее на неё: те же слова, трогательные нотки в голосе, такие же страстные объятья и взгляды с туманной поволокой, а главное взаимные улыбки, как прекрасная ширма для искусного лицедейства. Какой иной образец для подражания могли предложить Даниле любящие его Софья Михайловна и Николай Фёдорович?

* * *

Июнь 1991 года выдался для семьи Бекетовых весьма удачным во всех отношениях. Николай Фёдорович казалось, забыл обо всех своих тревогах и огорчениях, которые испытал в Москве в декабре прошлого года, и с головой погрузился в процедурные вопросы приёма многочисленных делегаций из Москвы или пропадал на бесконечных переговорах и вечерних приёмах. Софья Михайловна чувствовала подъем сил и всецело посвятила себя деятельности галериста, курсируя с выставки на выставку по маршруту между Веной-Зальцбургом и Миланом. Данила же считал, что ему очень повезло, так как успешно закончил МГИМО, получил вожделенный диплом и имел блестящие перспективы быть зачисленным в штат сотрудников министерства внешней торговли СССР.

В Москву весной Элизабет не смогла приехать. Её ожидали другие проблемы. Как-никак, а начинать жизнь почти с чистого листа по существу в новой для себя стране очень непросто. Германия объединилась и принялась фильтровать новых граждан по признаку лояльности и социальной пригодности. Обменяться письмами молодые люди всё же сумели, что можно рассматривать как везение, учитывая сложности почтовой переписки между ФРГ и СССР в то время.

И всё же сейчас он летел в Вену к своим родителям, решив сохранить от них в секрете небольшую личную тайну. Дорога была длиной и, чтобы занять себя, он с удовольствием вспоминал строчки из письма Элизабет, предложившей ему встретиться в Вене в конце июня.

– Пусть это будет «Niemands Land» – Ничья земля. Ни Советский Союз, ни Германия, а нейтральная Австрия, – писала она. – Страна весёлых романтиков и влюблённых, страна вальсов Штрауса и оперетт Кальмана, «Волшебной флейты» Моцарта и «Альфонсо и Эстреллы» Шуберта.

Древний город, возникший по воли Траяна, мужественного командира 7 Легиона «Гемина-Феликс», когда-то воткнувшего штандарт с победоносным римским орлом в центр полевого лагеря «Виндобона», готовился раскрыть свои объятия очередным влюблённым безумцам, искавшим на этой земле место и защиту для своего чувства. Кружево бульварных колец, хранивших в своей памяти перестук колёс карет 19 века, развозивших по «Рингу» бесчисленные любовные пары, и каскадная россыпь городских парков во главе с великолепным и вечно беззаботным «Пратером», готовились распахнуть для них свои чертоги.

– Как здесь хорошо, – говорил Данила, нежно обнимая за плечи свою подругу, – никто не досаждает своими насмешливыми или осуждающими взглядами. Хотим, целуемся, хотим обнимаемся. Никому до этого нет дела, потому что это естественно и нормально. Я могу тебя подхватить на руки и поднять к небу, и никто не упрекнёт меня ни в чем, а будет только радоваться тому, что нам с тобой хорошо, Лиза. Замечательные и понимающие люди, эти австрийцы.

Элизабет лишь улыбалась и изредка поглядывала на своего восторженного спутника.

– Ты знаешь, мне всегда нравились венцы, – отвечала она. – У нас в Германии народ другой. Более сдержанный, что ли, углублённый в свои заботы, привыкший придерживаться житейского распорядка. Вена другая. Не то чтобы слишком беззаботная.

– Я бы так не сказала. Скорее она необыкновенно открытая и доброжелательная. Здесь хочется никуда не торопиться, а продлить мгновения внутреннего спокойствия и душевного комфорта. Я, наверное, хотела бы здесь жить, – задумавшись, закончила говорить девушка.

– Конечно, всё именно так, как ты говоришь. У меня такое же ощущение, что этот город создавался для людей, а не люди для города. Может быть, это можно объяснить тем, что здесь поровну сомкнулись три культуры: славянская, германская и мадьярская. И лучшие свои черты они отдали этой стране, которая когда-то была великой империей. Ты знаешь, я тоже согласился бы здесь жить, – заключил Данила, а когда они замедлили шаг и остановились, добавил. – С тобой.