– Я без неё жить не могу.

– Ах вот как, так серьёзно? И многое ты знаешь о любви?

– Я не знаю, я чувствую всем своим существом.

– Ладно, предположим. А ты знаешь, что Элизабет мне как-то сказала, что любит тебя? Тогда я решила ничего тебе не говорить. Ты не обижайся Данила, на мои вопросы. Поверь, я не хочу обидеть тебя. Просто я знаю, наверняка, что любовь, если это настоящая любовь – это особый редкий дар, и он даётся немногим. Вот так, мой дружок. Любовь надо выстрадать, а ты знаешь Элизабет чуть больше полугода. И вы оба так молоды, неопытны. Ты ведь понимаешь меня?

– И что же? Раз мы молоды то, что? Мы не способны на настоящее чувство? Неужели и ты, тётя, как мои родители, так считаешь? Я знаю Элизабет лучше других. И я в себе не сомневаюсь. И в ней тоже.

– Ты хочешь сказать, что любишь Элизабет как Ромео любил Джульетту. Я надеюсь, ты знаком с этой поэмой Шекспира?

– Я знаю сюжет и понимаю, о чём ты говоришь.

– Уже хорошо. Но всё же прочитай это произведение великого британца. Тебе оно поможет понять самого себя. Многие великие писали о чувстве любви. И оно достойно того. Ведь все люди говорят, что любят кого-то, но часто не знают, что это такое. Когда человек любит, он способен на многое ради другого. Описать это состояние, почти невозможно. Многие пытались, но слова – это недостаточный и крайне бедный инструмент, чтобы ими можно описать человеческие чувства. Хотя, впрочем, ты послушай. Я прочту тебе одно стихотворенье.

Тётя Вера покинула своё уютное гнёздышко в кресле, подошла к книжным полкам и, пошарив по ним глазами, вытащила одну книгу в коричневом переплёте. Затем пролистала оглавление и, переломив книгу посередине, приготовилась к декламации. Вера Михайловна была хороша в амплуа учёного, может быть преподавателя литературы, или? Из этических соображений не будем употреблять термин – книжного червя.

– Так вот, дорогой мой, изволь выслушать эти строфы великого Константина Бальмонта:

Вечерний час потух. И тень растёт всё шире.

Но сказкой в нас возник иной неясный свет,

Мне чудится, что мы с тобою в звёздном мире,

Что мы среди немых загрезивших планет.

Я так люблю тебя. Но в этот час предлунный,

Когда предчувствием волнуется волна,

Моя любовь растёт, как рокот многострунный,

Как многопевная морская глубина.

Мир отодвинулся. Над нами дышит Вечность,

Морская ширь живёт влиянием Луны,

Я твой, моя любовь-бездонность, бесконечность,

Мы от всего с тобой светло отделены.

Тётя Вера закрыла книгу, заложив пальцем прочитанную страницу, и сняла запотевшие круглые очки. Её глаза увлажнились. Большим, взрослым, начитанным ребёнком была эта замечательная женщина, запоздавшая расстаться с девичьими грёзами.

– Ты чувствуешь, Данила, как можно сказать о таком чувстве, как любовь. Ничто и никогда так не возвышает человека как истинная любовь, которая его делает чище и лучше. И, тем не менее, я ещё раз повторюсь, что силы слов недостаточно, чтобы описать силу любви. Что скажешь на это, мой Ромео?

– Я не знаю, что сказать, – пробурчал Данила, в общем-то, довольный тем, что разговор перешёл в плоскость литературной дискуссии. – Этих стихов я не знаю. В рамках школьной программы мы проходили роман Л. Н. Толстого «Анна Каренина». Мне он понравился, но я не думаю, что это панегирик любви. Я правильно произнеси это слово панегирик?

– Правильно, правильно, – скептически промолвила тётя Вера, – однако какой ниспровергатель Льва Николаевича вырос в нашей семье. Так-так, поясни, в чём не прав великий гений человечества.

– Никого, опровергать я не собираюсь, – с досадой проговорил Данила, – я о другом хотел сказать. Этот роман может быть и о любви, но о какой-то другой любви. Согласен, что Анна Каренина любит Вронского. По-своему, но любит. Но Вронский её не любит. С его стороны присутствует в основном страсть.

– Та-а-к, – растягивая слово, воскликнула тётя Вера, не скрывая своего удивления, – ты хочешь сказать, что чувство Вронского не любовь, а удовлетворение своего мужского честолюбия?

– Я просто считаю, что этот парень поступил подло, и кинул свою любимую, когда ей было особенно тяжело, и когда она искала только его и надеялась на его поддержку. Вот так я думаю.

– Значит, ты так полагаешь? Любопытно. Ну, а к какой участи ты приговоришь Анну? Она ведь ради любви принесла в жертву свою жизнь. Или она тоже по твоему мнению заслуживает осуждения?

– Почему осуждения? – недовольно процедил сквозь зубы Данила. – Я может быть многого в этих вещах и не понимания, но считаю, что в поступке Анны Карениной присутствует тщеславие. Бросившись под поезд, она не думает о судьбе своего маленького сына. Ему ведь расти, зная, что мать оставила его ради чего-то другого, хотя бы ради чувства к чужому мужчине. Кроме того, самоубийство в то время строго осуждалось. И это бремя тоже легло на этого сына.

– Да, в те времена, такой поступок считался несмываемым позором, – тётя Вера поощрительно потрепала своего племянника по непокорной шевелюре, – однако ты сильно повзрослел. Я не ожидала от тебя такой рассудительности, хотя мне не нравится, как ты отзываешься о главных героях этой несравненной романтической истории. Может быть, ты даже в чем-то и прав. Я соглашусь с тем, что Анна стремилась совместить своё чувство с условностями того светского круга, в котором жила. Конечно, брак с Вронским, которого она добивалась, должен был закрыть позор измены, которую она совершила по отношению к своему законному супругу. Всё это так. Неплохо для твоего возраста. Толстой рассказывает нам о сложных любовных отношениях между взрослыми самостоятельными людьми, имеющими богатый жизненный опыт. Такие отношения не могут быть такими же прямолинейными и однозначными как между юными Ромео и Джульеттой. Я всегда говорила, что наиболее чистыми чувства бывают только у, ещё непотревоженных житейскими невзгодами, натур. Мы нашли ответы на твои вопросы?

– Я не знаю, тётя. Спасибо, что ты рассказала мне столько нового. Я прошу только у тебя одного – совета, как мне быть? Я хочу быть вместе с Элизабет. И всё. Ведь ты тоже когда-то любила? Верно?

– Верно. Не буду этого скрывать, коль ты со мной так откровенен, – несколько нерешительно ответила Вера Михайловна, – я ведь и сейчас люблю этого человека.

– Почему же ты не вышла за него замуж? – удивился Данила– Как тут выйдешь, когда он женат и у него семья и дети?

– Но ведь он любил тебя. Ведь так?

– Любил с 18.00 до 21.00, после работы. Ты уж прости, что я так говорю. Это я от огорчения. Не хочу быть пошлой, особенно в твоих глазах. Но так было. Главное, что я его любила. Он был моим счастьем и несчастьем одновременно. И возможно я поплатилась за свою любовь, потому что так и не смогла после расставания согласиться выйти замуж за других мужчин, которые предлагали мне свою руку. И у меня, к сожалению, поэтому нет детей. Вот так мой дорогой. Как видишь, любовь бывает многолика. А что сказать, если она безответна?

– Да уж, сказать нечего. Мне жаль тебя тётя. Но мне-то как быть? Я не могу отказаться от Элизабет. А родители меня не понимают.

– И что я должна тебе, порекомендовать? Ты право слишком много требуешь от меня – Вера Михайловна прекратила расхаживать по своей комнате и устало опустилась в своё кресло, – спроси лучше совета у своего сердца. Вернее подсказчика нет, но, – она сделала паузу, – не игнорируй и своих родителей. Они желают тебе добра и знают жизнь. А теперь послушай, что говорят древние мудрости.

Затем она опять с трудом поднялась с кресла. Поморщилась от неловкого движения, и взяла толстую книгу, лежавшую на прикроватной тумбочке.

Здесь, вот что говорится: «И подумал Моисей: Супружество – это соглашение, которое необходимо тщательно и продуманно готовить. А счастье в доме для мужчины и женщины, является тем лучшим, что они могут иметь в своей жизни, и его нельзя разрушать по причине поспешной и легкомысленной женитьбы».

И далее: «И обратился Моисей к народу: Прежде чем вы объявите о намерение вступить в брак должны вы пройти длительное испытание, чтобы могли вы убедиться, что готовы и можете совместно преодолевать трудности и решать проблемы, что способны создать семью, которая должна быть центром социальной стабильности. И чтобы узнать всё это пара должна проверить себя и обручиться. Тогда они смогут сказать, подходят ли они друг другу душой и телом?».

И наконец: «Они должны проверить, могут ли они быть друзьями, убедиться, что партнёр может владеть собой, ограничивать свои желания, оказать другому помощь и, если надо, пойти на жертву ради другого. Понять, готов ли мужчина любить свой дом, а женщина быть ему настоящей хозяйкой, есть ли у мужчины отцовские наклонности, а у женщины материнские. Хорошо бы знать, что женщина умеет готовить, так как это искусство будет посложнее, чем слагать плохие стихи, а мужчина должен больше времени проводить дома, чем со своими друзьями. И всё это они обязаны узнать, прежде чем дать торжественное обещание принадлежать друг другу навеки».

– Этой мудрости – три тысячи лет, мой мальчик. Наверное, люди не зря всё это написали, – тётя Вера захлопнула таинственную книгу, которая в глазах Данилы приобрела статус кладезя запретных знаний, – а выводы делай сам.

– Ещё раз, спасибо, тётя, я пошёл спать, – голова Данилы гудела от такого вброса незнакомой информации.

– Хорошо, мой милый мальчик. Это самое правильное решение. Впрочем, задержись на секунду. Знаешь, недавно неожиданно позвонил твой дядя Влад. Он почему-то спросил, не приедет ли твой папа до 20 августа. Странный звонок, и причём здесь двадцатое число? Но дело не в этом. Ты ведь знаешь, что Влад Фёдорович производит впечатление очень опытного и мудрого человека, и, если у тебя ещё остались вопросы, попробуй позвонить ему и встретиться. Думаю, он тебе не откажет. Вот возьми эту записку. На ней номер его телефона. – Вера Михайловна протянула племяннику листок бумаги. – А теперь иди и спокойной ночи.

Долго ворочался в своей постели этой ночью Данила, и только ранний летний рассвет помог ему сомкнуть на пару часов веки. Слишком много проблем обрушилось на очень молодого человека. Слишком сложные решения предстояло ему принять и за себя, и за самого близкого и дорогого на этой земле человека. Два дня размышлял Данила над пространными патетическими рассуждениями своей родной тёти, но никаких выводов так и не сумел сделать. Конечно, тётя Вера, даже будучи чрезмерно восторженным и мечтательным человеком, от всей души пыталась помочь ему, и по-своему очень переживала за своего племянника, так как понимала, что жизнь уже приготовила для него череду мучительных испытаний. Но она была лишь слабой женщиной, возраст которой злым языкам позволял называть её за спиной «старой девой».

Однажды утром, решившись, Данила снял трубку телефона и набрал телефон своего дяди.

– Вас слушают, – ответил ему спокойный мужской голос.

– Могу ли я поговорить с Владом Фёдоровичем? – поинтересовался Данила.

– Представьтесь, пожалуйста, – настаивал незнакомец – Это Данила. Данила Бекетов, его племянник– Ну что ж, Данила. Он тебе перезвонит. – Послышался щелчок, связь отключилась, и в трубке монотонно зазвучали прерывистые гудки.

Решив не отходить далеко от телефона, Данила стал бесцельно бродить по кабинету отца. То присаживался к столу, то начинал копаться в стопке газет и непонятных брошюр, громоздившихся на журнальном столике. Наконец тренькнул звонок, и трубка раскатисто проговорила уверенным голосом дяди Влада:

– Привет Данила, как дела?

– Всё нормально.

– Совсем или не совсем нормально?

– Есть одна проблема. Не знаю, как поступить. Хотел бы посоветоваться.

– Что очень припекло?

– В общем-то, срочно.

– Ладно. Завтра можешь? Хорошо. Тогда к 14.00 приезжай в ресторан гостиницы «Пекин». Заодно и пообедаем. Согласен?

– Конечно, согласен.

– Вот и хорошо. Тогда до встречи.

Зал ресторана поразил Данилу своей вычурной помпезностью и несокрушимой обстоятельностью, как и само здание гостиницы, созданной в стиле тяжеловесного сталинского ампира, рассчитанного казалось на многие века. Внимательный метрдотель почему-то встречал его у входа и без предисловий пригласил пройти в отдельный кабинет.

Дядя Влад уже находился там и в ожидании племянника был занят тем, что просматривал какой-то иллюстрированный журнал, который отсвечивал красочной глянцевой обложкой.

– А вот и мой долгожданный племянник, – Влад Фёдорович вышел из-за стола, и, подойдя к Даниле, положил руки ему на плечи, отчего юноша сразу ощутил скрытую в них большую мускульную силу.

– Проходи, садись и начинай рассказывать.

– Не знаю с чего начать.

– Начинай лучше с конца. Быстрее дойдёшь до сути.