Брюс Федоров - Ветви терновника

– Мария, не бойся, подойди ко мне, – де Альбано старался разглядеть её фигуру в темноте камеры. Робкая тень отделилась от стены и приблизилась к клирику. – Ты ведь помнишь меня, не так ли? – инквизитор поставил свечу на каменный выступ, служивший очевидно столом для всех заключённых, побывавших в этом жутком месте, и скрестил на груди руки. – Ты один раз видела меня, но я незримо присутствовал на всех твоих допросах, и я пришёл, чтобы помочь тебе.

– Да, я помню вас, монсеньор. Но чем же вы можете мне помочь, и почему вы хотите это сделать? – спросила девушка тихим голосом, в котором было столько печали и отчаяния, что у де Альбано защемило сердце.

– Выслушай меня, я хочу объяснить тебе важные вещи. Твой приговор был, по сути, утверждён ещё до моего приезда в этот город. Более того, отчёт по твоему делу находится в самом Риме. Я настоял на твоём дополнительном допросе в надежде, что удастся найти предлог для того, чтобы добиться его пересмотра. Теперь же даже я не в силах отложить исполнение приговора, но я приказал епископу Романо, которой завтра будет руководить мероприятиями по наказанию осуждённых преступников, дать тебе возможность избежать сожжения. Тебя подведут к позорному столбу, у подножья которого сложены подготовленные дрова. Он предложит тебе прилюдно признать все прегрешения, произнести слова покаяния и попросить милостивого снисхождения у церкви. Если ты это сделаешь, ты будешь возвращена в тюрьму, где впоследствии будет решаться вопрос о наложении на тебя епитимии. Я постараюсь, чтобы она была не унизительная для тебя. И тогда, я уверен, Рим откликнется на моё ходатайство и снимет с тебя обвинения в ереси, и ты сможешь выйти замуж за человека, которого для тебя выбрали родители, иметь детей и стать добропорядочной хозяйкой дома. Это всё, что в моих силах. Моя жизнь на исходе, и поэтому я должен быть с тобой искренним.

– Монсеньор, я же ни в чем не виновата. Я только боролась за право любить и быть любимой. Я не выпрашивала для себя никакой выгоды и корысти. Разве возможность любить может помешать кому-нибудь? Так в чем же я должна каяться? Скажите мне, монсеньор. И я также не понимаю, почему вы проявляете снисхождение и желаете помочь, ведь вы же видели меня совсем немного?

– Мария, ты не должна упрямиться. Подумай, а стоит ли этот Самюэль Туск твоей любви и такой жертвы. Поверь мне не как инквизитору, а как старому утомлённому жизнью человеку, что большинство людей живут для удовлетворения своих самых низких желаний и похоти. Повсеместно процветают обман, мошенничество, насилие и распутство. Люди чаще ведут себя хуже зверей, которые убивают лишь по необходимости. Человек же охвачен безумием, направленным на уничтожение себе подобных. Кругом войны, голод и разрушения. Много веков церковь и священная римская инквизиция ведут борьбу за спасение людских душ, но результата не достигли. Человек не меняется. Приобретая новые знания, он становится всё могущественнее, но и более неукротимым в стремлении разрушать окружающий его мир. Гордыня его стала неуёмней. Поверь, что церковь знает, как устроена жизнь, но стремится оградить людей от этих знаний, так как они только умножают их горести. И делает это намеренно, чтобы спасти человека от самого себя.

Подумай, подумай обо всём этом, Мария, и может быть, поймёшь, что твои поступки ошибочны и надо признать это через раскаяние. Ведь, если ты не поступишь так, как я тебе советую, ты непременно погибнешь. Не спрашивай меня, почему я хочу спасти тебя, но если ты поступишь правильно, то поможешь себе и облегчишь и мою утомлённую душу, – великий инквизитор почувствовал, как у него опять сильно защемило сердце, и он схватился за грудь.

От резкого взмаха руки фитиль свечи заколебался и по стенам и потолку тюремной камеры заметались причудливые разлапистые тени. Де Альбано вновь почудилось, что перед ним стоит его Марианна: тот же овал лица, те же глаза. Волосы, вот волосы у его любимой были иссиня-чёрные, а у Марии светло-русые, правда темнота скрадывала эту разницу. То ли от физической слабости, то ли от нахлынувших воспоминаний клирик опустился на колени перед Марией, седые старческие волосы его растрепались, а сухощавая с горбатым носом голова поникла ниц. Изо рта, словно в горячечном бреду стали вырываться странные путаные слова, будто великий инквизитор каялся и вымаливал для себя прощения за какие-то давно совершённые прегрешения.

– Марианна, Марианна, прости меня, прости, умоляю тебя, – беспрерывно шептали его губы.

Опешившая от вида непритворного горя чужого, чуждого ей и по существу, очень жестокого человека, Мария молча стояла. Потом подошла к нему и положила свои ещё не зажившие от пыток ладони на голову сгорбившегося священника. Постепенно, содрогавшаяся от рыданий согбенная спина де Альбано стала успокаиваться, судорожные всхлипы прекратились. Собравшись с силами, прелат встал и, пошатываясь, ничего не говоря больше Марии, покинул её последнее пристанище, оставив дверь открытой.

Как только забрезжил рассвет, тюремный замок сразу ожил. По коридорам забегали стражники, отпирая двери казематов, заполненных узниками, чтобы подготовить их к казни и другим видам сурового наказания, изобретённых изощрённой фантазией палачей. Помощники палачей выбривали им волосы, одевали в чистые рубахи, а тем, к которым проявляли по различным причинам снисхождение давали молоко и краюху хлеба или стакан красного вина, чтобы облегчить переживания перед предстоящей ужасной экзекуцией. Во внутреннем дворе из осуждённых уже формировалась траурная процессия. Им перевязывали руки, вкладывали в них зелёные свечи и облачали в позорные накидки «санбенито», покрытые рисунками, изображающими бесов, и обличающими надписями. Из главных ворот уже выходила колона фискалов, державших в руках штандарты инквизиции и церковные хоругви, перевязанные лентами. За ними следовали шеренги доминиканских монахов в белых рясах и высоких колпаках с прорезями для глаз, между которыми разместились приговорённые к истязаниям.

Самые злостные нераскаявшиеся же грешники, которых ждала казнь на колесе или в жаровне были посажены на ослах лицом к хвосту с закрученными кожаными ремнями руками и ногами. В руках коневодов рвались четыре откормленные ломовые лошади, которых готовили к четвертованию самых закоренелых преступников. На площади «угольщики» подтаскивали последние просмоленные дрова к позорному столбу, выкрашенному грязной зелёной краской, завершая приготовления к центральному событию, казни на костре.

Праздник смерти набирал обороты. Гомонил собравшийся спозаранку народ. Визжали дети, а щеки привлекательных горожанок порозовели от лёгкого морозца. Простой люд кричал что-то обидное в адрес несчастных осуждённых, раззявив смрадные рты, утыканные гнилыми зубами. Звучали хоральные песнопения, а на центральной трибуне уже собрались все почётные гости. Ждали только маркграфа и великого инквизитора монсеньора Дуарта де Альбано, которому было приготовлено самоё почётное место. Проходили минуты. Уже пришёл маркграф, подъехала повозка с Марией Селеш, которая была одета в белое холщовое платье. Нервно поглядывал по сторонам городской палач Карл Фольшлягер, осыпая незаслуженными упрёками в нерадивости своих помощников. Колыхались копья солдат, а де Альбано всё не было. Главный распорядитель всех процедур епископ Джеронимо Романо пребывал в растерянности до тех пор, пока не подбежал служитель, что-то прошептавший ему на ухо. Сразу всё изменилось, и карающая рука средневекового правосудия принялась нещадно истреблять крамолу вместе с головами самонадеянных вольнодумцев.

Великий инквизитор стоял у узкой бойницы на самом верху замка, сзади его находился арбалетчик, державший в правой руке своё смертоносное оружие. Всё происходившее внизу было у монсеньора перед глазами. Уже палачи успели отсечь несколько голов, десятки людей кричали и извивались под ударами бича, очередного беднягу поволокли на растяжку лошадьми, и только Мария Селеш, сойдя с повозки, стояла, опустив руки вдоль тела, перед епископом, который в чем-то её горячо убеждал.

– Последует ли она моему совету или нет? – напряжённо думал де Альбано, – спасёт ли себя и мою душу? Почему она не воспользовалась открытой дверью, которую я ночью специально оставил для неё открытой, и не сбежала из тюрьмы, ведь я заранее предупредил внешнюю стражу?

Между тем на площади епископ прекратил говорить и выставил перед собой руку с большим деревянным распятием, рассчитывая, что Мария поцелует его и произнесёт слова покаяния. И вдруг к ужасу римского прелата девушка отшатнулась, сделала шаг назад и что-то крикнула в толпу.

– О, господи, она отказалась. Это конец, – прошептал де Альбано. Он опустил глаза, обернулся к солдату, выразительно посмотрел на него и отошёл от амбразуры, уступив тому место. В это время палачи уже накинулись на несчастную жертву и принялись обряжать её в позорную «санбенито», одновременно прилаживая на голове шапку с омерзительными рисунками и оплетённую колючими ветками терновника. Девушку привязали к столбу, запечатали ей рот кляпом, и мэтр Фольшлягер, запалив факел, бросил его в сложенную у столба дровницу. Пропитанные смолой дрова занялись и стали быстро разгораться. Чёрный дым потянулся вверх, обволакивая тело и лицо мученицы, заставляя её задыхаться и корчиться от удушья. От жара затрещали прекрасные русые волосы.

Инквизитор коснулся плеча арбалетчика. Как молния блеснула короткая стрела и пронзила сердце Марии Селеш, прекратив её земные страдания. В это время, растолкав веселящихся горожан, и уворачиваясь от цепких рук охраны, к костру прорвался какой-то человек, который, не раздумывая, с ходу бросился всем телом в пылавшие дрова. Опешившие поначалу от неожиданности палачи пришли в себя и за ноги выволокли из костра несчастного безумца и, скрутив ему руки, оттащили в сторону и бросили в зловонную лужу, наполненную нечистотами людей и животных. Этим человеком, нарушившим установленный веками распорядок публичных казней, которые организовывала священная инквизиция, оказался Самюэль Туск, неудавшийся любовник Марии Селеш.

Долгие годы потом, потерявший рассудок Самюэль бродил по городам и весям Великой Моравии и Штирии, но редко кто подавал милостыню или даже кусок хлеба безумному скитальцу, получившему из-за сплошного ожога на лице прозвище «меченый». Люди шарахались от него как от прокажённого и перешёптывались: «Это отступник».

А великого инквизитора Дуарта Гарсез Альбано нашли на следующий день мёртвым в центральном зале заседаний трибунала, лежавшим ничком в форме креста перед большим настенным распятием. В левой руке, сплошь покрытой кровавыми разводами словно она была изранена шипами терновника, он сжимал смятый бутон алой розы.

* * *

Бизнес надо любить, тогда может быть, и он полюбит вас. Конечно, неплохо овладеть азами фундаментального анализа финансового положения деятельности компании или уметь обращаться со сводным индикатором «Вэлью Лайн», а в довершении ко всему заполучить красный диплом Высшей школы экономики или, ещё лучше, «Duke University». И кто знает, может быть этого окажется достаточным, чтобы заполнить кадровые соты, скажем, в Газпромбанке, а ещё лучше, в «Wells Fargo»? Стройные ряды цифр, завязанные на безупречные экономические формулы, позволяют произвести близкие к достоверности расчёты, например, инвестиционных рисков или размера ожидаемой прибыли, что действительно помогает иногда добиться реального коммерческого успеха. Но никогда ещё ни один из блестящих учёных, вполне заслуженно награждённых Нобелевской премией в области экономики, не смог предотвратить ни одного мирового финансового, валютного и экономического кризиса, или удержать от скатывания любой страны, будь то многострадальная Гвинея или «процветающая» Япония в стадию рецессии и упадка.

То же самое можно сказать о бесконечном числе когда-то именитых компаний, от которых сегодня остались одни разбитые догорающие останки и забытые имена. А всё потому, что реальный бизнес – это не только набор хитроумных математических выкладок, а весьма своенравное и капризное божество, существующее вовне и помимо людских страстей и желаний, а вернее – некий идол, который восседает на троне, сотворённом из состоявшихся и обманутых людских надежд, и нетерпеливо ожидает очередные жертвоприношения.

Сгорают и обнуляются огромные исторические состояния, трещат и осыпаются прежде крепчайшие мировые конструкции, схлопываются личные судьбы, своим трагизмом дающие сюжеты популярным литературным произведениям и кинофильмам с тем, чтобы на этих развалинах возникли новые грандиозные проекты, и появились новые блестящие имена успешных первопроходцев в условиях современных капиталистических джунглей. Эти немногие счастливцы относятся к незаурядной породе людей, обладающих редчайшим природным качеством интуитивного предвидения событий. Возникает ли оно на основе всего лишь правильной оценки суммы данных, собранных трудолюбивыми помощниками, или является озарением свыше, остаётся за рамками обычного понимания. Не такими ли великими бизнес-новаторами были Генри Форд, Аристотель Онассис, Джордж Сорос, Стив Джобс или Пётр Аркадьевич Столыпин и Альфред Нобель.