— Да, — сказала она, снова обернувшись к нему, — и о том, что у нас есть возможность обрести свободу.

— К власти пришел Веспасиан, мама.

— Веспасиан всего лишь человек. А на нашей стороне Тиваз. Разве ты не слышал пророчества Веледы? Свободу никто нам не подарит, Атрет. Мы должны ее завоевать.

Он провел руками по своим светлым волосам и посмотрел на звезды в небе. Как бы он хотел обладать мудростью жрецов и знать, что говорят эти звезды. Он хотел сражаться! Это желание было таким сильным, что мускулы у него напряглись помимо его воли, а сердце забилось чаще. Весь смысл своей жизни он видел именно в сражениях — в борьбе за свободу и за саму жизнь. Когда он станет вождем, ему придется думать о многом другом.

— Когда ты был еще мальчиком, ты мечтал уйти из нашего племени и вступить в дружину Маркобуса, — спокойно сказала мать.

Атрет удивленно посмотрел на нее. Неужели она знала все, что было у него на уме?

Она нежно прикоснулась рукой к его щеке:

— Ты никогда не говорил об этом из верности отцу, но он знал об этом, как и я. Но у тебя, Атрет, другая судьба. Я читала знамения во время твоего рождения. Ты поведешь свой народ к свободе.

— Или к смерти, — мрачно добавил он.

— Многие умрут, — многозначительно сказала мать, — и я в том числе.

— Мама, — сказал он, но ее рука сжала его руку, и он невольно замолчал.

— Будет именно так. Я видела это. — Ее глаза стали какими–то отрешенными и в то же время тревожными. — Твое имя станет известным в Риме. Ты будешь сражаться так, как никто из хаттов до тебя еще не сражался, и ты победишь всех своих врагов. — Ее голос стал каким–то странным и отдаленным. — Приближается буря, которая охватит всю империю и уничтожит ее. Она придет с севера, востока и запада, и ты станешь частью этой бури. И будет женщина — женщина с черными волосами и черными глазами, совсем ни на кого не похожая, и ты ее полюбишь. — Она замолчала и стала закрывать глаза, как будто проваливаясь в глубокий сон.

Сердце Атрета учащенно забилось. Он видел свою мать в таком состоянии всего несколько раз в жизни, и каждый раз при этом у него все холодело внутри. Он мог бы и не относиться всерьез к ее словам — какая мать не мечтает о великом будущем своего ребенка? — если бы не одно обстоятельство. Она была почитаемой всеми провидицей, а некоторые даже называли ее богиней.

Затем ее взгляд стал более осмысленным. Она сделала глубокий выдох и слабо улыбнулась.

— Пойди, отдохни, Атрет, — сказала она. — Тебе нужно приготовиться к тому, что ждет тебя впереди. — Она посмотрела на догоравшие головешки дома смерти. — Огонь уже почти погас. Оставь меня с Гермуном, — добавила она тихим голосом, и в свете догоравшего огня ее лицо казалось золотистым.

Атрет смог заснуть только через несколько часов. Когда же на рассвете он проснулся и вышел из длинного жилища, то увидел, как мать собирает обгоревшие кости отца и кладет их для захоронения в специальное земляное сооружение.

В первой половине дня от ран умерло еще четыре человека, и в племени принялись строить новые дома смерти.

Затем до Атрета дошел слух, что поймали дезертира. Атрет понимал, что теперь все ждут, чтобы он провел совет. Он знал, каким должно быть решение, но при одной мысли о том, что ему придется осудить человека, пусть даже такого, каким оказался Вагаст, ему было не по себе.

Мужчины собрались в дубовой роще, высший совет расположился возле священного дерева. Вечерний воздух был прохладным и сырым, вокруг собравшихся эхом раздавалось кваканье лягушек и уханье сов. Атрет старался не выделяться, надеясь на то, что вся инициатива окажется у Руда и Хольта, а не у него. Они были более опытными людьми, старше его по возрасту.

Жрец Гундрид вытащил из ствола священного дуба образы и поместил их на нижних ветвях. Бормоча вполголоса какие–то молитвы, он бережно развернул и поднял высоко над головой золотые рога, которым все с почтением поклонились.

Когда он опустил эти священные предметы, Атрет застыл на месте. Светло–голубые глаза жреца медленно смотрели то на одного, то на другого и наконец остановились на нем. Сердце у Атрета учащенно забилось. Жрец подошел к Атрету, и тот почувствовал, как по спине у него пробежал холодок. Только жрецы и вождь имели право прикасаться к этим священным предметам и золотым рогам. Когда жрец предстал перед Атретом, тот увидел на одном роге изображение трехголового человека, державшего топор, и змеи. На другом роге был изображен рогатый человек, держащий серп и ведущий козу. Атрет знал, что прикоснуться к священным рогам означало объявить себя новым вождем. Собравшиеся уже радовались и потрясали копьями в знак одобрения.

Подавив волнение, Атрет воткнул свою фрамею в землю рядом с собой и протянул к жрецу руки, с облегчением отметив, что они не дрожат. Когда жрец протянул ему священные образы, Атрет встал и взял их в руки. Собравшиеся закричали еще громче. Атрет воскликнул хвалу Тивазу, и его зычный голос разнесся далеко по лесу.

Когда Атрет нес священные образы к алтарю, жрец шел рядом с горящими курениями. Поместив образы на алтарь, Атрет опустился на колени, приготовившись принять от жреца благословение. Гундрид обратился к Тивазу с молитвой и просил его направлять пути нового вождя, дать ему мудрость в правлении и решительность и силу в сражениях. Атрет почувствовал, как покраснел, когда жрец молился о том, чтобы вождь нашел себе жену и чтобы в этом браке у него были дети.

Когда Гундрид закончил, Атрет встал и взял нож, который ему протянули. Легким движением он вскрыл себе вену на запястье. Не проронив ни звука, протянул руку вперед и окропил своей кровью священные рога.

Гундрид дал ему белое полотно, чтобы остановить кровь. Атрет тщательно перевязал руку, после чего отвязал тонкий кожаный ремень, державший у пояса небольшой мешочек. Мать приготовила ему это для жертвы богам. Когда священник высыпал содержимое мешочка на светильник, тот загорелся более ярким огнем алого и синего цвета, и собравшиеся испуганно вздрогнули.

Когда воздух наполнился сладким хмельным ароматом, Гундрид закачался и застонал. Он простер над собой руки и стал в экстазе молиться, произнося слова, понятные только Тивазу и лесным духам. Другие жрецы возложили руки на Атрета и снова повели его к алтарю. Он опустился на колени и поцеловал рога, а жрецы надрезали свои руки священными ножами и, в знак благословения, окропили Атрета своей кровью.

Его сердце стучало все сильнее и сильнее, дыхание становилось все чаще. Аромат благовоний заставил его впасть в полуобморочное состояние, перед ним предстали видения крылатых чудовищ и каких–то тел, корчащихся в священном пламени. Откинув голову назад, он дико закричал, и чувство восторга в нем становилось все сильнее и сильнее, пока не показалось, что его сейчас разорвет. Его зычный голос снова и снова разносился по темному лесу.

Гундрид подошел к нему, и когда он возложил свои руки на Атрета, они были горячими, как огонь. Атрет откинул назад голову и дал жрецу возможность поставить ему знак на лоб. «Пей», — сказал Гундрид и поднес к его губам серебряный кубок. Атрет осушил его и, почувствовав смешанный вкус меда и крови, одновременно ощутил, что сердце стало биться спокойнее.

Ритуал закончился. Он теперь стал новым вождем.

Поднявшись, он занял самое почетное место и приступил к своей самой первой задаче: суду над своим старейшим другом.

Вагаста привели на совет и бросили перед Атретом. По лицу молодого соплеменника текли капли пота, губы в страхе дрожали. Глядя на него, Атрет вспомнил, что Вагаст получил свою фрамею и щит на месяц раньше, чем Атрет.

— Я не трус! — в отчаянии закричал Вагаст. — Битва была проиграна! Атрет, я видел, как был убит твой отец. Батавы бежали в лес.

— Он бросил свой щит, — сказал Руд, и на его тяжелом бритом лице в свете огня была видна твердая решимость и готовность не идти ни на какие компромиссы. Бросить щит считалось самым тяжким преступлением для мужчины, каким бы молодым и неопытным он ни был.

— Его выбили у меня из рук! — закричал Вагаст. — Клянусь вам!

— А ты пытался его подобрать? — спросил Атрет.

Вагаст отвел глаза:

— Я не мог его взять.

Собравшиеся стали выражать недоверие словам Вагаста. Руд с отвращением взглянул на преступника, и его голубые глаза загорелись ненавистью:

— Я же сам видел, как ты бежал с поля боя, как трусливая собака. — Он повернулся к Атрету и членам совета: — Наказание трусам всем известно. Здесь вопросов быть не может — закон требует его смерти!

Собравшиеся стали размахивать мечами, хотя и без особого энтузиазма. Никому из них не доставляло радости казнить своего соплеменника. Когда же свой меч поднял Атрет, суд стал неизбежным. Вагаст пытался защищаться, увертываясь и отбиваясь от окруживших его людей. Он все еще умолял пощадить его, но его уже тащили к болоту. Упираясь из последних сил, Вагаст рыдал и продолжал умолять о пощаде. Не в силах все это больше терпеть, Атрет свалил его с ног своим кулаком. Затем, подняв его на руках высоко над собой, он сам бросил его в трясину. Двое старейшин поставили возле него загородку и стали с помощью длинных шестов вдавливать осужденного в трясину.

Чем сильнее Вагаст пытался вырваться из трясины, тем быстрее она затягивала его. Его голова уже скрылась в трясине, а руки еще судорожно пытались ухватиться хоть за что–нибудь. Один из старейшин выдернул свой шест из болота и отбросил в сторону. Остальные сделали то же самое. Грязные пальцы Вагаста вцепились в загородку. Но уже через несколько секунд они отпустили ее и также скрылись под водой, и поверхность болота нарушали теперь только несколько пузырьков.

Мужчины молча стояли. Никто такой смерти не радовался. Лучше пасть от римского меча, чем вот так бесславно утонуть в трясине.

Атрет повернулся к длинноволосому седому мужчине, стоявшему немного поодаль. Положив руки на плечи Херигаста, он крепко сжал пальцы:

— Ты был другом моего отца. Мы все знаем, что ты заслуживаешь только уважения, и не виним тебя в трусости твоего сына. — Лицо пожилого мужчины дрогнуло, но тут же стало спокойным, хладнокровным. Атрет испытывал к нему искреннюю жалость, но внешне этого не показал. — Я рад видеть тебя у моего огня, — сказал он и пошел прочь от болота. Остальные последовали за ним. Только Херигаст остался стоять на месте. Когда все ушли, он сел на траву, уткнулся головой в свою фрамею и заплакал.

* * *

Север Альбан Майорин и раньше сражался с этими ненавистными германскими племенами. За последние два месяца они изрядно потрепали некоторые римские легионы, внезапно нападая и также внезапно растворяясь, нанося при этом временами весьма болезненные удары. Но даже сейчас, ожидая нападения германцев, этот римский военачальник был поражен тем, с какой яростью ему пришлось столкнуться.

Услышав воинственный клич, Север тут же дал сигнал к контратаке. Эти дикие германцы воевали нечестно, нападая подобно ядовитой змее, которая появляется ниоткуда и затем моментально скрывается в своей норе. Единственный способ убить змею состоит в том, чтобы отрубить ей голову.

Незаметно подкравшись, кавалерия вышла на исходные позиции. Ряды стали разворачиваться. Когда полуголые германцы с ревом бросились из леса, Север сразу же разглядел среди них вождя, который, размахивая, словно знаменем, гривой светлых волос, бежал впереди своей стаи волков. Римского командира обуяла ярость, на смену которой пришла твердая решимость. Он закует этого молодого варвара в цепи. Поскакав на своем коне вперед, Север стал четко отдавать приказы.

Ринувшись на легион, молодой варвар начал орудовать своей смертоносной фрамеей с такой ловкостью, что находившиеся в первых рядах римляне в ужасе бежали от него. Бесстрашный Север снова дал сигнал, звуки труб возвестили, что пора начинать атаку, и римская кавалерия помчалась вперед, чтобы ударить в тыл варварам. Уцелевшие от первоначального натиска ряды легионеров снова сомкнулись и приняли на себя новые удары варваров, тесня их на этот раз в заранее приготовленную ловушку.

Север на коне устремился в самую гущу сражения, размахивая мечом направо и налево, — он прекрасно знал тактику германцев и понимал, что у него есть всего несколько минут, после чего варвары снова устремятся в лес. Если им удастся оторваться от легионеров, то они исчезнут, чтобы позднее снова напасть. Уже сейчас Север видел, что их вождь понял замысел римлян и что–то приказывал своим подчиненным.

— Хватайте великана! — кричал Север. Он нагнулся, и фрамея едва не попала ему в голову. Поразив мечом одного из нападавших, он снова прокричал: — Великана! Его хватайте! Великана!

Атрет издал пронзительный свист, еще раз дав сигнал своим воинам отходить. Руд упал со стрелой в спине, Хольт что–то неистово кричал другим сражавшимся. Некоторым германцам удалось прорваться сквозь засаду, но Атрет оказался в ловушке. Он поразил копьем одного римлянина, успел пронзить другого, нападавшего на него сзади. Но не успел он вынуть из убитого копье, как еще один воин бросился ему на спину. Воспользовавшись силой инерции и продолжая держаться за фрамею, Атрет повернулся, встал на ноги и, выхватив фрамею, швырнул ее в живот нападавшего.