Кэтрин посмотрела на шляпную картонку и задумалась. Раз для людей, о которых говорил Джемми, носовой платок обладал такой ценностью, то у неё непременно найдётся что-нибудь, что можно заложить, дабы оплатить проезд в дилижансе. Размышляя таким образом, мисс Пеллистон не могла не заметить тоски, с которой её юный кавалер взирал на огромное фруктовое пирожное, поданное толстому джентльмену за соседним столиком.

Открыв шляпную картонку, Кэтрин принялась рыться в содержимом.

— Как думаешь, Джемми, — наконец произнесла она, извлекая на свет божий персикового цвета ленту, — нельзя обменять её на одно из тех пирожных?

Глаза паренька округлились.

— О, ищо бы, мисс… — Но тут он взял себя в руки: — Но вы не должны.

— Ох, ну конечно, должна. Отнеси ленту своей подруге-пекарке и спроси, не согласится ли она взять её вместо денег.

С нежданным сокровищем в руках мальчик стрелой помчался к хозяйке магазина, и между ними произошёл разговор, из которого Кэтрин не удалось разобрать ни слова из-за громких голосов и грохота вокруг. Увидев, что стряпуха вопросительно взглянула на неё, мисс Пеллистон слегка улыбнулась и кивнула в ответ. Пожав плечами, повариха на мгновенье отвернулась, а затем вручила Джемми тарелку, где красовались два пышных фруктовых пирожных, при одном виде которых просто слюнки текли.

— Она сказала, — пояснил Джемми, ставя лакомство на грубо сколоченный стол, — что только попридержит её у себя, покуда вы не сможете заплатить.

Спутница его откусила лишь кусочек десерта, прежде чем заявить, что слишком сыта, чтобы как следует им насладиться. Кэтрин настояла, чтобы Джемми не позволил добру пропадать. Когда она отказалась от своей порции, на круглой мордашке мальчика появилось задумчивое выражение.

Кэтрин подождала, пока он расправится с десертом, прежде чем попросить проводить её до ближайшего ломбарда.

— Зачем? — удивился тот.

— Мне нужны деньги, — покраснев, объяснила она. — Похоже, остался единственный способ для меня раздобыть хоть немного.

К несчастью, Джемми «ничо» не знал о ломбардах, за исключением лишь, может, тех, что располагались поблизости от Петтикоут-лейн [32] — в районе, где, как быстро пояснил он, наивным девушкам вовсе не место. Вместо этого Джемми вызвался проводить новую знакомую к миссиз, которая могла ответить на её вопросы лучше, чем он сам.

Миссиз, судя по всему, уже прекратила разражаться, потому как, стоило Джемми переступить порог ателье, заключила его в добродушные объятия. А затем пухлая modiste схватила мальчика за плечи и принялась слегка встряхивать, допытываясь, где носило этого бедокура, пока она места себе не находила от беспокойства. И только закончив бранить паренька и повторять, что он за маленький паршивец, она обратила внимание на молодую женщину в безвкусном сером платье, терпеливо стоящую в дверях.

И только Кэтрин шагнула внутрь, чтобы представиться и осведомиться относительно ломбардов, как тут же изумлённо вздрогнула, услышав, как Джемми объявил:

— Я рассказал ей, что Энни заболела и что вам нужна девушка. А миз нужна работа — ну, вот я и привёл её.

Глава 7

Миссиз, как оказалось, звали мадам Жермен. То была женщина чувствительная и с весьма переменчивым нравом.

И хотя темперамент мадам можно было счесть галльским, все притязания на принадлежность к сей славной нации ограничивались именем её покойного мужа. Мадам была француженкой не больше, чем мисс Пеллистон… по сути, даже меньше, ибо её предки не пришли в Англию вместе с Завоевателем [33].

Одного взгляда на бледное измождённое лицо девушки хватило, чтобы чуткое сердце modiste смягчилось. Что и немудрено для женщины, призревшей мальчишку, обещавшего стать малолетним преступником, в то самое мгновение, как прознала о его беде от жены церковного сторожа.

Однако мадам в жизни бы не достигла своего теперешнего благосостояния, не будь она до мозга костей прозорливой деловой женщиной. Она тут же разглядела, что неприметное серое платье превосходно скроено, аккуратно сшито и вполне благопристойно, как и подобает облачению приличной работящей женщины. И то обстоятельство, что мадам отчаянно нуждалась в приличной работящей женщине, побудило портниху принять быстрое решение. Под каким-то предлогом она провела Кэтрин в свой кабинет, принялась потчевать чаем с печеньем и немедля начала задавать вопросы, на которые мисс Пеллистон, что весьма странно, отвечала так, будто и впрямь искала работу.

Но Кэтрин, в свою очередь, тоже долго не раздумывала. Дома не ждало ничего кроме унижения. Тётушка Дебора никогда не позволит забыть, как она опозорила их всех, а батюшка позаботится о том, чтобы дочь всю оставшуюся жизнь сожалела о своём мятежном порыве… если, конечно, хлыстом не выгонит её из дома.

А здесь ей, напротив, представилась возможность начать новую жизнь под новым именем. Когда совесть Кэтрин взялась утверждать, будто ожидающее её дома наказание вполне заслужено, девушка уняла её мыслью, что работа — более полезное покаяние, нежели покорное выслушивание бесконечных упрёков и брани.

«В конце концов, Господь всякого судит по делам», — заключила молодая леди, приняв предложение мадам.

Кэтрин Пеллистон — а ныне Пеннимен — станет сама зарабатывать себе на жизнь, терпеливо снося все невзгоды выпавшего ей жребия, подобно другим не принадлежащим к привилегированному сословию женщинам.

Она радовалась, что прилежно исполняла довольно унылые обязанности благородной леди, заключавшиеся в помощи заболевшим крестьянам и бесконечном шитье для бедняков. Ведь те часы, проведённые с иглой в руках, с этого времени обеспечат ей средства к существованию.

И вновь Кэтрин поразилась малышу, что подвёл её к сему судьбоносному решению. Очевидно, он сразу же привязался к ней, да к тому же в жизни не слыхал о бароне Пеллистоне. Для Джемми она была всего лишь таким же, как и он сам, беспризорником, нуждающимся в работе и крыше над головой.

Крыша над головой. Боже правый! Где же она станет жить?

— Мадам Жермен, — нерешительно заговорила Кэтрин, — прежде чем я приступлю к работе, не покажете ли вы мне дорогу к ближайшему ломбарду?

Когда Кэтрин объяснила изумлённой modiste, что ей просто необходимы деньги, дабы заплатить за жильё, да ещё призналась, что не имеет представления, где это вышеупомянутое жильё искать, Джемми не выдержал:

— Ну, что я говорил — она настоящая простачка. Вы должны поселить её наверху с Бетти, миссиз.

— О нет, — вскричала Кэтрин, заметив сомнение, ясно написанное на лице портнихи. — Я бы в жизни не стала вас так обременять.

Мрачные пророчества Джемми касаемо того, что может произойти с миз Кэтти, коли отпустить её без присмотра на улицу, вкупе с полным гордого достоинства отказом новой работницы от любой милостыни, развеяли сомнения мадам. Пустая кровать на чердаке в комнате горничной Бетти не оставляла ни единой причины, почему бы мисс Пеннимен не расположиться там, покуда она, получив жалование, не сможет подыскать более приличное жильё.

После долгих споров и множества ещё более мрачных пророчеств от Джемми Кэтрин уступила, но с условием, что сможет отплатить за оказанную милость. Взглянув на мальчугана, она предложила обучать Джемми основам чтения и письма.

Мадам ухватилась за это предложение так, словно бы мисс Пеннимен её озолотила.

— Ба! Вот это дело! Что вы за умненькая добрая девочка, раз подумали об этом. Сами видите, какое он невежественное создание. В школу ведь, как пить дать, ходить не станет, хотя должен бы, а учить его самой нет времени. И хотя я из кожи вон лезу, чтобы содержать его в чистоте, это такой неугомонный дьяволёнок, что не проходит и получаса, как вновь можно подумать, что он в жизни не видал мыла и воды. А как ему удаётся за столь короткое время порвать свою одежду в клочья, просто ума не приложу. Да чтобы латать его вещи, потребовалось бы еще полдюжины девушек. Ведь так, маленький негодник? — обратилась она к Джемми, в очередной раз крепко обняв его.

— Чё она хочет со мной делать? — переспросил Джемми, недовольный этим объятием, но мужественно сносивший его.

— Ну как же, учить тебя грамоте, невежественное ты дитя. Ты хоть знаешь, что это такое?

Джемми ничё не знал и знать не хотел, особенно если дело касалось воды и мыла. Из восторженной речи modiste он заключил, что чтение и письмо как-то связаны с купанием.

Кэтрин поспешила разъяснить что к чему, особо подчеркнув все преимущества умения без посторонней помощи читать вывески и магазинные счета. Она не была уверена, как много из этого уяснил мальчик, но он вроде бы поверил ей, согласившись «попытаться и поглядеть, понравится или нет».

«Само Провидение должно благосклонно взирать на попытки вывести юную душу из мрака невежества», — позднее заверяла себя Кэтрин, сидя за работой вместе с другой швеёй. Несомненно, эти попытки должны хоть отчасти оправдать непокорство, на которое она была подвигнута.

Гораздо тяжелее было думать о семье, от которой она сбежала этим утром. Но ведь она написала длинное письмо с извинениями, не так ли? Кроме того, у лорда и леди Эндовер довольно иных хлопот, помимо судьбы простолюдинки, за которую, должно быть, её приняли. Вероятно, они решили, в точности как заметил позапрошлой ночью лорд Рэнд, что Кэтрин либо ненормальная, либо крайне неблагодарная особа. Но к этому времени все уже и думать о ней позабыли. Вот только бы ей ещё суметь перестать думать о нём.

Что ж, сильных личностей трудно не замечать — взглянуть хотя бы на отца — и, что бы там ни думали о пагубных привычках лорда Рэнда, нельзя было не признать за ним исключительного обаяния. Находясь с виконтом в одной комнате, от него невозможно было оторвать взгляд. К тому же он умопомрачительно красив. Одной только синевы глаз довольно, чтобы потерять голову. Прибавьте к этому лицо и тело греческого бога и гриву вьющихся золотистых волос… да, так и есть, Молли верно сказала: словно огромная прекрасная статуя. Любой, кто хоть сколько-нибудь обладает чувством прекрасного, не сможет остаться равнодушным.

«Человека красят поступки», — напомнила себе Кэтрин, вдевая нитку в иглу. Больше она этого мужчину не увидит, да и слава богу, потому как он, по всей видимости, ступил на тот же путь беспутства, что и отец, и пройдёт лишь каких-то несколько лет, прежде чем эти божественные черты потускнеют. Со временем лицо лорда Рэнда окажется под стать его нравам, чему Кэтрин вовсе не желала быть свидетелем. Она тихо вздохнула. Какая ужасная потеря.

* * *

Поиски мисс Пеллистон не увенчались быстрым успехом, как надеялся лорд Рэнд. Он рассчитывал отыскать её в тот же день, съёжившуюся в углу постоялого двора или же — как представилось ему в какое-то беспечное мгновение — поучающую огромного краснолицего возницу.

И по прошествии трёх дней он не прекращал поисков. Когда расспросы на постоялых дворах ни к чему не привели, он скрепя сердце опустился в те самые злачные окрестности, где впервые встретил её. И даже ворвался в заведение мисс Грендел, где был встречен насмешливым заверением, что якобы «неблагодарная юная особа» согревает постель одной богатой шишки.

Но и на лондонском «дне» ему удалось выяснить не больше, чем на постоялых дворах. Единственную за все три дня новость сообщил хозяин таверны, который хоть и не видел юной леди, но слышал, как о ней говорил другой «благородный тип». В описании этого человека — высокий, тощий, рыжий, средних лет — не было ни малейшего сходства ни с одним из знакомых Макса или лорда Эндовера.

— Это не её отец, — сообщил лорд Рэнд своему камердинеру. Дело было на закате четвертого дня поисков, и его сиятельство как раз нанёс очередной краткий визит домой, дабы принять ванну, часок отдохнуть и переодеться. — Эндовер говорит, что старая скотина не вышел ростом и сложён, как груша. Да к тому же сейчас наслаждается медовым месяцем в Озерном крае[34]. Должно быть, сюда пожаловал одураченный жених.

— Из чего можно заключить, что юная леди не вернулась к семье, — ответил Блэквуд.

— Хотел бы я, чтоб она это сделала, чёрт бы её побрал. По меньшей мере тогда бы мы знали, что она в безопасности, и могли бы спокойно забыть о глупой девчонке.

Блэквуд, знавший о пропавшей леди чуть больше, нежели хозяин намеревался ему рассказать, принялся строить собственные предположения. И, пока виконт прилёг ненадолго вздремнуть, бесшумно выскользнул из комнаты и, прихватив шляпу и перчатки, отправился в Эндовер-Хаус.

В той спокойной, но действенной манере, какую перенял у своего господина, Блэквуд проложил себе путь в самое сердце дома Эндоверов, вытянув из Джефферса, графского дворецкого, приглашение задержаться внизу и перекусить с остальными.