К удивлению Кейт, дверь открыл не дворецкий, а Элоиза.

– Быстро вы! – воскликнула она.

Кейт оглядела холл, почти ожидая, что на нее сейчас набросится еще парочка Бриджертонов.

– Вы ждали меня? Элоиза кивнула.

– И вам совсем ни к чему стучать в дверь. Бриджсртон-Хаус принадлежит Энтони, а вы его жена.

Кейт слабо улыбнулась. Сегодня она почти не чувствовала себя женой хозяина дома.

– Надеюсь, вы не считаете меня безнадежной сплетницей, вечно готовой сунуть нос, куда ее не просят, – продолжала Элоиза и, взяв Кейт под руку, повела в гостиную. – Но Энтони действительно не в себе, и, подозреваю, вы не знали, где он.

– Почему вы так думаете? – вырвалось у Кейт.

– Видите ли, он из кожи вон лез, чтобы мы не узнали о его приезде.

Кейт с подозрением уставилась на золовку.

– То есть как?!

У Элоизы хватило совести покраснеть.

– Понимаете, я единственная знаю, что он здесь, и только потому, что шпионила за ним. По-моему, даже матушка ни о чем не догадывается.

Кейт потрясенно захлопала глазами:

– Вы шпионили за нами?

– Нет, разумеется, нет! Но сегодня я встала очень рано и, услышав, как хлопнула входная дверь, спустилась вниз, узнать, в чем дело. Вот и заметила свет под дверью его кабинета.

– Откуда же вы знаете, что он выглядит ужасно?

Элоиза пожала плечами.

– Сообразила, что он рано или поздно выйдет поесть или облегчиться, поэтому прождала на ступеньках час или дольше…

– Или дольше? – переспросила Кейт.

– Вернее, три часа. На самом деле это не так уж долго, когда задашься целью, и, кроме того, я захватила с собой книгу.

Кейт с невольным восхищением покачала головой:

– Когда он вернулся домой?

– Около четырех.

– А что делали вы среди ночи?

Элоиза снова пожала плечами:

– Бессонница. Со мной это часто бывает. Поэтому я спустилась вниз взять книгу из библиотеки. Наконец около семи… полагаю, было около семи, поэтому я ждала меньше трех часов…

У Кейт голова пошла кругом.

– …он вышел из кабинета. Но не направился в комнату для завтраков. Поэтому я заключила, что причина его появления немного иная. Минуты через две он снова скрылся в кабинете. Где и пребывает до этого момента, – торжественно закончила Элоиза.

Кейт добрых две минуты не сводила с нее глаз.

– Вы никогда не подумывали предложить свои услуги министерству обороны?

Элоиза расплылась в улыбке. В этот момент она так походила на Энтони, что Кейт едва не заплакала.

– В качестве шпиона? – осведомилась девушка.

– Именно.

– Не считаете, что я бы сделала блестящую карьеру?

– Сказочную.

Элоиза порывисто обняла Кейт:

– Я так рада, что вы вышли замуж за моего брата! А теперь идите и узнайте, что произошло.

Кейт кивнула, распрямила плечи и шагнула к двери кабинета. Но тут же остановилась и ткнула пальцем в Элоизу:

– Надеюсь, вы не будете подслушивать под дверью!

– Мне такое и в голову бы не пришло, – поклялась она.

– Элоиза, я серьезно!

Элоиза вздохнула:

– Мне все равно пора спать. Я всю ночь провела на ногах.

Кейт подождала, пока золовка поднимется наверх, после чего направилась к кабинету. Сжала дверную ручку, прошептала: «Только откройся», и повернула. К ее невероятному облегчению, дверь не была заперта.

– Энтони! – окликнула она мягко и нерешительно. Звук собственного голоса показался ей неприятным. Она не привыкла быть мягкой и нерешительной.

Не получив ответа, Кейт переступила порог. Шторы были сдвинуты, и тяжелый бархат почти не пропускал света. Кейт продолжала оглядывать комнату, пока не увидела мужа. Тот спал, сидя за письменным столом.

Кейт бесшумно подступила к окнам и немного раздвинула шторы, не желая, чтобы яркий свет ослепил Энтони, когда он проснется, но и не собираясь вести столь важный разговор в темноте. Вернувшись к столу, она осторожно тряхнула мужа за плечо.

– Энтони! – прошептала она. – Энтони!

Вместо ответа он всхрапнул. Нетерпеливо нахмурившись, она тряхнула его немного сильнее.

– Энтони! Энтони, проснись!

Он что-то несвязно пробормотал, открыл глаза и выпрямился.

Кейт подождала, пока он окончательно очнется и посмотрит на нее.

– Кейт! – хрипло буркнул он, дыша на нее перегаром. – Что ты здесь делаешь?

– Нет, что ты здесь делаешь? – парировала она. – До сих пор я думала, что мы живем в миле отсюда.

– Не хотел тебя беспокоить, – промямлил он.

Кейт ни на секунду не поверила мужу, но решила не спорить и вместо этого прямо спросила:

– Почему ты ушел вчера ночью?

Последовало долгое молчание.

– Это сложно объяснить, – ответил наконец Энтони с усталым вздохом.

Кулаки Кейт сами собой сжались.

– Я достаточно сообразительна, – сообщила она намеренно ровным голосом. – И обычно в состоянии понять сложные ситуации.

Энтони, очевидно, остался недоволен ее сарказмом.

– Мне не хочется вдаваться в подробности.

– А когда захочется?

– Поезжай домой, Кейт, – тихо попросил он.

– А ты? Не собираешься поехать со мной?

Энтони с едва слышным стоном взъерошил волосы. Иисусе, она вцепилась в него, как бульдог в кость. Голова его раскалывалась, во рту был металлический вкус, и все, что ему сейчас нужно, – плеснуть водой в лицо, почистить зубы… а жена, дай ей волю, начнет его пытать…

– Энтони? – упорствовала она. С него достаточно!

Он вскочил так внезапно, что стул отлетел и с треском свалился на пол.

– Немедленно прекрати расспросы, – процедил он. Губы Кейт упрямо сжались. Но глаза… Металлический вкус во рту сменился горьким. Сознание собственной вины едва не прикончило его.

Потому что в ее глазах плескалась боль.

А мука, терзавшая его сердце, стала невыносимой.

Он не готов. Пока не готов. И не знал, что с ней делать. Не знал, что делать с собой. Всю жизнь… по крайней мере с тех пор, как умер отец, он мирился с некоторыми истинами. Истинами, для него непреложными. Но Кейт ворвалась в его мир и перевернула его.

Он не хотел ее любить. Черт, да он вообще не хотел никого любить. Любовь – единственное, что заставляло его бояться собственной смертности. А как насчет Кейт? Он обещал любить и защищать ее. Как можно выполнить обет, если ему придется ее покинуть? Нельзя же поведать ей о своем странном убеждении? Мало того, что она посчитает его безумным. Он бросит ее в пропасть той же боли и страха, которые терзали его. Пусть лучше живет в блаженном неведении.

Или лучше, если бы она вообще его не любила?

Энтони не знал ответа. Ему необходимо время. И он не мог сосредоточиться, когда она стоит рядом и не сводит с него полных боли глаз… И…

– Уходи, – выдавил он. – Просто уходи.

– Нет, – ответила она со спокойной решимостью, заставившей Энтони полюбить ее еще сильнее. – Не уйду, пока не скажешь, что тебя беспокоит.

Он подошел к ней и взял за руку.

– Я не могу быть сейчас с тобой, – прохрипел он, избегая ее взгляда. – Завтра. Мы увидимся завтра. Или послезавтра.

– Энтони…

– Я должен все обдумать.

– Что именно? – вскричала она.

– Прошу, не усложняй все еще больше…

– Разве возможно усложнить то, о чем я понятия не имею? – не сдавалась Кейт.

– Мне нужно всего несколько дней, – пробормотал он. – Всего несколько дней, чтобы поразмыслить.

Понять, что ему делать. Как он собирается прожить остаток дней своих.

Но она повернулась лицом к нему и коснулась щеки с нежностью, от которой заныло сердце.

– Энтони, – прошептала она, – пожалуйста… Он не сумел ничего ответить. Не издал ни звука.

Ее ладонь легла ему на затылок. Она притягивала его к себе с неумолимой силой… ближе… ближе, и он не смог с собой совладать. Потому что хотел ее, хотел безумно, хотел ощутить тепло ее тела, чуть солоноватый вкус кожи. Хотел вдыхать ее аромат, дотрагиваться, слушать вздохи и стоны, когда он ее ласкает…

Она коснулась его губ губами, мягкими и требовательными. Ее язык пощекотал уголок его рта. Как легко потеряться в ней, опуститься на ковер и…

– Нет! – вырвалось у него, и ей-богу, он понятия не имел, что так выйдет. – Нет! – повторил он, оттолкнув ее. – Не сейчас.

– Но…

Он не достоин ее. Еще не достоин… пока не поймет, как собирается прожить последние годы жизни. И если это означает необходимость лишить себя того единственного, что может принести ему спасение – так тому и быть.

– Иди, – приказал он чуть резче, чем намеревался. – Иди! Увидимся позже.

На этот раз Кейт повиновалась и, не оглядываясь, вышла.

А Энтони, только сейчас научившийся любить, понял, что чувствует человек, когда умирает его душа.

К утру следующего дня Энтони был безнадежно пьян. К полудню он мучился похмельем. В висках стучало, в ушах звенело, а братья, пораженные тем необычайным обстоятельством, что обнаружили главу семьи в клубе, да еще в таком состоянии, слишком громко переговаривались.

Энтони зажал ладонями уши и застонал. Все переговаривались слишком громко!

Он приподнял тяжелую голову и злобно уставился на братьев.

– Кейт вышибла тебя из дома? – осведомился Колин, схватив грецкий орех с большого оловянного блюда, украшавшего стол, и раскалывая его с поистине оглушительным треском.

Бенедикт наблюдал за братом с поднятыми бровями и ехидной ухмылочкой:

– Она определенно вышибла его из дома, – сообщил он Колину. – Подай-ка мне орех, если нетрудно.

Колин бросил брату орех.

– Щипцы тоже нужны?

Бенедикт покачал головой. И, продолжая ухмыляться, поднял толстую книгу в кожаном переплете.

– Обожаю раскалывать орехи этим.

– Не смей, – выдавил Энтони, пытаясь схватить книгу, – не смей даже помыслить об этом.

– Похоже, сегодня у тебя особо чувствительный слух, не так ли?

Будь у Энтони под рукой пистолет, пристрелил бы обоих, и даже перспектива лишнего шума его не пугала.

– Можно дать тебе совет? – спросил Колин, энергично жуя орех.

– Нельзя! – отрезал Энтони.

Колин жевал с открытым ртом. Поскольку подобные вещи были строго запрещены в их доме, оставалось предположить, что Колин намеренно громко чавкает, дабы причинить брату как можно больше неприятностей.

– Закрой свой чертов рот, – велел он.

Колин проглотил орех, причмокнул и громко потянул чай из чашки.

– Что бы ты ни наделал, лучше извиниться. Я знаю тебя и знаю Кейт, и зная то, что знаю…

– Какого дьявола он несет? – проворчал Энтони.

– По-моему, – вмешался Бенедикт, развалившись на стуле, – он пытается объяснить, что ты осел.

– Именно! – воскликнул Колин. Энтони устало качнул головой.

– Все куда сложнее, чем вы воображаете.

– Так всегда бывает, – высказался Бенедикт с чистосердечием, таким фальшивым, что человек неопытный вполне Мог бы принять его за искренность.

– Когда вы, парочка идиотов, найдете женщин, достаточно наивных, чтобы выйти за вас, можете набраться наглости давать мне советы. А пока… заткнитесь!

Колин уставился на Бенедикта:

– Думаешь, он злится?

Бенедикт дернул бровью:

– Либо злится, либо пьян.

Колин покачал головой:

– Не пьян. Успел протрезветь. И явно страдает от похмелья.

– Этим и объясняется, – с философским кивком заключил Бенедикт, – почему он так взбесился.

Энтони с силой прижал пальцы к вискам.

– Боже милосердный, – охнул он, – что вы попросите за то, чтобы оставить меня в покое?

– Поезжай домой, Энтони, – ответил Бенедикт, на удивление мягко.

Энтони закрыл глаза и шумно выдохнул. Он и сам мечтал только об этом. Но не знал, что скажет Кейт, и, что всего важнее, понятия не имел, что почувствует, оказавшись дома.

– Да, – согласился Колин, – поезжай домой и скажи, что любишь ее. Что может быть проще?

И внезапно все действительно стало простым и ясным. Нужно сказать Кейт о своей любви. Сейчас. Сегодня. Сделать все, чтобы она знала. И в эту секунду он поклялся провести каждую минуту своей безнадежно короткой жизни, доказывая ей свою любовь.

Уже слишком поздно что-то менять. Он всячески пытался не влюбиться в свою жену, но ничего не получилось. И поскольку вряд ли он способен ее разлюбить, значит, приходится примириться с неизбежным. Все равно его будут терзать предчувствия собственной смерти независимо от того, признается ли он Кейт в любви. И все отведенные ему годы он проживет в радости, если станет открыто и честно любить собственную жену.

Он твердо уверен, что и она к нему неравнодушна. И конечно, будет рада слышать, что он отвечает на ее чувства. А когда мужчина любит женщину, любит всем сердцем и душой, разве не его долг и обязанность сделать ее счастливой?

Но Энтони не расскажет ей о своих предчувствиях. Какой смысл? Пусть он один страдает от сознания того, что срок, отведенный ему и Кейт, не слишком велик. Но зачем мучиться ей? Лучше пусть испытает внезапную и острую боль от его безвременной кончины, чем заранее терзаться все эти годы.