— Помнишь, — сказал он, — когда весь фламандский двор приезжал сюда, Роберт Фризский пытался зарезать Вильяма Мулине?

Рауль засмеялся:

   — А, это когда ты вылил на нашего почётного гостя кувшин воды, чтобы он протрезвел? Конечно, помню. А почему ты спрашиваешь?

   — Так просто, — немного помолчав, ответил Эдгар. — А что касается кувшина воды, то это всё придумал Гилберт. Его случайно опрокинули, и если Роберт весь промок, то это случилось только по его вине, а не по моей. И кстати, на следующий день он сам в этом признался.

   — Пусть будет, как ты хочешь, — сонным голосом пробормотал Рауль. — Я бы хотел, чтобы ты поскорее отправлялся спать. Сначала ты заявляешь мне, что проводил Элфрика в его комнату, потом спрашиваешь, поеду ли я завтра в О, а теперь тебе вдруг срочно потребовалось узнать, помню ли я шутку десятилетней давности. Неужели ты меня для этого разбудил?

   — Нет, но я не хотел спать, — сказал Эдгар. — И...

   — И ты решил, что я тоже не должен спать. Спасибо тебе, саксонец.

Эдгар встал.

   — Элфрик надеется, что герцога Вильгельма удастся уговорить отпустить меня, — как бы не придавая особого значения этой фразе, сказал он. — Как ты думаешь?

   — Нет, — ответил Рауль, — потому что я буду умолять его не отпускать тебя. — Рауль снова приподнялся на локте. — Эдгар, ты не можешь вот так бросить нас! Неужели Элфрик смог вычеркнуть из твоего сердца всех нас: Фиц-Осберна, Гилберта, Нила, меня?

Эдгар какое-то время молчал, потом посмотрел Раулю прямо в глаза и тихо сказал:

   — Я думаю, что сейчас у меня остался только одни друг: это ты. Поэтому тебе не следовало задавать подобных вопросов.

За этими словами лежало всё, что он хотел сказать. Друг поймёт его — и Эдгар не стал продолжать.

Воцарилось молчание, а потом Рауль проворчал:

   — Но если ты, Эдгар, и дальше не будешь давать мне спать, то потеряешь ещё одного друга. Это точно!

Казалось, мрачная тень испарилась: друг всё понял правильно. Эдгар усмехнулся и вышел. Даже брань друга успокаивала его.

А вот Рауль ещё долго не мог заснуть после того, как Эдгар ушёл. Он лежал и наблюдал за лунным бликом, пересекающим его кровать.

   — О Вильгельм, мой господин, — прошептал он Лучше бы ты не забирал Эдгара из Англии, потому что, мне кажется, ты сломал ему жизнь.

Утром все ночные переживания показались Эдгару абсурдными. И хотя он проснулся с чувством вины перед Элфриком, но через день-два, надеялся он, их прежние отношения восстановятся, а сейчас его сердце переполняла такая радость, какой он не испытывал с детства. Его сестра и ярл Гарольд находились так близко, что на дорогу ушёл бы один день. Он разволновался, как только узнал, что герцог не собирается отправляться к путь до обеда, и ему было очень трудно объяснить, что не было никаких причин торопиться в О.

   — Даже если всё останется, как есть, мы всё равно приедем в О раньше ярла, — убеждал Эдгара Фиц-Осберн. — Сам подумай! Если наши посланники уже сегодня утром приехали к графу Гюи, то граф должен отправить гонцов в Верейн, чтобы Гарольда освободили. Я буду сильно удивлён, если он прибудет в О раньше завтрашнего вечера.

Эдгар остановил его:

   — Подожди, Вильям! А что, если граф Гюи не захочет освободить Гарольда?

Фиц-Осберн рассмеялся:

   — Ну, тогда придётся напасть на Понтье! Успокойся, он не такой уж дурак.

   — А какое послание отправил герцог? — с волнением в голосе спросил Эдгар.

   — Послание совсем короткое, — ответил Фиц-Осберн. — Он потребовал у Гюи освободить твоего графа sur peine de cors et d’avoir[19].

Эдгар нахмурился:

   — Да уж, короткое, ничего не скажешь... Напасть на Понтье... Но почему он так озабочен судьбой Гарольда? Здесь есть что-то, чего я не могу понять. Какая-то опасность. Вильям, скажи мне честно, как другу, герцог ничего не замышляет против ярда Гарольда?

   — Ничего, — быстро ответил Фиц-Осберн. — Насколько я знаю, Гарольду ничто не угрожает, а я всё-таки сенешаль, и не такой уж глупый, как мне кажется.

Как раз перед обедом приехал Улноф, сын Годвина, в сопровождении нескольких своих слуг. Элфрик наблюдал за его приездом из окна галереи и, вдруг расхохотавшись, подозвал Эдгара:

   — Вот так явление! Видал ли ты когда-нибудь подобную милашку? Кто это? Как только тебе могут нравиться эти норманны!

Эдгар выглянул в окно. В это время Улноф спрыгнул с коня на землю и стряхивал несуществующую грязь со своего длинного красного плаща.

   — Это вовсе не норманн, — с мрачноватым удовлетворением ответил Эдгар. — Это не кто иной, как Улноф, сын Годвина, друг мой. Давай спустимся и поприветствуем его.

   — Улноф? Вот этот попугай? — в изумлении воскликнул Элфрик. Он пошёл вниз за Эдгаром, не в силах подобрать слов, чтобы выразить своё глубочайшее отвращение.

В тот момент, когда они миновали последние ступени винтовой лестницы, Улноф вошёл через парадный вход. Элфрик заметил, что его пурпурно-красный плащ оторочен зелёным кантом и на одном плече схвачен золотой брошью с изумрудами. Из-под плаща была видна длинная туника жёлтого цвета, украшенная орнаментом из зелёных пятилистников на белом фоне. От Улнофа сильно пахло мускусом, и, кроме всего прочего, его руки украшало множество колец и браслетов. В знак приветствия он поднял свою белую ухоженную руку и на нормандском языке сказал:

   — Я примчался, как только узнал. Итак, Гарольда захватили в плен.

   — Улноф, осталось ли в твоей памяти хоть малейшее воспоминание об Элфрике Эдриксоне? — безразличным тоном спросил Эдгар и подтолкнул Элфрика немного вперёд.

Улноф протянул ему руку и произнёс несколько приветственных фраз. На саксонском он говорил как иностранец, и было совершенно очевидно, что ему неинтересно с земляками. Скоро он нашёл повод, чтобы покинуть их, и пошёл вверх по лестнице на галерею, поигрывая лёгким кнутом и напевая вполголоса какую-то песенку.

После полудня и Улноф и Хакон отправились в О. Хакон ехал вместе с Эдгаром и Элфриком, а Улноф не пожелал присоединиться к ним и гарцевал на лошади впереди, рядом со своими нормандскими друзьями. К огромному неудовольствию Эдгара, было решено переночевать в Аркесе, однако на следующий день им удалось довольно быстро добраться до О.

Роберта О предупредили о том, что герцог и его свита приближаются, и он вышел встретить их и сообщить о том, что пленники из Понтье скоро будут в городе.

   — Мы отправимся им навстречу, — заявил герцог. — Он везёт всех своих пленников, как я и требовал?

   — Да, насколько я знаю, — ответил граф Роберт. — Час назад прибыл оруженосец с посланием, в котором говорилось, что он повинуется твоему приказу. Он лично сопровождает ярла Гарольда. Мне сказали, что они хорошо поладили и едут бок о бок, как старые друзья на охоте.

Это оказалось правдой. Не прошло и часа с того момента, как герцог со своей свитой выехал из города, а уже показалась конная группа, возглавляемая двумя всадниками, которые ехали рядом и явно испытывали друг к другу самые тёплые чувства. Расстояние между кавалькадами уменьшалось, Эдгар, привстав в стременах, вглядывался вдаль, пытаясь разглядеть Гарольда. Рауль услышал, как он сказал:

   — Он всё такой же. Ни капельки не изменился!

Вся свита герцога, за исключением его самого, спешилась и расположилась на дороге. Граф Гюи и его друг пришпорили коней и, поднимая клубы пыли, помчались навстречу приближающейся группе всадников. Сквозь пыль Рауль увидел ярла Гарольда, огромного человека, гордо и уверенно восседавшего на своём коне. За его спиной развевался плащ такого же небесно-голубого цвета, что и его бесстрашные глаза. Светло-золотистые волосы немного растрепались, чего нельзя было сказать о кудрявой, аккуратно подстриженной бороде. Но главное, что заставляло людей заворожённо смотреть на него, было то, что во всём его облике чувствовалась мужская сила, а с губ никогда не сходила улыбка.

Он подъехал на лошади к герцогу и, поклонившись, сказал:

   — Приветствую тебя, герцог Нормандии!

У него был приятный чистый голос, и говорил он на нормандском почти без акцента.

Герцог спокойно сидел, поставив руку на бедро. Он внимательно смотрел на ярла Гарольда и, казалось, своим взглядом хотел поглотить его. Наконец герцог двинул коня вперёд так, что он почти соприкасался с конём сакса.

   — Приветствую тебя, Гарольд, сын Годвина, — сказал он. Убрав руку с бедра, он протянул её Гарольду.

Гарольд ответил крепким рукопожатием. Несколько мгновений они сжимали друг другу руки. Те, кто смотрел со стороны, могли видеть, как напряглись мускулы на руках этих могущественных людей и как сияли на солнце их золотые браслеты. Голубые глаза не отрываясь смотрели в серые. Гилберт де Офей неожиданно прошептал на ухо Раулю:

   — Вот наконец и встретились эти два великих человека. Какой он светлый! И какой тёмный наш герцог!

   — Гарольд благодарит Нормандию за помощь, — сказал сакс и, повернувшись к графу Понтье, который стоял немного поодаль, улыбнулся и добавил: — Гюи полностью возместил мне все мои убытки. Я бы просил отнестись к нему с присущей вам добротой, лорд герцог.

   — Твой ярл очень щедр, Эдгар, — проговорил Гилберт. — Я бы скорее попросил отнестись к нему по справедливости.

   — Ярл Гарольд так не поступает, — с гордостью ответил Эдгар.

Вильгельм смотрел на графа Гюи. Граф подъехал поближе.

   — Сеньор, я повиновался вашему приказу, — сказал он с достоинством.

Вильгельм улыбнулся.

   — Проси у меня выкуп, какой пожелаешь. Я заплачу, — сказал он.

Гюи покраснел от неожиданности и пробормотал какие-то слова благодарности.

   — А вот так, мой сакс, — с ликованием в голосе прошептал Гилберт, — поступает герцог Вильгельм.

   — Поедем вместе с нами в О, граф, там мы договоримся об условиях, — сказал Вильгельм. — Ярл Гарольд, здесь со мной трое ваших людей, я думаю, вы будете рады встретиться с ними.

Он жестом подозвал саксов из своей свиты, а Гарольд соскочил с лошади и пошёл им навстречу.

   — Улноф! — воскликнул он и шагнул навстречу младшему брату, раскинув руки для объятия. Он обхватил элегантного Улнофа за плечи и, немного отстранив его от себя, посмотрел ему в лицо светящимися от радости глазами. — Ты стал настоящим мужчиной! — воскликнул он. — Как, это ты, Хакон? Мой маленький племянник, ты превратился в великана, того и гляди меня обгонишь!

Он обнял его и тут только увидел позади всех Эдгара, который опустился перед своим ярлом на колени. Гарольд оставил и Улнофа и Хакона и, подойдя к Эдгару, поднял его с колен. И тут его лицо изменилось, взгляд стал необычайно тёплым, а в голосе зазвучали неожиданно нежные нотки, и он превратился в такого человека, которого просто нельзя было не любить.

   — А вот тот, кто почти совсем не изменился, — Эдгар, друг мой, благодарю Бога за то, что ты всё такой же!

   — Вы тоже, мой господин, — ответил Эдгар дрожащим голосом.

Гарольд продолжал сжимать его руки.

   — Со мной твоя сестра. Я оказался для тебя плохим другом и подвергал её жизнь опасности. Но она не пострадала, и, должен сказать, она смелая девушка, достойная своего брата. — Он отпустил одну руку Эдгара и пожал руку Элфрика: — Спасибо тебе, Элфрик, ты много для меня сделал.

Приблизилась свита графа Понтье. Гарольд провёл герцога Вильгельма к носилкам и представил его госпоже Гундред.

   — Что ты о нём думаешь? — спросил Гилберт у Рауля.

   — О ярле? Я понимаю, почему Эдгар так любит его.

   — Я тоже, — согласился Гилберт. — Кто-то говорил мне, что он старше Вильгельма. Я бы так никогда не подумал. Где Эдгар? Он, наверное, пошёл к своей сестре!

Но уже через пару минут Эдгар снова оказался рядом с Раулем и, схватив его за руку, сказал:

   — Рауль, я хочу представить тебя моей сестре. Она уже взрослая женщина, а когда я уезжал, была совсем малышкой! Я и не подозревал... Ну да ладно, пойдём! Я рассказал ей о тебе, и она горит желанием познакомиться с тобой, друг мой.

Рауль попросил своего оруженосца придержать лошадь.

   — С радостью, — сказал он и пошёл вслед за Эдгаром ко вторым носилкам.

   — Элфрида, я привёл Рауля де Харкорта, — сказал Эдгар. Он отвёл занавес на носилках и с гордостью посмотрел на Рауля.

   — Леди... — Рауль начал совершенно спокойным голосом, но вдруг замолчал, в изумлении глядя на Элфриду. Слова приветствия замерли на его губах, все галантные манеры испарились. Рауль Харкорт смотрел на самую красивую женщину из тех, что ему приходилось видеть в своей жизни.