— Да? — повторила я, прикусив щеку изнутри, чтобы не обозвать его. Уверена, все мои эмоции были написаны на моем лице, мои глаза блестели от слез, и я не собиралась их прятать.

Эйден раскрыл дверь полностью и скользнул внутрь, он быстро осмотрел мою комнату и его взгляд замер на мне; я сидела на краю кровати. Он свел брови вместе, когда стал свидетелем того, что я и не пыталась скрыть. Его рот недовольно сжался. Он схватился рукой за затылок, и я попыталась игнорировать сжавшиеся бицепсы, которые, кажется, увеличились в три раз от этого движения. Когда его взгляд снова скользнул по моему лицу, его кадык дернулся.

— Нам надо поговорить.

Однажды я хотела, чтобы он говорил со мной. Теперь дело не в этом.

— Ты должен проводить свое время с Лесли, пока он здесь.

Его бицепсы дернулись.

— Он согласился, что я могу подняться сюда и поговорить с тобой.

Я прищурилась.

— Ты сказал ему, что мы поругались?

— Нет. Он может понять, что что-то не так, без слов, — Эйден опустил свои большие руки по бокам. — Прошлой ночью я хотел поговорить с тобой.

Но я проигнорировала его стук. Из меня вырвался недоверчивый звук. Какой смысл врать, если он точно знает, что я не спала?

На мгновение Эйден сжал руки в кулаки, а потом скрестил их на груди.

— Прости меня за то, что я сказал тебе вчера.

Меня не впечатлила его прямота, и, уверена, взгляд на моем лице сказал ему об этом.

Но в истинной манере Эйдена, он не позволил выражению моего лица удержать его от того, что он пришел сказать.

— Мне не нравится, когда какие-то проблемы висят у меня над головой, и если у нас с тобой проблемы, мы будем говорить о них. Я имел в виду именно то, что сказал тебе в квартире. Ты мне нравишься настолько, насколько мне вообще может кто-то нравиться. Если бы это было не так, я бы не пришел к тебе со всем этим. Теперь я вижу, что ты всегда относилась ко мне намного лучше, чем просто как к человеку, который выписывает тебе чек. Я замечал это уже некоторое время, Ван. Но я не очень хорош в подобной ерунде.

«Ему некомфортно, или мне просто кажется?» — задалась я вопросом.

— Я эгоистичен и эгоцентричен. Ты это знаешь. Я все время забиваю на людей.

В его словах есть смысл. Он так делает. Я знаю об этом из первых рук.

— Я понимаю, ты не такой человек. Ты не забираешь назад свое слово. Я... я не думал, что тебя будет волновать, если я не поеду, — добавил он осторожно.

Я открыла рот, чтобы сказать ему, что никому не нравится, когда на них забивают, но он заговорил снова:

— Но я понимаю, Ван. Если люди не жалуются мне в лицо, когда я так делаю, не значит, что это не злит их, верно? Я не хотел вести себя как мудак. Я просто хотел убедиться, что ты нормально добралась и не убьешь меня во сне за то, что я тебя кинул. Затем я разозлился.

Я думала о том, чтобы убить его, но меня немного удивило, что и он предполагал, будто я могу о таком подумать.

Прежде чем я успела хорошенько осмыслить данную мысль, Эйден окинул меня мрачным взглядом.

— Если бы ты поступила так со мной... — он выглядел так, будто ему некомфортно от того, о чем он думает, и он с тяжело вздохнул. — Я не справился бы с этим так хорошо, как ты.

Это чертов факт.

— Я не пилила тебя, — заявила я. Потом я подумала над своими словами и мысленно внесла в них поправку «в основном» не пилила.

Он склонил голову набок, будто хотел сказать обратное.

— Ты пилила, но у тебя было на это право. Прямо сейчас со мной много чего происходит.

Моя первая мысль — наступает конец света. Он открывается мне.

Вторая мысль — это же очевидно, что он чертовски переживает.

Я не замечала язык его тела, или напряжение в его плечах, или его голос, когда он говорил, но сейчас, когда пригляделась получше, все стало очевидно. За первый месяц обычного сезона он прошел через многое. Он уже вывихнул лодыжку. Зака выкинули из команды.

И самое главное — он переживает из-за своей визы и будущего не только в «Трех Сотнях», но и в НФЛ. Его травма станет фактором для всей его карьеры. Если он ошибется, люди будут гадать, вернется ли он таким же сильным, как был раньше, даже если это не будет связано с его ахилловым сухожилием.

Парень выглядел так, будто готов сломаться, а сейчас только конец сентября. Я хотела спросить, слышал ли он что-то от адвоката по иммиграции, нашли ли нашу лицензию на брак, или является ли Тревор до сих пор занозой в заднице, начал ли он искать другую команду или лучший контракт, что бы он там ни хотел от следующего этапа его карьеры, но...

Я не спросила. Сегодня плохой день для моих вопросов и его ответов. Я слишком измученная, слишком уставшая и разочарованная.

И в этот момент в моей голове промелькнула искра раскаяния, потому что я поняла, что, возможно, я нарывалась на ссору. Возможно. И, возможно, сейчас не лучшее время, чтобы выливать на него столько хрени, когда у него на плечах уже лежит такой груз.

Плюс, сейчас я не в лучшем настроении.

Но извинения не моя сильная сторона, и мне нелегко это дается, но хороший человек осознает, когда он не прав, и принимает свой промах.

— Прости, что взорвалась. Я разозлилась, что ты не поехал, но я знаю, почему ты меня кинул. Мне просто не нравится, когда люди говорят, что сделают что-то, и затем этого не делают, но у меня так уже давно. С тобой это никак не связано, — я достала эти слова прямо из «Банка Эйдена». Кроме того, за эти выходные многое произошло, что не было его виной. Но я не буду говорить об этом.

В ответ он кивнул, как признание того, что мы оба плохо справились с ситуацией.

— Ну, мне тоже жаль. Я знаю, как для тебя важна твоя карьера, — со вздохом, я протянула ему свою руку. — Друзья?

Эйден перевел свой взгляд от вытянутой ладони к моему лицу, прежде чем принять мою руку.

— Друзья, — во время пожатия он посмотрел на свою огромную ладонь, которая поглотила мою, и на его стоическом лице появилось отвращение. — Какого черта произошло с твоим запястьем?

Ага, я даже не пыталась натянуть рукав ниже и притвориться дурочкой. Я, как идиотка, забыла, что закатала их. Я освободила свою руку из его хватки и позволила гневу еще раз пронестись по моему позвоночнику и шее при мысли о мудаке-муже моей сестры.

В частности, о том моменте, когда он схватил меня за руку и дернул после того, как я накричала на Сьюзи, когда она практически сказала, что жалеет о том, что не убила меня. Но в миллионный раз я не стала спрашивать ее, почему она так меня ненавидит. Что я могла сделать такого в четырехлетнем возрасте, что она стала моим заклятым врагом?

По большей части, я злилась на себя за то, что не предотвратила всю эту ситуацию. И снова, ее муж освободил меня из своего стального захвата в тот момент, когда я подняла ногу и попыталась заехать ему по яйцам, но вместо этого попала по внутренней стороне бедра.

— Ничего.

Взгляд его темно-карих глаз встретился с моим, и, клянусь жизнью, из-за ярости в его глазах я почти перестала дышать.

— Ванесса, — зарычал Эйден, буквально зарычал, когда мягко потянул рукав вверх, открывая синяк над моим запястьем.

Я наблюдала, как он изучает этот глупый, глупый синяк.

— Я поссорилась со своей сестрой, — есть ли смысл не говорить ему, кто это был? Мне хватило одного взгляда на твердую линию его рта, чтобы понять, что он не забудет об этом. — Там был ее муж, и он немного распустил руки, так что я попыталась ударить его по яйцам.

Его ноздри раздулись, а мышца на щеке заметно дернулась.

— Муж твоей сестры?

— Да.

Его щека снова дернулась.

— Почему?

— Это глупость. Не важно.

Он только что заворчал?

— Конечно, это важно, — его голос был обманчиво мягким. — Почему он это сделал?

Я знаю этот взгляд у него на лице — упрямый. Тот, который говорит, что спорить с ним бесполезно. Я не очень хотела распространяться о делах Сьюзи, а еще меньше делиться тем, какие шаткие у меня отношения с третьей по старшинству сестрой. Нам со Сьюзи бы на шоу Джерри Спрингера. Она сделала свой выбор много лет назад, и лишь она виновата в том, что из этого вышло. Мы выросли при одинаковых обстоятельствах, ни у одного из нас не было того, чего не было у другого. Я не чувствовала к ней никакой жалости.

Вытерев руки о штаны, я выдохнула.

— Ей не понравилось, как я смотрела на нее, и мы поругались, — объяснила я, оставив при себе пару деталей и яркие слова, даже если это совсем не объяснение. — Ее муж услышал, как мы спорим... — как она называет меня сукой, а я говорю, что она незрелая идиотка, — и схватил меня за руку.

«Ты чванливая сука. Что дает тебе право думать, что ты лучше меня?» У нее хватило чертовых нервов кричать мне в лицо.

Я ответила ей единственным возможным образом, на который была способна с подавленным во мне гневом.

«Потому что я не какая-то чертова дура, которая любит причинять боль всем в своей жизни. Поэтому думаю, что я лучше тебя».

Мозолистые кончики пальцев Эйдена мягко потерли мой синяк, когда он взял мое запястье в колыбель своих рук, которые были инструментом его мультимиллионного тела. Его щека задергалась сильнее, когда я откинула голову назад, чтобы посмотреть на твердую линию, которую создавала его челюсть, когда он сжимал зубы. Он тяжело дышал, круговыми движениями поглаживая большим и указательным пальцами мое предплечье, а затем спросил:

— Он извинился?

— Нет, — я откашлялась. Все это так неловко, неловко, неловко.

Я заметила, как он сглотнул. В воздухе появилось незнакомое напряжение. Звук того, как он сглотнул, прозвучал громко в моих ушах.

— Он ударил тебя?

И после этого я поняла — вспомнила, почему он так расстроен из-за этой ситуации. Я вспомнила тот момент, который запрятала в дальний уголок своего мозга, потому что беспокоилась, что меня уволят. Как, черт возьми, я могла забыть об этом?

Почти сразу после того, как я начала работать на мужчину, которого знают как Виннипегская Стена, я поехала с ним в Монреаль на благотворительное мероприятие, которому он жертвовал деньги. После него Лесли, который тогда уже переехал из Виннипега, пригласил меня вместе с Эйденом на ужин с его семьей. В тот день Эйден казался рассеянным, но я думала, может, мне лишь кажется. Тогда я его не знала, не изучила мелкие детали в чертах его лица или тоне, по которым понимала, что он чувствует или о чем думает.

Мы ужинали с Лесли, его женой, двумя его сыновьями и внуком, который оказался самым милым маленьким мальчиком. Весь вечер четырехлетний малыш перелезал с одних колен на другие, и в какой-то момент, к моему удивлению, оказался на коленях Здоровяка. Мальчик протянул ручку и стал изучать лицо Эйдена, мягко и не спеша. Его рука коснулась большого, толстого шрама у линии его волос. Мальчик спросил у него.

— Что случилось? — этим милым, мягким голоском, на который способны лишь дети.

Я слышала этот вопрос лишь потому, что сидела рядом с ним. В противном случае, уверена, я бы пропустила ответ, который он прошептал.

— Я очень сильно разозлил своего отца.

Молчание, которое повисло после его ответа, было удушающим, подавляющим и безудержным. Мальчик моргнул и так и не смог понять ответ, который ему дали; и как он мог? Было очевидно то, как сильно его любили. Эйден посмотрел в мою сторону, и я знала, он понял, что я услышала его, потому что не смогла отвернуться слишком быстро и включить дурочку.

После этого Эйден не произнес ни слова; он не напомнил мне про соглашение о неразглашении, которое я подписала в первый рабочий день, не угрожал моей жизни или будущему, если я расскажу. Так что я и не поднимала эту тему. Никогда.

Отмахнувшись от воспоминаний и симпатии, которая затопила мою грудь из-за того, что Эйдена так тронула эта ситуация, я опустила свой взгляд на его бороду. Я не хотела, чтобы он видел меня, потому что, уверена, он поймет, что я думаю о том, о чем бы ему не хотелось.

— Нет, он не ударил меня. Он все еще жив, — смогла я слегка улыбнуться.

Он не улыбнулся в ответ.

— Ты рассказала кому-нибудь?

Я вздохнула и попыталась вытащить свою руку. Он не отпустил.

— Мне и не надо было. Все слышали.

— И они ничего не сделали?

Его щека дергается?

Я пожала плечом.

— У меня не такие отношения с семьей.

Прозвучало так же ужасно, как и было на самом деле.

Предательство, пронзившее меня в этот момент, снова ударило по мне, сильно и болезненно. Мои глаза наполнились слезами, когда я вновь пережила инцидент, произошедший, когда мне было восемнадцать лет, и который разрушил то, что осталось от треснувшей связи, соединяющей меня с ними. При воспоминании об этом даже мое колено немного разболелось.