Высокомерный?

— Ты же сидела со мной на всех этих интервью. Ты все знаешь, — добавил он тоном, который задел что-то во мне, будто он пытался сказать мне что-то, что я никак не могла собрать воедино.

— Ты просто всегда говорил, что тебе нравилось играть в лакросс, вот и все, — по какой-то причине, никто никогда не спрашивал, почему он не играет в более популярный канадский вид спорта, чем в тот, который был преимущественно американским, ну, насколько я помню.

Здоровяк оперся своей задницей о комод.

— Когда я был моложе, мой дедушка записывал меня туда на пару сезонов, но во мне ничего не щелкнуло, ты этого не знала? — я покачала головой. — Хоккейный тренер из моей старшей школы в десятом классе пытался рекрутировать меня играть за него. Тогда я уже был метр восемьдесят. Весил девяносто килограммов, но я сказал ему, что не заинтересован.

Даже если я признаю, что различия между футболом и хоккеем огромны, я все еще не могу понять, на что он намекает.

— Что тебе в нем не нравится?

— Мне он не нравится. Вот так все просто, — он надавил кончиком своего языка изнутри на щеку, и Здоровяк не делал никакого театрального представления из того, что говорил. — Мой отец бил меня, потому что мог, по крайней мере, раз в неделю, пока я не достиг половой зрелости. За всю свою жизнь я ввязывался в достаточное количество драк; я буду драться с кем-то по хорошей причине, но не ради игры.

Пока росла, я пыталась не сильно жалеть себя. Из-за того, что мать не слишком сильно любила меня. Из-за того, что я оказалась не так важна для того, кем бы ни был мой отец, чтобы хоть раз попытаться встретиться со мной.

Даже если я и не была так испорчена, как мои сестры, у меня был характер. Я легко выходила из себя. Но я научилась это контролировать. Я рано решила, что не собираюсь позволять эмоциям определять меня.

Я хотела быть лучше. Хотела быть хорошим человеком. Я хотела быть кем-то — не обязательно кем-то великолепным или кем-то важным — но тем, с кем я могу жить.

Мой младший брат совсем не пил, и я знала, это потому, что у нашей мамы были проблемы с выпивкой. Он был на четыре года младше меня и провел в этом доме меньше времени, чем я, но помнил достаточно.

А как иначе? Но я не хотела избегать алкоголя из-за страха того, что он мог сделать со мной. Я не хотела демонизировать его. Хотела лишь доказать себе, что алкоголь — не монстр, который уничтожает жизни, пока мы сами себе этого не позволим.

Вся наша жизнь основывается на выборах. Ты выбираешь, что из нее сделать. И я не собираюсь позволить ей сделать из меня суку. Я могу быть зрелой взрослой, которая знает свои границы. Я могу быть хорошим человеком. Может, не все время, но достаточно.

Так что объяснение Эйдена и тот факт, что его долбанутый отец бил его, поселились глубоко в мягком, нежном местечке во мне, которое находится глубже, чем мое сердце. Я знала, каково это ― не хотеть упасть в дыру, которая уже выкопана для вас, даже если и был шанс заполнить ее. Из-за этого у меня защипало глаза.

Я опустила голову, чтобы он не заметил восемьдесят разных нежелательных эмоций, отразившихся на моем лице.

И, может быть, Эйден чувствовал себя таким же неуравновешенным, как и я, поэтому он отошел от темы и двинулся к более безопасной.

— В любом случае, до этого я все равно играл в лакросс.

С остальной частью истории я была знакома, и рассказала ее, не отрывая взгляд от бежевого ковра.

— Лесли уговорил тебя играть в футбол, — поделилась я с ним информацией, которой он делился с остальными сотню раз до этого.

Согласно истории, раньше он никогда не играл в футбол, и ему было интересно. Остальное история. Только сейчас я знаю фрагмент истории, о котором не знала раньше, но долгое время знал Лесли.

Он был лучшим другом его дедушки. Лесли верил, что спросил Эйдена в правильный момент. Это было мгновенное решение, которое изменило все направление его жизни.

Тем летом, между десятым и одиннадцатым классом, он набрал девять килограммов мышечной массы и тренировался с Лесли несколько раз в неделю. В середине последнего года обучения в старшей школе несколько учебных заведений в Канаде и США уже пытались заполучить к себе Эйдена Грэйвса.

Он был феноменальным. Естественным. Его талант и тяжелая работа так глубоко врезались в него, что невозможно было игнорировать алмаз в грубой огранке.

— Лесли попросил меня играть в день, когда дедушка застал меня с девушкой на заднем сидении его машины, и сказал, что мне нужно занять свое время чем-то более продуктивным, или это сделает он.

Как насчет этого. Он действительно не девственник. Ха. Мой рот дернулся, и я встретилась своим взглядом с его.

— Ну, мне кажется, это здорово, что ты ввязываешься в драки только с людьми, которые заслуживают, чтобы из них выбили все дерьмо. Если тебе об этом никто не говорил, это действительно благородно. По-супергеройски.

Из-за моего комментария Здоровяк закатил глаза, чувствуя себя некомфортно из-за моего комплимента. Ну, ему было некомфортно из-за любых комплиментов, высказанных в его адрес. Не знаю, почему нахожу это таким привлекательным, и мне правда этого не хочется, но невозможно чувствовать что-то иное. Как кто-то может быть таким высокомерным и одновременно смиренным?

— Я совсем не герой, — заспорил он.

Мою грудь наполнил всплеск привязанности.

— Ты пришел спасти меня на прошлой неделе, когда я нуждалась в тебе. Ты можешь быть не совсем белым рыцарем в сияющих доспехах, — сказала я до того, как успела обдумать свои слова.

Его голова слегка дернулась назад, и он сфокусировал на мне взгляд своих глаз. Его челюсть напряглась.

Я сказала достаточно, и не хочу слишком давить. С таким курсом, каким двигаюсь я, далее я сделаю комплимент его заднице.

— Ладно, я знаю, что тебе скоро надо будет ложиться, и я просто хотела поблагодарить тебя за подарок. Я буду носить его с гордостью, но только не говори Заку, что его джерси я оставила дома.

Здоровяк кивнул, выпрямляясь. Он опустил руки по бокам.

— Спокойной ночи, Ван.

Я сделала шаг назад и схватила дверную ручку, улыбаясь, когда закрывала за собой дверь.

— Спокойной ночи.


***

«Встреть меня в семейной комнате», ― прочитала я записку, написанную аккуратным почерком на обратной стороне чека из продуктового магазина; я ожидала всего лишь билет, а не пропуск, чтобы пройти через охрану, шедший в довесок.

Пропуск, как постоянное напоминание, прожигал мой карман всю игру — игру, которую они проиграли. Я продолжала прикасаться к нему, чтобы убедиться, что не обронила его, и пыталась понять, почему после игры он попросил меня встретить его там.

То есть, я пару раз встречала его, но всегда лишь потому, что ему было нужно что-то от меня, когда я на него работала.

Мне пришлось спросить у нескольких работников стадиона, куда идти, потому что, когда я раньше ждала Эйдена, то обычно подъезжала прямо ко входу семейной комнаты.

Я не очень хотела идти в семейную комнату, особенно потому, что это первый раз с прошлого сезона, когда я увижу всех. Я не могла назвать ни одну из жен своей подругой, даже если они дружелюбны, но не думаю, что за год они обо мне забыли.

Тогда я была единственной женщиной в жизни Эйдена, и некоторое время я была «новенькой», потому что многие из них не верили, что я его ассистентка, и наши отношения были лишь деловыми.

И теперь...

Ну вот, теперь я выгляжу как лживое чмо, тогда как в прошлом между нами с Эйденом ничего и не было. Но не то чтобы теперь все в это поверят, даже если я не видела их с тех пор, как он в октябре получил травму.

И если быть честной с самой собой, я немного боялась.

Ладно, больше, чем немного.

Мне действительно пришлось добавить в свой позвоночник немного стали, напоминая себе, что мне известно, что я никому не врала. И пока я это знала, это все, что мне было необходимо. Я здесь только ради Эйдена, ни для чего больше.

Я мысленно продолжала повторять себе эти слова, проходя один за другим пропускные пункты охраны со своим пропуском и документами, спрятанными в заднем кармане.

«Семейная комната» ― это просто всем известная зона на пути к парковке игроков, здесь никогда нет СМИ, интерьер ― всего несколько диванов и круглых столов. Я не торопилась, пока шла туда, но все равно оказалась там слишком быстро.

Пройдя последний пост охраны, я подняла подбородок и зашла в комнату, будто в этом нет ничего особенного, будто мне не из-за чего чувствовать себя плохо.

Комната оказалась забита. Забита детьми, женщинами и мужчинами всех возрастов. Она была наполнена атрибутикой «Трех Сотен». Первые слова «О, дорогая, поздравляю!» ударили меня прямо между лопаток, и даже если я не была актрисой, я не хотела быть грубиянкой, даже обманывая.

Поэтому я развернулась и одарила женщину, разговаривающую со мной, самым счастливым взглядом.

А далее последовали, вероятно, самые болезненные тридцать минут в моей жизни, и это о многом говорит, учитывая мою последнюю поездку в Эль-Пасо, которая стала абсолютным провалом.

— Я так рада за тебя!

— Вы созданы друг для друга!

— Вы ожидаете пополнения?

— Ты должна всегда поддерживать своего мужчину.

— Обязательно запланируйте ребенка на межсезонье!

Созданы друг для друга? Мой мужчина? Чертов ребенок?

Не уверена, как меня не вырвало. Честно. А потом последовали тонкие комментарии о том, как жены игроков НФЛ, особенно членов команды «Трех Сотен», должны себя вести.

Игроки должны быть центром Вселенной. Предпочтительно, чтобы семью не видели и не слышали. «Мы» ― невидимая система поддержки.

Я не многое знала о женщинах, но достаточно о парнях по фрагментам и кусочкам, которыми Зак иногда делился со мной, и лишь некоторые из них были впечатляющими. И если парень — кусок дерьма, то как его подруга может быть значительной?

И когда я обдумывала это, меня пронзило осознание, что я замужем за человеком, которого считают самым большим мудаком в команде.

По крайней мере, по историям Зака, которые он рассказывал мне в прошлом. Эйден недружелюбный, закрытый и не прикладывает никаких усилий для установления дружественных отношений с кем-либо, а тем более с супругами и семьями людей, с которыми состоит в одной команде. Он говорил об этом снова и снова — у него нет времени на дружбу и отношения.

Что это говорило обо мне? Я идиотка и проститутка, в зависимости от того, как анализировать факты.

Я как раз разговаривала с одной из жен ветеранов команды, у которой уже было готово праздничное блюдо на День Благодарения, когда игроки начали заполнять комнату.

Очевидно, ее муж был одним из них, потому что она почти сразу похлопала меня по руке после того, как заглянула мне через плечо.

— На следующей игре я возьму у тебя номер телефона. Мы должны держаться вместе, детка.

Помимо того, что я была идиоткой и проституткой, я была самозванкой. Здесь были все эти женщины, которые пытались быть милыми, включая меня — хотя некоторые из них отвадили меня от того, чтобы появляться в семейной комнате — но вот я здесь. Я. Фальшивая жена. Человек, который через несколько лет исчезнет из их жизней, если не раньше, зависит от того, что в ближайшем будущем решит делать Эйден.

Может, эта «проводить-время-в-семейной-комнате» идея не очень хорошая.

Хорошая часть заключается в том, что обычный сезон уже наполовину закончился.

Крепко обняв меня одной рукой, за все время с того момента, как я зашла в комнату, она впервые оставила меня одну. Я наблюдала, как игроки подходят к своим семьям в разных настроениях.

У некоторых на лицах были спокойные улыбки, у некоторых — неохотные, а у других — грустные. Некоторые выглядели злыми и не пытались спрятать свои эмоции, очевидно же, что они хотели бы оказаться в другом месте, а не здесь.

Где Эйден?

Он, что, забыл обо мне...

Вдруг в группе мужчин немного меньше его появилась знакомая большая голова. Эти глубоко посаженные карие глаза быстро просканировали комнату, прежде чем он заметил меня.

Я махнула.

Когда он слегка опустил подбородок, черты его лица не выражали никаких эмоций. И он произнес этими своими красивыми, полными губами:

— Готова?

Я улыбнулась и кивнула. Преодолевая заполненную комнату, большую часть времени я не отводила свой взгляд от лица Эйдена. Когда проходила мимо двух парней, для которых делала кое-какую работу в прошлом, то резко остановилась, когда один из них пожал мне руку; другой игрок, суперсексуальный, в которого была влюблена каждая фанатка «Трех Сотен», обнял меня.