Бабушка приподнимает свой элегантный подбородок, изгибает серебристые брови и мягко качает головой.

— Ох, Джессика, конечно, я помогу, чем смогу. — Да-а-а-а. — Но… мне не стоит давать тебе деньги. — Не-е-е-е-ет.

— Ой. Ладно.

Желудок сжимается от разочарования. Я окончательно и бесповоротно все испортила. Естественно, она не собирается давать мне денег. С какой радости? Я буквально ввалилась без приглашения, извращалась над «Любовником Леди Чаттерлей», оскорбила ее отца, продемонстрировала самые грязные серые трусы, позволила выскочить украденному коту, напугав ее до смерти, и приправила все это просьбой о займе. Чего еще я от нее ожидала?

Твою мать.

— Я не дам тебе денег, Джессика, но, несомненно, ты должна остаться здесь со мной. — Бабушка широко разводит руками, подразумевая под «здесь» огромную гостиную, после чего поправляет на носу красные очки. Она смотрит на меня своими гигантскими глазами. — Я помогу тебе все преодолеть. — Она одаривает меня беспокойным, умоляющим взглядом и шагает вперед, снова вытягивая ко мне свои тощие руки.

Я отступаю, избегая объятий. Может, у меня сейчас и ужасная катавасия в жизни, но я почти уверена, что жить здесь, с этой странной леди со слезящимися глазами, которая считает твоим долгом «исправить» меня, подобно самому настоящему кошмару. Да, может, мы и родственницы, но я об этой женщине не знаю ровным счетом ничего, а она обо мне знает и того меньше. Мама по каким-то неведомым причинам позаботилась об этом как следует.

Неважно… у меня нет выхода. По-настоящему нет выхода.

Я широко зеваю, вытаскиваю айфон и проверяю время. Уже девятый час. Вот дерьмо. Что еще мне предпринять? Полагаю, я могла бы остаться здесь на пару ночей, пока не найду решение. То есть, кто знает, может, через пару дней Саммер успокоится. И вообще, она осознает, что сайт «Саммер в городе» без меня и близко не так хорош, как она считала, и будет умолять меня вернуться…

Я встречаюсь с бабушкиным напряженным взглядом.

— Может, я могла бы остаться на пару ночей? — Я борюсь с очередной зевотой. — Если, эм, не помешаю?

Ее губы расплываются в широчайшей улыбке. Которая преображает ее лицо. И бабушка становится похожей на маму.

В груди возникает неприятное ощущение, а зуд, находившийся только в моей голове, распространяется по всему телу. Это плохая идея.

Поднимая со стола фарфоровый колокольчик, бабушка легко им трясет. Пич с серьезным выражением лица материализуется так быстро, будто подслушивала под дверью.

— Пич, Джессика останется у нас на какое-то время…

— Лишь на пару ночей.

— Прошу, отведи ее в главную гостевую комнату и помоги распаковать вещи…

— Мне не нужно распаковываться. — Я подбираю мусорный пакет. — Нет смысла, если я собираюсь уехать уже через два дня.

Бабушка продолжает говорить с Пич так, словно я не произносила ни слова. Ее голос похож на голос Мэри Поппинс.

— В шкафу полно вешалок. — Бросая взгляд на пакет, она морщит нос. — И небольшая стирка не повредит. — Она подходит ближе, и я напрягаюсь, думая, что она решила устроить объятия версию 2.0, но вместо этого она многозначительно изучает мое лицо. Я сжимаюсь от ее пристального взгляда. Ее губы снова начинают дрожать.

— Что за тяжелые времена ты пережила, Джессика. Но мы это исправим. Я не остановлюсь, пока все не исправлю.

У-у-ух. Она точно чокнутая. Я прилагаю невероятное усилие, чтобы не умчаться и никогда не возвращаться.

Глубокий вдох. Приди в себя, Джесс. Это всего пару дней. У тебя нет других вариантов.

— Эм… хорошо. — Я пожимаю плечом. — Спасибо.

— Ты очень устала, дорогая. Думаю, теплая ванна и ранний отход ко сну будут к месту. — Бабушка тычет пальцем в небо. — Достойная Женщина не должна пренебрегать своим сном для красоты! Завтрак в семь утра и ни минутой позже.

Что она несет? Она… отсылает меня в постель? Сейчас? Даже девяти нет. У меня, конечно, нет желания сидеть и болтать с бабушкой о том, какими были наши с ней жизни, но мне казалось, что она-то этого захочет. Особенно учитывая, что скоро я уеду и, если быть честной, никогда не вернусь.

Затем, как будто все произошедшее абсолютно нормально, совсем не странно или неловко, или хоть чуточку судьбоносно, бабушка возвращается в кресло и берется за свою полную сексуальных перипетий книгу.

А вот и задница Шона Бина.

 

Глава десятая

Сплетничать — дурной тон. Достойная Женщина не лезет в чужие дела.

Матильда Бим, руководство «Достойная Женщина», 1959

— В этой комнате ты будешь спать. — Пич открывает дверь на втором этаже и показывает мне спальню.

— О нет! — шепчу я, подавшись назад из комнаты со стоном ужаса.

Прежде я никогда не стонала от ужаса, но здесь по-настоящему кошмарно. Вся комната заполнена куклами. Не милыми куколками, умеющими писать, которыми вы играли, будучи ребенком, а серьезными, старинными и пугающими до чертиков фарфоровыми куклами. Они стоят в ряд у каждого из трех огромных окон от пола до потолка, а также мостятся на разных антикварных комодах. По меньшей мере штук двадцать стоят на полу из твердого дерева в различных позициях, имитирующих действие. Одна из кукол держит в игрушечной руке крошечную версию самой себя. Я охвачена страхом.

— Зачем? — спрашиваю я, осмеливаясь настороженно вернуться в комнату. — Зачем так много кукол? Зачем кому-то собирать их?

Пич легко пожимает плечами.

— Не знаю. Но мне кажется, они невероятно милые. Вот эта моя любимая. Я называю ее Фелисити. — Она указывает на кучерявую куклу брюнетку, сидящую в полосатом золотисто-голубом кресле человеческого размера. На ней маленькие очки со стеклянными линзами, и ее беспокойный взгляд направлен в крошечную книгу. Ненавижу ее. Ненавижу Фелисити.

В центре находится кровать, которую, похоже, я могу назвать самой большой кроватью в Лондоне. Она как три мои кровати в Манчестере, у нее массивный мягкий подголовник, обшитый шелком, цвет которого Саммер бы обозвала насыщенным серым. В обычной ситуации я бы разбежалась и запрыгнула на нее, чтобы после этого хорошенько покачаться на пружинах. Но после всего случившего сегодня я не в настроении.

— Ладно, это было охрененно странно. — Я ложусь на кровать и раскидываю руки и ноги в стороны, словно морская звезда. — Такое впечатление, будто я в каком-то смешном и абстрактном ночном кошмаре. Матильда Бим сумасшедшая. Поверить не могу, что мы родственницы. Без обид. То есть, о чем это она говорила? «Исправить меня» и «реанимировать себя»? Она странная, да?

— Просто это ее особенность, — отвечает Пич мягко, деликатно опустошая мой мешок с одеждой. Я предлагаю помочь, но она отрицательно качает головой. — Матильда очень сердобольная. Она женщина с большим сердцем.

— Не таким уж и большим, — бормочу я. — Я не претендую на жалость, но я потеряла дом, лучшую подругу, работу и сегодня, ко всему прочему, гордость. Я лишь хочу одолжить немного денег, которых у нее, и ежу понятно, полно, и которые я бы сто процентов вернула, но она отказала. Вот так просто! Даже не задумываясь!

— О нет, ты тут не при чем. Матильда Бим совершенно разорена. — Вдруг Пич прижимает мой кружевной топ к своей груди, а другой рукой хватается за голову. — Ох, вот так дела-а-а. Я не хотела этого говорить. Прошу, забудь, что я это сказала. Ой, бо-о-женьки.

Я сажусь на кровати.

— Разорена? Бабушка бедная? — Я изучаю огромную комнату и роскошную антикварную мебель в ней. — Как так?

— Хм-м-м. — Пич хмурится, подбегает к громадному окну и открывает дверь балкона. — Здесь стало мало воздуха, да?

— Ай, не беспокойся. — Я перебираюсь к краю постели и свешиваю ноги. — Ты можешь поделиться со мной! — Я одариваю ее самой доверительной улыбкой. — Я часть семьи. У меня есть право знать. Тем более что я уеду если не завтра, то через день. Она никогда не узнает, что ты рассказала мне. Давай же. Как она разорилась? Разве этот дом не стоит, типа, миллион фунтов стерлингов?

— Пять миллионов, — быстро поправляет меня Пич, и на ее лице на мгновение возникает виноватое выражение. Она смотрит себе под ноги. — Ох, божечки, мне правда не стоит… Миссис Бим всегда говорит, что сплетничать дурной тон.

— Да ладно, это не сплетни, а правда. Рассказывай, леди Пи!

Данное мною ей прозвище вызывает у нее улыбку, и ее защита падает.

— Я… Думаю, ты скоро уедешь…

— Без единого сомнения, я уеду отсюда максимум через два дня.

— Ох… тогда ладно, наверное, это никому не навредит. В общем, понимаешь, дело в том, что Джек, твой дедушка, оставил Матильду с грандиозными долгами. Он был алкоголиком, годами делал кошмарные инвестиции и потерял кучу их денег. — Пич колеблется. — Все же, думаю, не стоит мне…

— Продолжай, леди Пи, не переживай.

Она прикусывает губу.

— Ла-адно… Когда он умер, Матильда продала нижний этаж, остальное перезаложила, чтобы оплатить невероятные долги, а что осталось, использовала на проживание. Но сейчас деньги почти закончились.

— Вот дерьмо. — Я жмурюсь. Мистер Белдинг, последовавший за мной по лестнице наверх, взбирается ко мне на колени, и я лениво чешу ему за ушками. — Почему она просто не продаст дом? На его содержание, должно быть, уходит состояние. Ей бы просто продать его. Не понимаю, что в этом такого.

Пич кивает, ее глаза расширяются.

— Ты права, счета просто запредельные, но Матильда Бим, ну, она жутко упрямая. Она не станет продавать дом. Он принадлежал семейству Бим долгие-долгие годы. Он должен был перейти ее дочери, а от той — ее дочери, и…

— Мне! Дочь дочери — это я!

Пич вздыхает.

— Ну, конечно, думаю, что так.

— Этот дом однажды может стать моим?

Я вскакиваю с кровати и пересекаю комнату, пытаясь игнорировать кукол. Я определенно вижу себя леди, владеющей поместьем. Носящейся по нему так, словно оно принадлежит мне, как, в общем-то, и будет. Я смогу устраивать в этом доме по-настоящему крутые вечеринки.

Пич смотрит на меня очень серьезно, и я понимаю, что мои фантазии несколько неуместны, учитывая историю, что она мне поведала.

Я подхожу к ней поближе.

— А откуда ты знаешь все эти подробности?

Она опускает взгляд на лоферы на ее ногах.

— Я здесь уже пять лет. Миссис Бим не очень любит рассказывать о себе, но, полагаю, было невозможно не узнать все это.

— Надеюсь, ты не против, если я спрошу, как она платит тебе, если сама на мели?

Лицо Пич краснеет, и она бросает взгляд на свои руки.

— Боюсь, у нее едва ли что-то есть сейчас. У меня есть комната и пропитание. В основном, комната. Но она отпускает меня, когда мне надо, да и, честно говоря, я не могу ее бросить. Она нуждается во мне. Я была влюблена в Лондон еще маленькой девочкой, а работая на Матильду, я могу жить здесь. Не каждая девочка из Алабамы может позволить себе жизнь в одном из лучших мест в мире. — Она выпячивает округлый подбородок. — Не знаю как, но она наладит перевыпуск своих книг и, надеюсь, все будет хорошо. Кто-то приедет зав…

— Перевыпуск книг? Каких книг?

— Ее руководства для «Достойной Женщины».

Я смотрю на Пич с абсолютным непониманием.

— Ох, ну, ты должна знать, — произносит она тихо, подцепляя пальцами края передника. — Миссис Бим написала их в пятидесятых, нас с тобой еще и в планах не было. Ты же знаешь о них, да? — Ее челюсть падает от невозможности поверить, когда я отвечаю «Нет». — Ты на самом деле не знаешь? Эти книги были почти инструкцией. Даже у моей дорогой бабули в далекой Алабаме есть все пять штук. Я поверить не могла, когда узнала, на кого работаю. Я надеялась получить пару советов из первоисточника, думала, это поможет мне с самооценкой — я немного стеснительная, как ты видишь, — но, эм, миссис Бим не так много говорит о прошлом. Поверить не могу, что ты не знала о ее книгах…

— Ни единого понятия, — подтверждаю я изумленно.

Ого! Бабушка тоже писательница. Опубликованный автор. Это слишком грандиозная новость, о которой я не знала. Благодаря ей до меня доходит, что мама совершенно, абсолютно ничегошеньки не рассказывала мне о бабушке и дедушке. Впервые в жизни мне стало интересно, что же такого должно было произойти, чтобы они настолько отдалились друг от друга?

— Я так взволнована, — продолжает Пич, вытаскивая вешалки для пальто из шкафа. — Издательство посылает какого-то важного типа, завтра он приедет и будет говорить о возможности переиздания. А затем, надеюсь, все будет в порядке.

Я ошеломленно киваю. Ого-го!

Пич вздыхает и собирает кучу одежды.