Когда дохожу до маминого надгробия, в груди все сжимается. Шею и голову начинает покалывать с такой силой, что почти жжет, а сердце замедляет ход.

Я опускаюсь на траву и тянусь, чтобы дотронуться до гладкого мраморного изваяния. Надгробие теплое благодаря вчерашнему солнцу.

Вдыхаю.

— Привет, мам, — говорю я, ладонями упираясь в колени. — Прости, что не приходила так долго. На самом деле, никогда. Это было… В общем, честно говоря, был сплошной бардак.

Я делаю паузу. Тишина оглушающая.

— Я жила у бабушки Бим. Я знаю, что ты не хотела этого, и когда вчера прочла твои дневники, то поняла, почему ты никогда не говорила о ней и о дедушке Джеке. Но я кое-что выяснила и решила, что тебе нужно знать…

Снова выступают слезы, но на этот раз я не пытаюсь их остановить — уже даже привыкла к ним.

— Бабушка сказала, что Томас — мой отец — возвращался к тебе. Он не взял деньги. Через четыре дня после твоего побега он вернулся и попытался вернуть их. Дедушка отослал его прочь и сказал, что ты уехала с семьей жить в Америку. Иначе, я почти уверена, он бы нашел тебя. И тогда, кто знает, как бы все обернулось. Я пока сомневаюсь, но думаю, что, может, когда-нибудь в будущем постараюсь найти его. Ты не против? То есть, похоже, он не такой уж и мерзавец, как мы думали, и, ну, мне кажется, он должен знать о моем существовании. Я не знаю…

Мам, ты всегда говорила, что любовь разрушает. Что отношения опасны, и я не должна никому открываться во избежание боли. И я жила с этим всю жизнь. Мне было так страшно закончить, как ты, что я пыталась не заботиться ни о чем и ни о ком. Но потом я остановилась у бабушки и, я знаю, что она чокнутая, но все равно начала заботиться о ней. И о Пич, ее помощнице, которая тоже немного с приветом.

Затем я встретила мужчину. Того, кто вызвал во мне те же чувства, что, полагаю, Томас у тебя. Предвкушение. Того, кого я правда, действительно хотела узнать. Я боролась с этими чувствами, говорила себе, что они невозможны, ведь мне не хотелось закончить, как ты. Но все пошло не так, и теперь я чувствую себя хреново. Но также я чувствую себя живой. Не благодаря выпивке, вечеринкам или сексу, который — не пойми меня неправильно — все еще наверху списка любимых действий, но потому, что я позволила себе испытать столько приятных чувств к другому человеку. И он, даже если ненадолго, испытывал то же ко мне.

Итак, в любом случае, я просто хотела прийти сюда и сказать, что Томас любил тебя. Думаю, если бы ты знала это, все могло бы быть иначе. Надеюсь, что, где бы ты ни была, тебе лучше. Я люблю тебя, мам. И скучаю по тебе. Охерительно сильно скучаю. Но пришло время мне жить по моим правилам. Может, любовь в итоге и сломает меня. Но мне нужно узнать об этом самой, на своем примере. В общем, на этом все, наверное. Было… было приятно поговорить с тобой, мам. Больше я не буду приходить так редко.

Я прикасаюсь к бледно-серому мрамору еще раз, кончиками пальцев водя по витиевато выгравированному на камне имени моей матери. Затем в небе раздается гром, и я подскакиваю, потому что начинает лить, впервые с начала знойного лета. Когда тяжелые капли промокают мои футболку и штаны, мое дыхание выравнивается, после чего я чувствую, как внутри меня что-то становится на свое место.

Думаю, это может быть мое сердце.

По дороге домой я пялюсь в окно на проезжающие мимо нас машины и ощущаю спокойствие, запал, которого не было уже очень давно. Звонок телефона Джейми вырывает меня и транса. Он переключает звонок в гарнитуру.

— Привет, — слышу я его голос. Он оглядывается на меня. Затем говорит: — Ох, ничего… просто решил прокатиться… ни с кем… Не знаю когда. Эм… ага, может. Позвоню тебе позже. Пока.

Он завершает звонок. Кончики его ушей становятся розовыми.

— Кто это был? — интересно мне.

— Ой, просто, эм, Кико. — Он небрежно пожимает плечами.

Кико? Он же отверг ее.

— Жду не дождусь, когда познакомлюсь с ней, — говорю я задорно.

Он бросает на меня взгляд.

— Правда?

Я киваю.

— Правда. Я… Я хочу, чтобы мы были друзьями.

Он мгновение жует губу.

— Друзьями… с привилегиями?

Я улыбаюсь, превозмогая себя.

— Нет. То, что я говорила на прошлой неделе, было всерьез. И… в общем, у меня вроде как чувства к кое-кому другому. Не то чтобы из этого что-то выйдет, но… Я хочу быть честной с тобой, и правда в том, что мне очень нравится проводить с тобой время. И будет здорово, если мы сможем быть друзьями. Правильными друзьями.

Он долго выдыхает. Затем откашливается.

— Это значит, что мы будем расчесывать друг другу волосы и говорить о, к примеру, Джареде Лето и другой ерунде?

— Да. Если бы это был 1998…

— Ну, меня это устраивает, Джесс, — произносит Джейми, перестраиваясь в центральный ряд и ускоряясь. — Честно говоря, ты никогда и не была мне особо симпатична.

Я не могу сдержать хохот.

— Спасибо, Джейми. — Я улыбаюсь, кладу свою руку на его и сжимаю ее.

И когда он начинает петь воодушевляющий припев песни «Enter Sandman» (Букв: «Входи, песочный человек») группы Metallica, я присоединяюсь.

 

Глава тридцать пятая

Прощение — живое доказательство истинной любви.

Матильда Бим, «Как быть достойной женщиной», 1959

Следующие пару недель я ночую у Джейми на диване, потому что лишь мысль о встрече или разговоре с бабушкой вызывает у меня одновременно гнев и грусть. Пич довозит мои вещи в Бейсуотер и звонит с регулярными отчетами о Мистере Белдинге (счастлив, как всегда) и бабушке, которая, по всей видимости, днями притворяется уравновешенной, показывает потенциальным покупателям дом, а ночами рыдает без остановки. Отчего я чувствую себя в некоторой степени кошмарно.

Я раз или два встречаюсь с Кико, когда она приходит повидаться с Джейми. Поначалу ее немного беспокоила моя дружба с ним и тот факт, что я сплю у него на диване, но потом я расположила ее к себе своей жизнерадостностью, и я правда считаю, что мы, вероятнее всего, станем подругами. Кико даже помогает мне выбрать подходящий подарок (генератор мыльных пузырей), за которым я ездила в Манчестер, для первой вечеринки Бетти в честь дня рождения ее сына Генри. Не поймите меня неправильно — праздник был суперскучным, но то, что я пришла и два часа выдерживала детские вопли, так удивило и порадовало Бетти, что это стоило тех мук, тем более что после этого она в «Фейсбук» выслала мне приглашение на домашнюю вечеринку, которую планирует устроить в сентябре.

Кстати, о «Фейсбуке» — Саммер появляется на сайте чаще, чем обычно. Теперь, когда она снова с Андерсоном, она все время выкладывает селфи и пишет статусы об их «невероятной любви», как она #суперсчастлива, и что у нее #естьвсе. Я пытаюсь быть умиротворенной, но правда заключается в том, что ее поступок на балу был бессмысленной жестокостью, и лицезрение ее элегантной мордочки по всему интернету выводит меня из себя. Так что я удаляю ее из друзей. Затем, в день, когда она объявляет актерский состав ее нового телевизионного шоу (которое, к моему раздражению, журнал «Стилист» назвал самым ожидаемым шоу 2015 года) «Саммер в городе», я захожу на сайт, используя свой пароль, и делаю переадресацию с каждой ссылки на «Ютуб», на клип песни Рика Эстли «Never Gonna Give You Up» (Букв: «Никогда тебя не подведу»), устраивая масштабный розыгрыш. Я повторяю это каждый день на протяжении недели, пока она, наконец, не понимает, что это я, и не меняет пароль. К этому моменту ее репутация законодателя вкусов успешно подмочена, на «БаззФиде» выходит статья с заголовком «Чудаковатая одержимость Саммер Спенсер Риком Эстли», благодаря чему я рыдаю от смеха.

Я предпринимаю попытки — много попыток — связаться с Лео, чтобы извиниться, как подобает. Звоню ему миллиард раз, но всегда попадаю на голосовую почту. Пишу ему имейлы, но, не считая регулярных писем и одного прелестного предложения «славы и богатства» от нигерийского принца, в почтовом ящике пусто. Однажды вечером я даже заявляюсь к дому Лео с айфоном над головой (не с бумбоксом же наперевес) и включаю песню Питера Гэбриела «In Your Eyes» (Букв: «В твоих глазах»), подражая Джону Кьюсаку из его любимого фильма восьмидесятых68. Но Лео не было дома, и измотанная женщина с соседнего этажа высунулась из окна, чтобы попросить меня перестать быть такой эгоистичной и наконец заткнуться, иначе она грозилась вызвать полицию. Я долго перед ней извинялась, после чего расстроенная уехала прочь.

Я пытаюсь принять холодность Лео. В его праве никогда снова не заговаривать со мной, ведь я лгала ему по-крупному. Я даже притворилась, что это не так и важно, что, вообще-то, это совсем не важно, и скоро я оправлюсь. Но не думаю, что это правда. Я постоянно думаю о его мерцающих зеленых глазах, выражающих осознание предательства, о его великолепном, уверенном рте, уголки которого направлены вниз. Затем думаю о том, чем он занят, вспоминает ли обо мне, с кем проводит время, смеются ли они вместе. Это неутешительные мысли будят меня почти каждую ночь. В итоге, утром пятницы, когда я больше не могу выносить мысль о том, что он может не подозревать, как мне жаль, я встаю и еду на метро до Стрэнд. Я врываюсь в здание «Вулф Фрост» и решительно марширую к стойке администратора.

— Мне срочно нужно увидеться с Лео Фростом, — произношу я вежливо.

Администратор глядит на меня из-за компьютера с выражением скуки на юном лице. Мы встречались, когда я была здесь в прошлый раз, но она не узнает меня в нормальной одежде, очках и с собранными в небрежный пучок волосами.

— Его здесь нет.

— Где он? Мне нужно увидеться с ним. Это невероятно срочно, — говорю я настойчивее.

Она лениво пожимает плечами, из-под стола достает упаковку «Мальтизерс» и открывает ее невероятно медленно.

— Алло? — тороплю ее я.

Она выражает недовольство.

— Он ушел из компании. Подал в отставку неделю назад. — Она не торопясь жует маленькую шоколадную сферу.

— Что? Подал в отставку? Почему?

Она взглядом сканирует зону стойки и понижает голос:

— Вы клиент?

— Нет. Мне просто нужно поговорить с ним. Где он?

— Ладно, в общем, вы от меня этого не слышали, но ходят слухи, что Лео Фрост оставил компанию, чтобы стать художником. Жалкий парень. Старый Руфус в ярости! Я слышала, что Лео на пару недель отправился во Францию. Хочет рисовать там море или что-то типа того. — Она хихикает себе под нос и закатывает глаза, словно считает, что все это обыкновенное поведение размазни.

Месяц назад я могла бы подумать так же. Но сейчас вспоминаю о кисти, что подарила Лео на балу, и хотя от того, что он даже не в стране, сердце сжимается от боли, в груди зарождается светлое, согревающее чувство, и я непроизвольно улыбаюсь сама себе.

Лео Фрост: Художник.

Покинув «Вулф Фрост», я направляюсь к кофейне «Яванский кофе Маленького Джо». Внутри не так забито, как тем поэтическим вечером, и играет какая-то энергичная музыка в стиле самба, заглушая гул посетителей, забредших сюда поздним утром. Я заказываю капучино с экстра-взбитыми сливками и прошу бариста, если возможно, принести мне бумагу и ручку. Он добродушно протягивает мне листок с фирменным штампом и синюю ручку, после чего я сажусь на один из мягких диванов. И начинаю писать.