От мужика воняло перегаром, немытым телом…

– Слышь, ты, чего ты… – заныл мужик, пытаясь осторожно обернуться.

– Стоять. А то выстрелю. Маша, что случилось?

– Господи, это ты… – Мария выдохнула, закрыла лицо руками. – Какой-то бродяга, вор… влез ко мне в дом! Как ты вовремя…

– А чего, я ничего. Я ничего такого!

– Убью, зараза, – сказал Федор и ткнул бродягу стволом.

– А я чего, я ничего! Я тут случайно заглянул! – забубнил тот.

– Мне денег вчера дали, выходное пособие. Он узнал каким-то образом.

– Как зовут? – Федор опять ткнул бродягу.

– Гена я… Это все неправда, я просто мимо шел!

– Зарезать меня грозился, – истерически захохотала Мария.

– Да я в жизни мухи не обидел! – заныл Гена. – Бес попутал… так, попугать решил. Слышь, красавица, я бы тебя и пальцем не тронул бы! Клянусь, вот те крест!

– Я бы не стал его отпускать, – холодно произнес Федор.

– Да, согласна, – кивнула Мария. Судя по голосу, она уже успокоилась немного. – Сейчас участковому позвоню. Кажется, у меня его номер где-то записан…

– Не надо участковому, не надо!

– А почему не надо? Ты нож в руки взял – все, тебе веры больше нет, ты теперь не безобидный попрошайка, а разбойник с большой дороги. Отвечать придется тебе, Гена, – рассудительно, «учительским» тоном сказала Мария.

– Я не буду, я не буду больше!.. – закричал Гена и вдруг затрясся, упал на пол.

– Этого только не хватало… У него эпилепсия, что ли? – Мария наклонилась над Геной. – Пена изо рта идет! Кажется, это действительно припадок.

– Ложку в рот надо, чтобы язык не прикусил, – вспомнил Федор и метнулся на кухню. – Еще и спасаем его, этого дурака…

Он схватил с кухонного стола ложку, а когда вернулся, то Гены в комнате уже не было.

– Сбежал, – сказала Мария и растерянно развела руками.

– Сейчас догоню…

– Погоди. Там же ночь, ничего не разглядишь! Завтра пойду к участковому, все скажу ему. У нас хороший участковый, правда. Я думаю, разберется.

В этот момент за окнами раздался раскат грома, дождь забарабанил по карнизу.

Федор поставил ружье у стены.

– Иди домой. Все в порядке, – устало сказала Мария. Она накинула на себя халат, затянула туго пояс.

– Я больше не оставлю тебя, – покачал головой Федор. Он подошел к ней, обнял. Мария прижалась щекой к его груди, и словно обмякла вся.

– Так страшно… – пробормотала она. – Надо замок поменять, что ли. Давно собиралась. Откуда у тебя ружье?

– У Ахмеда взял, оно в его комнате на стене висело.

– Надо же. Помнишь – если в начале пьесы ружье висит на стене, то к концу оно должно выстрелить? Получается, не всегда это правило срабатывает. Ты же мог убить этого Гену… Хотя не жалко. Или жалко? Не знаю. Нет, нет, я все не о том… Зачем ты пришел, как ты догадался, что мне нужна помощь? – спросила она, подняв измученное, несчастное лицо.

– Ты же знаешь, Маша, что я – твой Дубровский. – Он провел рукой по ее макушке.

– Иди уже к себе домой, Дубровский. Тебя невеста ждет.

– Ты отчаянная. Я слышал, что ты этому Гене сказала. Сама на рожон лезла, глупенькая. Умереть ей хочется!

– Я блефовала. Я знала, что он струсит и уйдет.

– Он пьяный. Он все мозги свои пропил. Вот такие люди как раз и способны зарезать, когда мозг в отключке…

– Я не боюсь смерти. Иногда мне кажется, что я – лишний человек, ошибка природы.

– Ты нужна мне. – Сердце Федора как будто плавилось от жалости, от нежности к ней.

Дождь еще сильнее забарабанил по карнизу.

– Знаешь, о чем еще я думаю? – прошептала Мария.

– О чем?

– Я думаю о той женщине… О той девушке, которую прямо перед свадьбой бросил твой отец. Она, наверное, очень страдала.

– Наверное. Я не знаю. История об этом умалчивает.

– И она, возможно, потом долго не могла прийти в себя. Может быть, всю жизнь. Так и не смогла поверить мужчинам. Это ведь ужасно – быть брошенной прямо перед свадьбой! – с отчаянием проговорила Мария. – Твой отец поступил очень жестоко по отношению к той своей невесте.

– А как надо было? – нахмурился Федор. – Пойти на свадьбу, к невесте и гостям? Целовать нелюбимую под крики «горько»? И все время помнить о том, что где-то там есть другая девушка, которая – как солнце, которая дороже и милее законной жены? И только потом, соблюдя все необходимые формальности, затеять развод… Или не успеть затеять, потому что… потому что уже законная жена ребенка ждет. И жить с ней уже ради ребенка, и все время помнить о том, что счастье прошло мимо… Принести себя в жертву семье. А нелюбимая жена – ей что, хорошо? Она ведь могла быть рядом с тем, кто ее действительно любил бы! А много ли счастья в такой семье, где только долг и обязанности и ни грамма живого чувства?

– Но строить свое счастье на чужом несчастье… – вспыхнула Мария.

– Да прям, Таша будет очень комфортно себя чувствовать, живя рядом со мной, с тем, кто ее не любит… – огрызнулся Федор. – Я ее не люблю, понимаешь? Думал, сомневался, надеялся на что-то до последнего, проверял себя… Но понял сегодня окончательно – нет, не мой она человек. Даже если бы я не встретил тебя, я бы все равно не смог сделать ее счастливой! И она меня не любит, она… она хороший человек, но она со мной только потому, что ей так удобно. Удобно! Я не знаю, вот честное слово, не знаю, что более жестоко – мучить друг друга всю жизнь, живя в нелюбви, со смутной надеждой, что, возможно, притремся, стерпится-слюбится, или одним махом, сразу разрубить все эти ущербные отношения, пусть даже перед самой свадьбой.

– А раньше ты о чем думал? Раньше ты этого не мог понять, чтобы не заходить столь далеко?

– А это такая вещь, что именно накануне свадьбы и проверяется. Никак иначе и не поймешь. Истину осознаешь только в час испытаний, когда стоишь уже у последней черты…

– Глупости! Хотя… Я вот тоже испугалась, когда Костя грозился развестись со своей женой и ко мне уйти. Подумала – а как я с ним все время рядом буду?.. Каждый день, всю жизнь, до самой смерти? И меня словно холодной водой окатило. Что же делать? Мы с тобой столько дров наломали! – растерянно спросила Мария. – Как возмещать ущерб?

Она выглядела очень трогательно, по-домашнему, в этом халатике; воротник ночной рубашки сбился на сторону, волосы разлохматились, буйно рассыпались по плечам. Ни грамма косметики – лицо такое чистое, ясное, словно отмытое дождевой водой. Но вместе с тем Мария была красива – той грозной, опасной красотой, которую ничем не испортить, которую невозможно спрятать. Которая сразу ранит, прямо в сердце, и навсегда.

Федору в ней нравилось всё. Ни единого недостатка он в ней не замечал, а то, что со стороны могло считаться небольшим огрехом во внешности – все равно тоже являлось ее достоинством. Он принимал Марию целиком и полностью, от волос до кончиков пальцев.

– Я не знаю, что делать, – сказал он. – Если высшим силам угодно наказать меня, то пожалуйста. Я готов. Пусть наказывают.

– Ты ужасный человек… – прошептала она. – Ты просто… соблазнитель, вот ты кто!

– Это потому, что ты слишком соблазнительна… – он поцеловал ее. Мария не сопротивлялась совсем – она покорно подставляла ему свое лицо, свои губы. Он целовал ее, она отвечала. Он осторожно вел ее к кровати – она позволяла себя вести.

Она не играла, она ничего не изображала, она была как сама природа. И, если можно так сказать – они понимали, они чувствовали друг друга в этом любовном танце. Ни неловких моментов, ни неуклюжих поворотов, ни смущенного топтания на одном месте, ни отдавленных ног.

Федор стянул с нее халат, затем – ночную рубашку – словно конфету развернул. Или нет, не конфету – драгоценный подарок. «Она же чудо. Пусть все это, вся красота будет только моей. Никому не отдам!» Он не торопился, сознательно медлил, словно пытаясь растянуть наслаждение. И не потому, что не хотел отсрочить финал, а чтобы прочувствовать каждый момент этого действа.

Но это был не монолог, а именно диалог – поскольку Мария отзывалась на каждое прикосновение Федора, она слушала и отвечала, и тоже как будто медлила.

Кожа к коже, губы к губам. «Сплетенье рук, сплетенье ног…» – вспомнил вдруг.

Когда он стал с ней единым целым, то уже и вовсе перестал понимать – где он и где она. «Новая сущность, новое пространство, новая реальность… Зачем что-то изобретать, открывать, ставить бесконечные опыты, когда вот оно, самое гениальное лекарство, волшебный эликсир!»

Последняя же, финальная, сцена показалась Федору настолько ошеломительной, яркой, долгой, что он даже как будто забыл о себе – кто он и что он, и о своей прошлой жизни забыл. Что-то вроде полного апгрейда, что ли, с ним произошло? Потому что пришел в себя он уже другим человеком.

…Задыхающиеся, с бьющимися сердцами, обессиленные, они потом лежали некоторое время молча. Потом Федор приподнялся на локте, посмотрел на Марию, на то, как она изумленно, не моргая, глядит в потолок, и засмеялся. И принялся целовать ее, изнемогая от нежности.

– Ты смешная…

– Я?!

– Я с самого начала знал, что все это будет, и будет именно так, – сказал он.

– Это когда ты ведро с вишней у меня из рук вырвал?

– Да. Ты и тогда смешно злилась.

– Ты просто садист, Федя!

– Как будто ты меня не мучила… – Он обнял ее, прижал к себе, стараясь, чтобы их тела опять соприкасались как можно теснее. И произнес вслух то, о чем думал только что: – Ты моя. Ты только моя… таблетка счастья. Никому не отдам. И вообще…

* * *

Таша всю ночь просидела за ноутбуком, в наушниках. Во-первых, наушники отсекали все внешние звуки, которые мешали ей сосредоточиться, во-вторых, музыка задавала необходимый темп.

И Таша печатала и печатала под стремительный и мощный «Полет валькирий», не давая себе расслабиться. Музыка подхлестывала ее, не давала остановиться и служила своего рода допингом – печатай, рабыня!

Таша не солгала Федору, когда призналась, что ненавидит свою работу. В самом деле, как можно любить этих картонных героев, примитивных и предсказуемых? Что полицейские, что преступники, что хорошие, что плохие… Персонажи жили отдельной, картонной жизнью, непонятной и неприятной Таше.

Она бы и рада была их изменить, сделать чуть интереснее, но редактор и продюсер не позволят, испугаются новшеств. А вдруг как зритель откажется смотреть этот сериал? Потеря рейтингов, провал… Нет, лучше уж идти проверенным путем.

Все как всегда – завязка с загадкой (кто преступник), стандартные перипетии, затем кульминация и развязка… Герои-полицейские распутали уголовное дело, а их начальник, смешной и важный полковник, неуклюже подшучивает над подчиненными и обещает им головы оторвать, если опять начнут самовольничать.

К утру, к тому моменту, когда только-только начало светать, Таша наконец закончила свой сценарий. Перечитала текст и с облегчением выдохнула. Вроде бы все правильно сделала – соблюла в точности схему. Ту самую схему, которую требовал от нее редактор каждый раз, ожидая очередную серию.

Говорят, раньше, несколько лет назад, когда этот популярный сериал только начинали снимать, первые выпуски сочинял один известный писатель. Именно благодаря ему сериал и прославился. Много оригинального, не по схеме, атмосфера в фильме присутствовала, и актеры, еще молодые и горячие, с азартом играли…

Но это раньше. Повторить подобное невозможно. Да и никто не даст ей, Таше, умничать и оригинальничать.

И какое счастье, что со всей этой ерундой покончено теперь – вот она, последняя точка, поставлена, следующие выпуски про ментов станет «ваять» какой-то другой сценарист. А она, Таша, уже в другой стране (ведь в ближайшее время все документы для получения визы будут оформлены) начнет сочинять только то, что захочет. Например, пьесы. Эти пьесы, кстати, можно потом поставить на сцене местного театра. Там ведь при университете в Массачусетсе есть студенческий театр, Федор говорил. Перевести их на английский, делов-то… И никто там ей не скажет, что в ее пьесах много космополитизма.

Потому что свобода – вот что главное для художника.

Таша отправила законченный сценарий по электронной почте своему редактору. Хотела лечь спать, но, повинуясь мыслительной инерции, вспомнила свою бывшую подругу по Литературному институту, как они спорили о том, что есть на самом деле свобода для художника. Таша была уверена, что свобода – это возможность творить, что хочешь, на любую тему, а подруга утверждала обратное. Будто нет никакой творческой свободы, а есть один лишь критерий творчества – Дар. Талант. И только он, талант, имеет значение, поскольку с помощью таланта художник создает красоту, а Красота и есть Правда. Ну бред, короче, говорила та подруга… Хотя забавно. Можно на эту тему поболтать с Федором? Хотя он мало что понимает в искусстве… Но зато не будет потом обижаться и предъявлять претензии невесте, что она с ним мало общается!