Да и вообще, по-хорошему, надо бы сейчас не в одиночку спать заваливаться, а отправиться к Федору под бочок. Устроить ему ночь любви. Или уже утро любви? Тоже ведь жаловался на отсутствие страсти…

Да, надо-надо-надо.

Таша, уже опустившая голову на подушку, усилием воли заставила себя встать и побрела в комнату Федора.

Открыла дверь – темнота, плотные шторы на окнах. Таша ощупью добралась до кровати, легла, протянула руку… Но ладонь ощутила лишь прохладу хлопковых простыней.

Женщина вскочила, отдернула занавески – постель оказалась пуста. Тогда Таша отправилась искать пропавшего жениха. Обошла дом, заглянула в места общего пользования, даже тихонько приоткрыла дверь в каморку Ахмеда – храп старика, невыключенный телевизор бубнит…

И чего-то неуютно стало на душе, вспомнился вчерашний визит местной сплетницы и рассказ о том, что у Федора роман с какой-то местной красоткой.

«Нет, это невозможно. Чтобы Федор по ночам бегал к этой, как ее… к какой-то там Марии? Нет», – сама с собой заспорила Таша.

Но тем не менее спустилась с крыльца в сад. Только-только проснулись птицы, запели, засвистели где-то в кронах деревьев. Влажно, свежо, трава вся мокрая, сверху тоже капает с листвы, хотя никаких туч на небе. А, это, наверное, недавно дождь шел?

Таша довольно долго плутала между деревьев, пока наконец не наткнулась на плотный высокий забор. Направилась в одну сторону – без результата. Затем в другую. И вдруг увидела впереди просвет – одна из досок оказалась выломана и валялась тут же, на мокрой земле. Некоторое время женщина с недоумением разглядывала эту доску, словно не верила своим глазам. Получается, давешняя сплетница не врала? Есть он, этот свободный проход с одной территорию на другую? И что же тогда выходит, и в остальном та дама тоже не соврала?..

Таша легко, без всяких усилий проскользнула в проем. Огляделась сначала осторожно – а вдруг собака тут двор сторожит? Но нет, никаких собак. Обычный дачный участок, скудная растительность вокруг, обломки какого-то небольшого строения, и сам домишко – маленький, одноэтажный, очень обшарпанный.

Будет, конечно, очень неудобно, если хозяева этого участка вдруг появятся на крыльце и предъявят незваной гостье претензии… Кто такая, зачем пришла? Или нет никаких хозяев, а есть одна хозяйка, та самая загадочная Мария, и рядом с ней сейчас – Федор?

На самом деле Таша не верила в то, что ее Федор прячется в чужом доме. Ну не может этого быть, не может! Да, вероятно, что Федор в подпитии флиртовал здесь с деревенской красоткой, но чтобы отправиться ночевать в чужой дом… Вот это невозможно. Тем не менее она все равно шла вперед – именно потому, что была твердо убеждена: Федора здесь нет. Она боролась сама с собой, себе доказывала, что все ее страхи и сомнения не имеют под собой никакой основы.

Сначала Таша попыталась заглянуть в окна. Но они находились высоко, не дотянуться, да если бы и дотянулась, наверное, все равно не разглядеть, что там творится внутри, в темноте. Тогда Таша поднялась на крыльцо. Остановилась перед входной дверью. И нерешительность, и азарт одновременно терзали женщину.

Она потянула дверь на себя, а та взяла и открылась. «Даже на ночь не запирают… Простота и непринужденность нравов!» – усмехнулась женщина.

Осторожно, на цыпочках, засеменила по коридору, заставленному барахлом, стараясь ничего тут не свалить. Тишина. «Что это? А, кухня… Но какая нищета, в этом доме, наверное, живет какая-нибудь бедная бабулька-пенсионерка, если это так, то я ее могу сейчас до инфаркта напугать своим появлением…»

Еще одна комната, довольно большая. Чье-то сонное дыхание. Таша вытянула шею, вгляделась в царящую в комнате полутьму. На кровати кто-то спал. Большая мужская рука. Рука лежала… рука лежала на женщине. Да, вон длинные темные волосы разметались по подушке, и этот изгиб бедра, который мог принадлежать только женщине…

Мужские (судя по размеру) сандалии на полу. Свет из окна как раз падал на пол… Какие-то знакомые вроде? Боже, это же знакомые сандалии! Темно-коричневые с оранжевым кантиком на пятке. Таша их недавно видела. На ком-то. На Федоре!

Таша не выдержала, сделала еще шаг, чтобы уже окончательно убедиться. Даже в эти, последние, секунды перед тем, как истина должна была открыться ей, Таша все равно не хотела верить, что на кровати спит ее жених рядом с какой-то чужой женщиной. Мало ли похожих сандалий!

Еще шаг. Таша наклонилась вперед. И тут ее словно кто-то ударил в грудь.

Он. Это все-таки он, ее Федор. Разглядывать женщину Таша не стала, соперница ее нисколько не интересовала. Причем тут соперница, это же Федор, именно он позволил себе опуститься до измены…

Со сбившимся дыханием, сломленная, раздавленная, она попятилась. Будить эту «сладкую парочку» Таше не хотелось. Она ведь окажется в унизительном положении, если ее заметят.

Но, вероятно от волнения, она сделалась неуклюжей, потеряла на время ловкость. Наткнулась на какую-то вешалку с тяжелыми тулупами, и та вдруг стала падать. Таша попыталась придержать вешалку, не устояла на ногах, подалась невольно назад и спиной нечаянно сшибла огромное железное корыто, висевшее на противоположной стене. Корыто с диким грохотом обрушилось на полку с кастрюлями – и те, в свою очередь, с жестяным скрежетом покатились по полу.

В следующее мгновение в коридор из комнаты выскочил Федор – голый, огромный и, самое ужасное – красивый, он даже показался перепуганной Таше мраморной статуей древнегреческого бога из античных залов Третьяковки. В руке Федор держал ружье.

– Вернулся? Гена, ну все, молись… – свирепо произнес Федор, вглядываясь в полутьму, в которой скрывалась Таша. И в этот момент из какого-то угла ему под ноги ровным строем посыпались лопаты. Он споткнулся, полетел вперед и… раздался оглушительный выстрел, Таша увидела, как рядом с ней даже как будто сверкнуло что-то. Плечо обожгло.

Она взвизгнула, вывалилась на крыльцо, на свет. Упала, затем вскочила, посмотрела на свое плечо. Футболка была порвана, а на коже – след, напоминающий ссадину, мелкие капельки крови выступили на поверхности.

– Таша? – На крыльцо вырвался и Федор. – О нет… Ты как? Я не хотел, я думал, это опять тот тип явился… Таша, с тобой все в порядке? Ты ранена?

– Ты убил меня… Ты просто убил меня… Убил! – закричала женщина. – Скотина, подлец, негодяй! Это же мерзко, это низко, это… – она не находила слов. Ташу мало волновало то, что ее чуть не застрелили, ее больше сразил сам поступок Федора – при живой невесте ночевавшего у другой женщины.

Федор схватил с крючка в коридоре какое-то цветастое полотенце, обернулся им, подскочил к Таше:

– Ты ранена? Да погоди ты, дай посмотреть!

– Не прикасайся ко мне… Ты негодяй. Ты… ты убил меня, ты меня уничтожил, ты меня просто убил!

– Таша… Я все объясню. Пожалуйста, выслушай меня.

– А-а-а! – Она схватилась за голову. У Таши возникло ощущение, будто сами небеса рухнули на нее. Получается, она вляпалась в самое худшее, что могло случиться с невестой – перед свадьбой застала своего возлюбленного в постели с другой женщиной. Своими глазами увидела… И этого теперь не «развидеть» никогда, всю жизнь вспоминать эту сцену – Федора, обнимающего другую.

В коридоре опять что-то грохнуло, и где-то там, в глубине, из полутьмы, показалась она. В белой простыне, наброшенной на тело вроде хитона.

Настоящая Афродита. Змееволосая и волоокая. Красавица. Красавица – в прямом смысле этого слова. Если до того Ташу очень мало волновала сама соперница, то теперь – уже нет. Как можно оставаться безразличной к сопернице, если та – красавица?

– Кто стрелял? – негромко спросила Афродита, отступая к стене коридора и теперь уже почти теряясь в сумраке.

– Я стрелял… Случайно. Никто не пострадал, только царапина.

«Все пропало. Все, абсолютно все. Ни свадьбы, ни общих детей, ни старости вместе… Ни переезда в Америку. Кому я там нужна, без Федора? Значит, у меня теперь никаких перспектив. Я одинокая неприкаянная тетка, как и раньше, – постепенно осознавала Таша. – И писать мне тупые сценарии про ментов до скончания века…»

Пожалуй, именно осознание этого обстоятельства и уязвило теперь Ташу больше всего.

– Таша, прости. Надо было сначала объяснить все. Я пытался…

– Ты убил меня. Ты просто убил меня, – прошептала она. – Убил!!!

– Таша, я виноват. Послушай…

– Не трогай меня. Нет! Не о чем говорить.

– Таша…

– И не ходи за мной, не надо. Я видеть тебя не могу, понимаешь?! Сейчас соберусь и уеду. Только не ходи за мной, мне больно, очень больно. Мне невыносимо рядом с тобой. Все кончено.

Сказав это, Таша попятилась к дырявому забору. Федор сделал шаг следом, за ней, но женщина упреждающе подняла руку – не смей.

Она вернулась в вишневый сад. Чуть не поскользнулась на лежащих на земле, переспевших ягодах. Поморщилась, отлепила ягоды от подошвы и направилась дальше, к дому.

Надо поскорее собрать вещи и покинуть это место. «Тоже мне, эдем. Вишневый сад… – с отвращением подумала Таша. – Самый настоящий вишневый ад! Интересно, автобусы до станции тут часто ходят?»

* * *

Ксения Рожкина в последнее время просыпалась рано, в тот временной промежуток, когда еще не утро, но уже и не ночь. Предрассветный час. Час всех самоубийц и умирающих. Время измученных рожениц – когда происходит залп последних, самых тяжелых схваток.

«Долор игнис анте люцем», – говорили древние римляне, что в переводе значит – «свирепая тоска перед рассветом». И главное, не заснуть уже, и не выспалась еще…

Говорят, столь ранние пробуждения – это признак надвигающейся старости.

Ксения некоторое время ворочалась с боку на бок, пытаясь вновь заснуть, но не получалось. Потому что голову сразу стали заполнять мысли, самые разные. Мысли о детях, которые давно вели свою жизнь и уже не подчинялись Ксении, мысли о неумолимом возрасте, всякие хозяйственные проблемы тоже вспомнились – надо починить крыльцо, надо съездить в Москву, к хорошему доктору, и попросить его выписать снотворное… да много чего лезло ей в голову.

Бах – донеслось откуда-то извне, с улицы.

«Стреляют. Стреляют?!» – подскочила женщина. Она хорошо знала этот звук, запомнила его с детства – покойный отец, заядлый охотник, часто брал дочь с собой, что кабанов, что гусей пострелять. Ксения прекрасно знала звук выстрела. Женщина вскочила, на ходу набросила на плечи длинную шаль.

…Рядом, у забора, разделявшего их территории, стояла Нелли Ласунская, в смешной байковой пижаме с медвежатами. Очки криво сидели у Нелли на носу, волосы торчали дыбом.

– Слышала? – дрожащим голосом спросила Нелли у Ксении. – Колесо, может быть, у машины лопнуло?

И в этот момент с участка напротив, на котором жила их молодая (относительно) соседка Мария, донеслось:

– Уби-ил!

– Ой, мамочки, – схватилась за сердце Нелли.

– Это не Машин голос, – Ксения приподнялась на цыпочки, вгляделась. – Это не она кричит… Это знаешь кто? Байкалова невеста. Как ее… Наталья. На тебя похожа, тоже волосы как у одуванчика…

– Откуда там Байкалова невеста? – испуганно спросила Нелли, поправила на носу очки, тоже попыталась подняться на цыпочки.

– Не знаю. О, а вон и он сам, почти голый.

– Голый?… А Маша где? – вытянула шею Нелли.

– Маши не вижу.

Опять донеслось:

– Убил!

– Я знаю, что там произошло, – мрачно произнесла Ксения. – Байкалов ночью к Маше пошел, шуры-муры ведь у них… А Наталья под утро явилась и застукала их, прямо в постели.

– А кто кого убил? – робко спросила Нелли.

– Байкалов – Машу. Случайно. Я представляю, как это произошло. Наталья к ним с ружьем отправилась. Застукала и хотела Машу застрелить, ну, или своего жениха-изменщика, не суть важно. Но Байкалов в последний момент у нее успел ружье выхватить и случайно на курок нажал. Или они боролись. И… выстрелом, случайно – убило Машу. О господи… – Ксения перекрестилась. – Надо участковому срочно звонить.

– Куда звонить, бежим, быстрее будет. Может, еще и «Скорую» надо вызвать, успеют спасти?.. – Пыхтя, Нелли кое-как перелезла через забор, на участок Ксении. Они дружно затрусили к калитке. – Это ты виновата, Ксюха. Ты Наталью подуськала.

– Я?

– Ты!

– А ты к Маше со своими дурацкими советами, что, не лезла?

– Я же Машу пыталась предупредить, чтобы она с Байкаловым не вздумала связываться… Ой, нет, какое горе, какое горе… Посадят теперь, наверное, Федора. И Машу как жалко, не передать… А ревнивцы, все они такие, любят внезапно с проверкой заявиться!

* * *

Костя спал, крепко спал. Пока не услышал сквозь плотную пелену дремы, как оглушительно, напоминая звук выстрела, хлопнула железная входная дверь, и затем чьи-то быстрые шаги, словно автоматная очередь – к спальне…

Он не успел даже испугаться, как в комнату влетела его жена, Люда, опять же шарахнув дверью. Это была ее манера – хлопать дверями. Шварк, шварк, клац, бух… каждый раз приходилось вздрагивать.