— Глупые девицы испугались какой-то крысы в спальне, — ответил император. — Не стоит вам туда идти. Возвращайтесь лучше к себе.

Ипполит поклонился и сказал, что именно так он и поступит, однако затем, дождавшись, чтобы император и стражники скрылись, решил все-таки оглядеться вокруг. Он обошел несколько дворцов поменьше и наконец приблизился к воротам, что вели в сад, окружавший личные апартаменты императорской семьи.

Входить туда Ипполит не решился, тем более что обычно эти ворота стояли по ночам закрытыми. Однако внезапно до его слуха донесся тихий, тонкий плач.

Ипполит прислушался и решил, что это рыдает какая-то девица. «Должно быть, ее обманул любовник, а может, ей отчего-то досадно, — подумал он. — До чего же противный, писклявый голос! И внешность наверняка под стать. Не стану я ради нее карабкаться по решетке или выламывать ворота. Вот еще!.. Если любовник обманул ее, стало быть, поделом. Пусть себе плачет, а я пойду».

И с этим он повернул назад. Крики во дворце стихли, факелы погасли, переполох улегся.

Ипполит вернулся к тому дворцу, где были отведены комнаты ему самому и другим сеньорам, которые ненадолго прибыли в столицу из войска, осаждавшего Бельпуч.

— Кто здесь? — спросила ночная тьма голосом Диафеба Мунтальского.

— Ипполит де Малвеи, — ответил Ипполит. — А вы?.. Диафеб, мой господин, не так ли?

— Да, это я.

— Идемте спать, — сказал Ипполит. — Суета уже стихла, да и повод к ней был пустячный — какая-то крыса, которая напугала принцессу, а вслед за нею всполошила и всех девиц в императорском дворце.

— Похоже, то была весьма крупная крыса, — мрачным тоном произнес Диафеб. — Потому что моего брата севастократора нет в его спальне, и я подозреваю, что он пробрался туда, где император не желал бы его видеть.

— О! — сказал Ипполит, почему-то подумав об императрице.

— Да, — продолжал Диафеб, — но вы принесли мне успокоительные известия. Если император не обнаружил Тиранта там, где моему брату быть не следовало, стало быть, и тревожиться не о чем. Ибо я был полон решимости убить государя, если бы Тиранта схватили! Хорошо, что ничего этого не случилось.

— В таком случае нам действительно стоит вернуться к себе, — сказал Ипполит с облегчением.

— Не совсем, — ответил Диафеб.

— Прошу извинить мою недогадливость, мой господин, — произнес Ипполит де Малвеи, — но до сих пор я полагал, что некоторые вещи могут быть обозначены лишь как «да» или «нет» и не имеют промежуточного положения. К примеру, человек или голоден, или сыт; он или спит, или бодрствует; он или идет в какое-то место, или не идет туда. Но вы открыли мне глаза на то, что можно «не совсем» отправиться в спальню и улечься в свою постель.

— Кто это научил вас выражаться подобным образом? — прищурился Диафеб. — Должно быть, какой-нибудь хитроумный еврейский торговец, не иначе… Нет, я хочу сказать, что опасность не вполне миновала, ибо Тиранта нет в его кровати. Он где-то в другом месте.

— Ну, возможно, он с дамой, — сказал Ипполит, подумав. — Я постоял у ворот, ведущих в сад, и отчетливо слышал, как там плачет и жалуется какая-то женщина. Голос у нее был тонкий и препротивный, поэтому я не стал ломиться в сад, чтобы ее утешить.

— Зачем же вы сейчас мне об этом рассказываете? — удивился Диафеб.

— Это было единственное живое существо из всех мною встреченных, если не считать императора, — объяснил Ипполит. — И единственное, которое показалось мне странным.

— Ради Бога, пойдемте туда! — вскричал Диафеб. — Как вы могли оставить даму без помощи и утешения? А если она уже умерла? Скверный из вас получился рыцарь!

Они приблизились вдвоем к воротам и прислушались. Сперва из сада не доносилось ни звука, но затем женщина опять всхлипнула и пробормотала что-то совсем жалостливое.

— Давайте выбьем ворота, — предложил Диафеб. — Сейчас ночь, нас никто не видит, а утром никто не дознается, что это сделали мы.

Они взялись за руки и разбежались, чтобы хорошенько ударить плечом в ворота; однако ворота оказались почему-то не запертыми, так что оба кавалера дружно влетели в сад и рухнули на дорожке.

Первым опомнился Ипполит. Он решил заговорить с плачущей дамой и сказал, обращаясь в темноту:

— Кто вы, дама? Богом заклинаю, ответьте мне, нужна ли вам помощь, а если нужна, то какая?

Некоторое время темнота лишь тихо, настороженно дышала, а затем листья розового куста зашевелились сами собой и приглушенный голос отозвался:

— Когда-то я была крещеной христианкой, но ныне по грехам моим брожу неприкаянной… Я незримый дух, оплакивающий грехи моего тела… О, сколько злых демонов терзают меня из-за всего того дурного, что я содеяла при земной жизни!

И призрак разразился потоком слез, а потом прибавил, видя, что сеньоры не уходят:

— Берегитесь! Как бы эти демоны не перекинулись на вас! Они очень не любят, если люди выказывают мне сострадание, и начинают терзать и их, ибо не живет человек совершенно без греха!

Ипполит испугался этих слов и собрался уже было уйти, а Диафеб осенил себя крестным знамением и начал читать первую главу Евангелия от Иоанна, которая обладает особой бесогонной силой:

— В начале было Слово… Изыди, несчастный дух!.. И Слово было у Бога… Оставьте нас, злые демоны!..

Дух притих в своих кустах, а Диафеб прибавил, обращаясь к Ипполиту:

— Знаете, сеньор, что я думаю? Я думаю, что мы не напрасно пришли в этот сад. Нам следует взять святой воды и несколько распятий и выяснить наконец, в чем здесь дело.

— К чему ходить за распятием, если у меня при себе меч, а в перекрестье меча имеется святая реликвия и сам мой меч есть крест? — возразил Ипполит. С этим он вынул меч из ножен, повернул его рукоятью вперед и сказал:

— Истинно и праведно верую в заповеди святой Матери-Церкви и в этой святой вере желаю жить и умереть!

От страха перед призраком и особенно перед демонами у Ипполита подгибались колени, но все же он приблизился к розовому кусту.

И тут розовый куст сиплым шепотом окликнул его по имени:

— Ипполит де Малвеи!

Ипполит едва не выронил меч, однако овладел собственным страхом и ответил:

— Тебе не запугать меня, дух!

— Подойдите ближе, сеньор Ипполит, — жалобно сказал куст. — Это я, Тирант.

— Нет! — выкрикнул Ипполит. — Изыди, злой дух!

— Какой же вы, оказывается, трус! — взорвался розовый куст. — Да будь я хоть покойником, отчего вы так боитесь подойти?

Тут Диафеб узнал голос своего брата, подбежал ближе и воскликнул:

— Это вы! Что же с вами случилось, брат? Какая беда забросила вас в эту розовую темницу, полную шипов?

— Сдается мне, вы родом из Бретани, — сказал Тирант, сидя посреди куста.

— Сдается мне, вы тоже, бедный призрак.

— Помогите мне выбраться отсюда, — взмолился Тирант.

Ипполит и Диафеб вытащили его из куста на дорожку и уложили там, чтобы при лунном свете бегло осмотреть и понять, тяжело ли он пострадал.

Тирант молчал все то время, пока они волокли его, держа под мышки, и Ипполит про себя восхищался выдержкой севастократора, а Диафеб сразу понял, что его брат попросту потерял от боли сознание. Он опустил Тиранта на землю и легонько постучал его по щекам.

— Очнитесь, иначе нам всем тут придет конец! — говорил Диафеб.

Тирант застонал сквозь зубы и открыл глаза.

— Дайте мне умереть, — сказал он.

— Ну вот еще! — возмутился Диафеб. — Будь вы ранены в грудь или будь у вас разворочен живот ударом тяжелого копья, тогда бы я еще понял вашу мольбу, но у вас всего-навсего сломана нога.

— Разве это не старая рана воспалилась? — спросил Тирант очень тихим голосом.

— Нет, старая — вот она, от стрелы, — Диафеб прикоснулся к бедру севастократора, — а это еще одна, ниже. Тут кость сломана и все мышцы порваны, так что кость торчит наружу.

— Ох! — вскрикнул Тирант. — Никогда в жизни мне не было так больно!

— Ну, еще бы, — утешительным тоном проговорил Диафеб. — Но с Божьей помощью все заживет.

А Ипполит сказал:

— Я никогда не встречал еще человека такого хитрого, как вы, сеньор Тирант. Как это вы догадались плакать женским голосом? Никому из тех, кто вас мог услышать, и в голову бы не пришло, что это севастократор!

Диафеб обернулся к Ипполиту:

— Приведите сюда лошадь с хорошим нравом, чтобы не слишком резво скакала, и принесите какой-нибудь теплый плащ — закутать больную ногу его милости. А я побуду с ним пока здесь.

Ипполит быстро ушел, радуясь тому, что может выручить из беды такого хитрого и храброго сеньора, каким был Тирант.

Оставшись с братом наедине, Диафеб спросил:

— В самом деле, Тирант, отчего вы изменили голос? Неужели и впрямь хотели обмануть того, кто может вас услышать? Благоразумнее было бы в таком случае промолчать.

— Я плакал, потому что мне больно, — признался Тирант, — а голос у меня был такой потому… потому что мне очень больно!

И он замолчал, недовольный тем, какой оборот принимает их беседа.

Между тем Ипполит вернулся со смирной лошадкой и накидкой из собольего меха. Севастократора, невзирая на его протесты и стоны, взгромоздили в седло.

— О вашей ране так или иначе станет известно, — заявил Диафеб. — И император захочет знать, каким образом вы пострадали. Так что поезжайте сейчас в замок Бельэстар, да так, чтобы стража у ворот об этом знала, а мы потом скажем, что лошадь вас сбросила и вы по несчастью сильно повредили ногу. Вы, Ипполит, отправляйтесь с сеньором Тирантом. Проводите его с полмили, а потом возвращайтесь с печальным известием о внезапной болезни севастократора и просите во дворце лучших лекарей, чтобы спасти его.

Диафеб набросил на колени Тиранта плащ, чтобы скрыть рану. И Тирант, морщась и едва удерживаясь в седле, вместе с Ипполитом поехал к городским воротам.

Стражи, разумеется, сразу узнали севастократора и поинтересовались, куда он направляется в такой поздний час. Тот ответил, стараясь сделать так, чтобы голос у него не дрожал, что едет в замок Бельэстар посмотреть лошадей.

— Нам скоро возвращаться к Бельпучу, где засел Великий Турок, — объяснил севастократор, — а в Бельэстар недавно доставили новых лошадей для императорских войск; я должен их проведать и проследить за тем, чтобы все было готово к отъезду.

Вся Византия уже знала об обыкновении севастократора разъезжать по ночам и целыми сутками не сходить с коня и не снимать доспехов; поэтому никого особенно не удивила эта ночная поездка к лошадям.

Они отъехали от Константинополя на несколько шагов, когда Тирант зашатался в седле и, чтобы не упасть, схватился за гриву лошади.

— Сядьте прямо, мой господин, — взмолился Ипполит, — нас еще видят со стен города.

— Чума на ваши стены, — простонал Тирант, — почему они такие высокие! И как это стражники видят нас в темноте?

— Есть такие люди, для которых ночная тьма не помеха, — возразил Ипполит. — Разве вы не из их числа?

— А разве таких людей много?

— Больше, чем хотелось бы. Ради нашей безопасности и ради безопасности принцессы вы должны терпеть.

Последний довод убедил Тиранта лучше, чем все остальные, и он, покачиваясь и постанывая сквозь зубы, проехал еще с полмили, прежде чем остановиться.

Остановился и Ипполит. Тирант упал лицом на шею своей терпеливой лошадки и закричал:

— Скорей, Ипполит! Скачите во весь опор, приведите ко мне лекарей, каких найдете, и не задерживайтесь ни на мгновение, потому что я умираю.

Ипполит помог ему сойти с лошади и приготовил для него ложе из седла И конской попоны, а когда севастократор улегся, закутал собольей накидкой.

— Да благословит вас Господь Бог, — сказал Ипполит, — терпите, ваша милость, а я скоро вернусь.

И он ускакал, оставив Тиранта в таком глухом одиночестве, какого тот не испытывал никогда за всю жизнь.

* * *

Утро приближалось; Тирант, лежащий на земле, весь был покрыт росой. От утренних капель серебрились и седло, на котором покоилась голова севастократора, и трава, и соболья накидка.

Лекарь ехал в повозке, а нетерпеливый Ипполит то вырывался вперед, то возвращался к своему спутнику и упрашивал его двигаться быстрее.

— Может так статься, что мы вообще не застанем севастократора в живых!

Лекарь, вырванный из объятий сладкого сна и брошенный волей судьбы и императора на ночную дорогу, испытывал определенное неудовольствие и ничего так на свете не желал, как вновь очутиться в своей постели. Но по ряду обстоятельств это было пока невозможно.

— Скорей! — умолял Ипполит. — Он страдает от невыносимой боли.

Они увидели ту самую лошадку, что доставила Тиранта к месту его «падения»: животное преспокойно паслось возле спящего хозяина. Заслышав стук копыт и грохот колес, лошадка подняла голову и с легким интересом уставилась на вновь прибывших.