Кстати, у Мейна волосы вились от природы, как, по-видимому, и у Дарлингтона. Гризелда также отметила, что он высок, поджар и прекрасно одет, хотя, как ей было известно, у него в кармане не имелось ни пенни. Лишь изредка у него водились деньги. Тому могло быть лишь одно объяснение: герцог Бэдрок вряд ли позволил бы своему младшему сыну жить в сточной канаве.

Тем не менее Дарлингтону как воздух была необходима выгодная женитьба – не зря же он пытался заинтересовать собой Летти Хотсон.

Летти стояла рядом с ним приоткрыв рот и внимательно слушала, но даже с другого конца комнаты Гризелда могла видеть отвращение, которое Дарлингтон испытывал к самому себе, – столь явственно оно было написано на его лице.

«Пожалуй, – подумала она, – я окажу ему большую услугу, избавив его от этой компании». Вскоре она уже стояла рядом с миссис Хотсон и расхваливала платье ее дочери. Летти действительно словно купалась в кружевах, окутывавших ее с головы до ног, но и это ей не помогло, и через две минуты Гризелда уже удалялась под руку с Дарлингтоном, отбив его от чрезмерно энергичных атак матери и дочери.

– Не собираетесь ли и вы развлечь меня тонкими замечаниями насчет кружев Летти? – как бы невзначай поинтересовалась она.

– Пожалуй, нет. Сперва я хотел бы понять, что у вас за дело ко мне, леди Гризелда. – Дарлингтон покаянно вздохнул: – Боюсь, виной всему мои грехи, давно ставшие притчей во языцех.

– Да уж, назвать Джози Колбаской и в самом деле не слишком славный подвиг. – Слова Гризелды прозвучали даже суровее, чем она хотела.

– Клянусь, я никогда не повторю эту ошибку!

Гризелда с удивлением посмотрела на молодого человека и невольно отметила его странные серо-зеленые глаза и густые ресницы. Еще более странным ей показалось то, что он, похоже, и в самом деле раскаивается. Почему, ради всего святого, она не поговорила с ним раньше? Тогда, возможно, ей удалось бы избавить бедняжку Джози от ее печалей после первого же бала, как только они услышали хихиканье и перешептывания, в которых упоминалась Шотландская Колбаска.

– Благодаря вам дебют в свете для нее стал ужасным испытанием. – Гризелда с укором посмотрела на Дарлингтона, и он тут же покорно склонил голову:

– Если бы вы приказали мне держать язык за зубами, я бы это сделал немедленно.

– Правда? – В голосе Гризелды прозвучало сомнение. – Действительно ли моих слов достаточно, чтобы перестать вести себя так жестоко? – Она умолкла, выжидая.

– Кому хочется показать себя столь скверно воспитанным? – Губы Дарлингтона как-то странно скривились. – Надеюсь, я могу пригласить вас на танец?

Гризелда знала, что ей следует вернуться и сообщить о своей победе, но на этот раз любопытство пересилило, и она поступила иначе.

– Я потанцую с вами при условии, что вы дадите мне возможность насладиться вашим остроумием, о котором я столько наслышана.

Дарлингтон покачал головой:

– Я решил больше не зарабатывать себе очки за счет других.

– Допустим. – Гризелда почувствовала себя слегка разочарованной. – Но вы же не собираетесь в монастырь!

Музыканты заиграли вступление к вальсу, и Дарлингтон, улыбнувшись, положил руку Гризелде на талию.

– Я подумал, что мне пора стать скучной личностью, одним из тех, на кого равняются остальные.

Дарлингтон оказался прекрасным танцором, и Гризелда ничуть не пожалела о том, что сразу не ушла от него.

– Я отлично понимаю, что вы имеете в виду: в вас действительно есть что-то от пуританина. Думаю, вы нежны и скромны от природы, но пытались скрыть это за эпатажными выходками.

– Именно так. Я подавил горячее желание стать епископом, но, возможно, мне еще не поздно оставить свет и все суетное.

– Что ж, тогда мне придется устроить вам экзамен, – Усмехнулась Гризелда. – Не забудьте, всем вставшим на путь исправления приходилось преодолевать искушение. – Гризелда с удовольствием ощущала на талии его теплую сильную руку и не спешила закончить танец.

– Думаю, искушение приходит в пустыне. – Ответ Дарлингтона вызвал у нее улыбку.

– В Англии нет пустынь, – заметила Гризелда.

– Вот и хорошо.

– Почему?

– Потому что, как я слышал, в пустыне люди ходят нагими. – В его глазах заплясали смешинки, и на мгновение Гризелда заподозрила, что Дарлингтон пытается соблазнить ее. – Представьте, например, леди Статтерфилд в этом состоянии... – Он кивком указал на костлявую даму, разодетую в многослойное платье из накрахмаленной тафты, которая как раз в этот момент величественно прошествовала мимо.

– Может быть, вы правы и это действительно хорошо, что в Англии нет пустынь, – задумчиво кивнула Гризелда. – Я совершенно уверена, что вы когда-то были первым учеником.

– В наше время не составляет никакого труда быть первым. – Дарлингтон усмехнулся. – Особенно для того, кто любит сплетничать. Вся история состоит из большого количества сплетен, и то, что я оказался первым учеником в этой области, надеюсь, только возвышает меня в ваших глазах.

– История состоит из сплетен? А я думала, она состоит из рассказов о великих событиях, великих людях и великих датах. Моя гувернантка приходила в отчаяние от моей неспособности удержать в памяти даты, но я никогда не видела в этом смысла.

– Я тоже, – любезно согласился Дарлингтон, и Гризелда почувствовала, что он говорит правду.

Музыка перестала играть, и она сделала реверанс.

– Я увижу вас завтра в парке? – спросил Дарлингтон.

– Полагаю, там вы будете выслеживать подходящих для брака девиц? – поддразнила Гризелда.

– Почему бы нет?

Теперь Гризелда не сомневалась, что Дарлингтон принадлежит к той разновидности мужчин, которые готовы флиртовать с покладистой и, по-видимому, доступной вдовушкой и в то же время выискивать богатую жену. Тем не менее она продолжала улыбаться.

– Возможно, мы действительно там встретимся, но точно обещать не могу. – Она отвернулась с вежливой улыбкой, что означало окончание разговора. Хотя ей доставил удовольствие тур вальса, наблюдать за тем, как Дарлингтон пытается подцепить на крючок бедную Летти Хотсон, отнюдь не входило в ее планы.

Глава 9

Когда, любезный читатель, мы остались наедине с нашими порциями омлета, она попросила меня в самой прелестной манере:

– Дражайший сэр, не поможете ли вы мне избавиться от этого неаппетитного завтрака?

Стоит ли мне упоминать, читатель, что этот завтрак мне не суждено забыть никогда?

Из мемуаров графа Хеллгейта

Дверь открылась, и Джози прикрыла руками груди, которые казались ей слишком большими. Она не могла сказать, как это случилось, но в последний год они стали просто огромными. Хорошо еще, что ноги не потолстели и по-прежнему оставались весьма стройными по сравнению со всем остальным.

Мейн тут же помог ей надеть роскошный цветной халат, и Джози с удовольствием почувствовала прикосновение гладкого темно-лилового шелка с пейслианским рисунком.

Потом Мейн протянул ей бокал с шампанским.

– Теперь сядьте, и я покажу вам, как следует ходить даме вашего возраста.

– Вы правда полагаете, что я смогу поработить всех мужчин? – Джози не спеша опустилась на стул.

Без корсета было так удобно, так приятно! Скрестив ноги, она наслаждалась возможностью свободно изгибать спину. Шампанское уже начало действовать, и она мигом обрела бесшабашно-веселое настроение, тем более что этот странный денди готов был потратить на нее уйму времени для того только, чтобы показать, как добиться успеха на ярмарке невест.

Мейн дотянулся до ее брошенного платья, взял его в руки и встряхнул особым образом.

– Что, ради всего святого, вы делаете? – спросила Джози, когда он стал снимать свой сюртук. При всей своей наивности, она могла понять, что эта сцена не похожа на попытку соблазнить ее, и все же...

– Думаю, я лучше смогу показать вам, как следует двигаться, если надену женское платье. – Мейн очаровательно подмигнул ей. – Слава Богу, здесь короткие рукава. Боюсь, что мои руки слишком мощные, оттого что я имею дело с лошадьми, а это немодно.

Прежде чем Джози успела что-нибудь сказать, Мейн сбросил рубашку и принялся надевать платье, что оказалось для него крайне непростой задачей, поскольку он весь состоял из гладких и отчетливо очерченных мускулов. Она воображала, что на груди у мужчин масса густых волос, но ничего подобного у Мейна не было – его кожа оказалась совершенно гладкой. Он бы отлично смотрелся в тенистом лесу, с лозами, вплетенными в шелковистые кудри, – настоящий лесной бог, не знающий о своей красоте.

Не замечая своего состояния, Джози словно приросла к стулу и не произносила ни звука. Чувства ее смешались: она испытывала влечение и страх, удивление и удовольствие.

Однако уже секундой позже все это разрешилось приступом неудержимого смеха, когда Мейн поднял ее платье и одним ловким движением распорол его на спине сверху донизу. Это произошло прежде, чем она успела выразить протест, – а ведь оно было одним из лучших творений мадам Бадо, изготовленное из тончайшего шелка на чехле из розового газа и расшитое крошечными белыми стеклянными бусинками. Потом он стал натягивать рукава, и треск разрываемой материи повторился, но разве теперь это могло иметь какое-нибудь значение?

– Ну вот. – Мейн прервал свои действия, чтобы сделать глоток шампанского. – Теперь можно смотреть.

– Теперь? – Джози продолжала безудержно хохотать. – Пожалуй, теперь уже поздно!

Мускулистые руки Мейна забавно выступали из крошечных розовых рукавчиков платья, и в этом была явная несообразность, как если бы тигр вздумал напялить передник.

– Прекратите издеваться, – сказал Мейн серьезно. – Лучше представьте, что я мисс Люси Дебютантка.

Джози тут же вскочила и сделала реверанс:

– Приятно познакомиться, мисс Люси!

Она не могла не отметить, насколько легче делать реверанс, когда на тебе нет корсета, впивающегося в тело.

Мейн тоже сделал нечто весьма похожее на реверанс, а потом отошел в дальний конец комнаты.

– Итак, теперь смотрите внимательно. Люси – молодая неопытная девушка, но она прирожденная кокетка и инстинктивно чувствует, что мужчинам приятно. Надеюсь, вы меня понимаете?

– Нет, – честно ответила Джози. – Моя гувернантка мисс Флекно учила меня ходить с книгой на голове. Я должна была каждую минуту помнить, что леди обязана держать спину прямо и поменьше вилять различными частями тела.

Мейн раздраженно фыркнул:

Ваша мисс Флекно – обыкновенная идиотка. Виляние бедрами – именно то, что следует делать; разумеется, без вульгарности, в изысканной манере. Ну, теперь ясно? – Он положил руку на обтянутое розовым шелком бедро и не спеша направился через комнату к Джози. При этом, как по волшебству, его походка приобрела сходство с медлительной и грациозной походкой хищницы, женщины, бедра которой двигались, как руль корабля, встречающего на пути волну.

Когда он повернулся, Джози снова не смогла удержаться от смеха. Разумеется, ее бедное платье не сходилось на его спине, чем еще больше усиливало комизм ситуации.

– Прекратите фыркать, ведьма, – бросил Мейн через плечо. – Теперь ваша очередь.

– Моя очередь?

Преодолев смущение, Джози встала рядом с ним.

– Пусть ваши бедра покачиваются, – скомандовал Мейн. – У вас красивые бедра. Я заметил это, хотя вы и превратили себя в мисс Колбаску.

– Я не... – начала Джози, но тут Мейн весьма бесцеремонно подтолкнул ее, и они двинулись через комнату, держась рядом.

Увы, это не сработало. Джози не чувствовала себя кокеткой, хоть и положила ладонь на талию и попыталась покачивать бедрами. При этом она все же успела осознать, что ей бы понравилась фигура Мейна, будь он женщиной. Весь он выглядел таким чувственным, когда изображал женщину!

Внезапно Мейн остановился и недовольно посмотрел на нее:

– Вы не слишком внимательны, Джози, и не чувствуете, что надо делать. Скажите, вы когда-нибудь целовались?

– Конечно!

– Поцелуй с мужчиной – вот что я имел в виду.

Джози покачала головой. Кому, интересно, придет в голову поцеловать ее? Неужто он слеп?

Должно быть, Мейн прочел это на ее лице, он неловко отвел глаза.

– Да, это проблема. Вы не чувствуете своего тела, совсем не чувствуете...

И вдруг произошло неожиданное: в одну секунду Мейн оказался стоящим лицом к ней в ее розовом платье. Стеклянные бусинки, так старательно нашитые белошвейками мадам Бадо, поблескивали в лунном свете, и сейчас, должно быть, это выглядело нелепо, но почему-то Джози показалось, что сам Вакх, спустившись в эту странную комнату в башне и оказавшись рядом с ней, смотрит на нее, и в его глазах она читает безумный страстный призыв.

Однако то, что затем произнес Мейн, вовсе не прозвучало как призыв.