Элоиза Джеймс - Вкус блаженства

– Откуда ты мог их знать? Где ты их слышал?

Дарлингтон пожал плечами:

– У меня есть друзья среди полицейских; если мне случается набрести на интересный материал, я не скуплюсь на гинеи.

Гризелда долго смотрела на него, и наконец губы Чарлза изогнулись в понимающей улыбке.

– Я согласен, средства к существованию достаются мне не слишком благородным образом. Я чернорабочий. По правде говоря, я и сам иногда стыжусь себя, а моя семья находит мои занятия омерзительными. Отец не желает даже слышать о моих занятиях, и это одна из причин, почему он помешан на идее женить меня на деньгах.

Гризелда нахмурилась. Как он смеет считать ее настолько заносчивой?! И почему она должна отказываться от брака с писателем?

– Я пишу как раз такое имеющее успех чтиво, о каком мы говорили вчера, – продолжал говорить Дарлингтон. – Мать убийцы непременно падает в обморок, услышав о том, что его заключили под стражу. Все жертвы – крепкие молодые люди, из которых получились бы замечательные мужья и отцы... Ну и так далее. – Он замолчал в ожидании ее реакции на его слова, но Гризелда не отвечала: она уставилась на полированную столешницу, напряженно о чем-то размышляя. Потом вдруг она прижала руку ко лбу и, покачнувшись, упала ему на руки.

На какое-то мгновение Чарлз растерялся. Что, черт возьми, происходит? Неужели это он довел ее до обморока?

В отчаянии он стал оглядываться по сторонам, вспомнив, что, если женщина падает в обморок, ее следует приводить в чувство нюхательными солями. К сожалению, у него на кухне был только лук.

Наконец он уложил ее на кушетку. Лицо Гризелды казалось мертвенно-бледным: должно быть, она испытала гораздо более сильный шок, чем он предполагал.

– Гризелда, – осторожно позвал Чарлз. – Пожалуйста, открой глаза!

Ответа не было. Тогда Чарлз быстро принес с кухни кувшин с водой и высоко поднял над головой, собираясь, если понадобится, вылить его на Гризелду.

Слегка приоткрыв один глаз, Гризелда тут же решила, что ей пора очнуться, и издала звук, который, по ее мнению, можно было бы истолковать как проявление отчаяния, после чего Дарлингтон, к ее немалому облегчению, немедленно поставил кувшин на стол.

– Дорогая... – Он с озабоченным видом склонился над ней. – Как ты себя чувствуешь?

Гризелда испустила слабый стон и драматическим жестом поднесла руку ко лбу.

– Не может быть! – слабым голосом произнесла она. Дарлингтон принялся растирать ей руки, и она, услышав, как он бранится себе под нос, чуть не расхохоталась.

– Неужели я это услышала? Не может быть! Конечно, нет!

Пожалуй, тут попахивало ненужным повторением, но для человека, не связанного с литературой, она действовала совершенно правильно и убедительно.

– Гризелда, – начал Дарлингтон. – Я искренне сожалею, что...

– Что мой любовник... – Она широко открыла глаза и в упор посмотрела на него. – Мой любовник – всего лишь обыкновенный наемный работник!

– Но...

Больше Гризелда не могла продолжать эту комедию.

– О, убей меня сейчас же! – возопила она. – Я себя опозорила, запятнала! Моя жизнь разрушена! Моя репутация, мое тело, моя...

Она сделала паузу и уже подумала, не упасть ли снова в обморок, как вдруг заметила, что Чарлз весело улыбается, глядя на нее.

– А ты неплохая актриса...

– Слава Богу, что ты наконец это заметил! Поверь, я смогла бы описать подобную сцену не хуже тебя.

– Это всего лишь клише, – добродушно возразил Чарлз. – И к тому же женщины в моих книгах никогда не издают стонов.

– А жаль, – усмехнулась Гризелда. – Я от всего сердца наслаждалась этой сценой, и мне пришлось прервать представление только потому, что ты собрался окатить меня водой.

– Ясно. Я только не понял, к чему вообще вся эта комедия...

– Ну надо же мне было узнать, как ты обращаешься с женщинами, потерявшими сознание. – Гризелда уселась поудобнее и поправила волосы. – Прежде у тебя не было такого опыта, верно?

– Нет.

– Ты что, считаешь меня дурой, неспособной понять, чем ты занимаешься?

– Но ты...

– Я вполне довольна тем, что мой возлюбленный – автор живой прозы, которой наслаждаются сотни людей. Ты ухитрился разбогатеть и избавить себя от необходимости жениться ради приданого; разве это не замечательно? Кстати, если бы ты покорился отцу и женился на деньгах, Дарлингтон, мы никогда бы не встретились и не узнали друг друга.

– В библейском смысле – да.

Прежде чем Гризелда поняла, что случилось, Чарлз опустился на колени и схватил ее за руки.

– Гризелда, выходи за меня! После всего, что произошло между нами, мы с тобой никогда не сможем полюбить кого-нибудь еще.

– Так я должна выйти за тебя именно потому, что не подойду больше никому?

– Точно. Я тебя обесчестил, и теперь ты моя навек. – Чарлз принялся целовать ее, и, казалось, ответа ему вовсе не требовалось, потому что они оба уже знали – ответ запечатлен в ее сердце.

– Не знаю, что дальше, – сказала Джози со смехом. – В моих любимых романах всегда на этом все и заканчивается.

Мейн сделал несколько шагов по направлению к ней, а Джози все продолжала говорить: она нервничала, и от этого ей хотелось болтать без конца.

– Зато благодаря этим романам я могу описать любого, – убежденно добавила Джози.

Мейн рассмеялся:

– В таком случае приступай. Опиши меня прекрасной прозой, которую ты так любишь.

Джози протянула руку и дотронулась до его бровей. В этот моменту обоих возникло ощущение, будто сейчас они – единственные на свете мужчина и женщина.

– Две брови, черные, как ночь, – сказала Джози, слегка проведя по бровям пальцем. – Ресницы, слишком длинные для мужчины и... Ужасно усталые глаза, утомленные развратом, длившимся столетия!

– Столетия? – изумился Гаррет. – Я что, древний грек?

– Возможно, – кивнула Джози. – Нос благородных очертаний... Губы темно-вишневого оттенка хранят меланхоличное выражение. – В глазах Джози заплясали смешинки. – Они являются свидетельством дикости и необузданности, намекая на вакхическое происхождение их владельца.

– Эти губы, – серьезно заметил Мейн, – и в самом деле несут в себе нечто вакхическое; вот только что знают юные леди о Вакхе? – Он неожиданно усмехнулся. – А теперь моя очередь описать твое лицо, и ты должна мне помочь, потому что я прочел не так много романов.

– Вряд ли это потребуется, – возразила Джози с улыбкой. – Я полагаю, что ты опишешь меня как одну из лошадей, о которых постоянно читаешь.

– Да уж, из тебя получилась бы славная кобылка! – Мейн внезапно и в самом деле почувствовал себя Вакхом, опьяненным лунным светом и своей прекрасной молодой женой. – Кстати, у некоторых лошадей такие же длинные ресницы, как у тебя...

Джози кивнула.

– И у некоторых – такая же густая черная грива, как у тебя. – Мейн намотал на палец ее локон. – Твои губы, – продолжил он, – не тускло-красные, а темно-алые, именно такого цвета, который лишает мужчину сил и делает его слабым. Они полные и соблазнительные; тот, кто смотрит на них, непременно захочет их поцеловать. Смотреть на твои губы – значит желать попробовать тебя на вкус. И вся ты похожа на королеву фей Титанию из пьесы Шекспира...

– На королеву? – Джози рассмеялась. – А мне-то казалось, что я пухлая, обожаю глупые романы и боюсь ездить верхом.

– Господи! – Мейн явно получал наслаждение от этой дискуссии. – У тебя масса достоинств, которые ты могла бы предложить супругу!

– Правда, я очень жизнерадостна, – поспешно сообщила Джози, – и даже иногда могу быть забавной. Я очень честная, и мне всегда внушали, что это достоинство, хотя иногда оно оборачивается против меня.

– А красота?

Джози покачала головой:

– Никакой, по сравнению с другими женщинами.

– Теперь позволь сказать, какой вижу тебя я...

– Не стоит: я терпеть не могу ложь.

– Тогда я не стану утомлять тебя описанием губ или волос, глаз или кожи, хотя у тебя самая прекрасная кожа, какую я имел удовольствие видеть вблизи. Лучше я буду говорить с тобой руками.

Мейн дотронулся пальцем до ее щеки, и прикосновение это оказалось сладостным, как поцелуй ребенка. Потом палец медленно заскользил, и Джози глубоко вздохнула.

Большой палец приблизился к ее нижней губе, и когда он на мгновение остановился, она сжала его губами. Вкус пальца показался ей необычно мужественным, и она затрепетала.

– Сделай это снова! – Голос его слегка охрип.

Ее губы вновь сомкнулись вокруг пальца, потом Джози игриво прикусила его.

В этот момент руки Мейна заскользили ниже, оставляя огненный след на шее Джози.

– Посмотри на меня!

Она покорно посмотрела в его притягивающие глаза, потом опустила взгляд. В лунном свете руки Мейна казались огромными и сильными.

Его теплые пальцы спустились к вырезу ночной рубашки, потом к расстегнутым пуговицам.

Джози затаила дыхание. Что он сделает? Его руки прошлись по всей длине ее рук, и он ощутил их совершенную форму, нежность и красоту.

– Ты когда-нибудь видела портреты возлюбленной Рафаэля?

Услышав этот вопрос, Джози подняла глаза и ощутила, как пылают ее щеки. Тем временем Мейн поглаживал ее запястья, ожидая ответа.

– Нет, – прошептала она.

– У нее твоя фигура, – ответил он тоже шепотом. – Такие изгибы, однажды увидев, мужчина не сможет забыть.

Пальцы Мейна поднялись вверх по ее рукам, но на этот раз его движения стали еще нежнее. Потом его руки нырнули в вырез ее ночной рубашки и принялись описывать там круги, пока он не потянул рубашку за вырез вниз.

Джози слабо вскрикнула, ощутив прохладной от вечернего воздуха кожей тепло его ладоней.

Одно движение – и рубашка упала к ее бедрам.

– Посмотри вниз! – приказал Мейн.

Джози опустила глаза. Руки Мейна кружили по ее груди, будто пытались открыть неизвестную землю.

Опустив глаза, Джози увидела свою грудь его глазами. Она вызывала чистое желание, ее холмы казались нежными и живыми, а соски приподнялись после того, как Мейн дотронулся до них.

Джози прикусила губу, чтобы не позволить своим бедрам рвануться ему навстречу, когда его руки снова заскользили вниз, отмечая свой путь на шелковистой коже, и под мгновенным движением его пальцев ночная рубашка сползла с бедер и упала к ее ногам. Его руки тут же пробежали по изгибам ее бедер и окружности ягодиц, а потом Джози внезапно поняла мужское желание глубже окунуться в эту мягкость.

– Скажи, – задыхаясь, пробормотала Джози. – Все эти женщины, все твои женщины... Они были стройными, очень стройными, поэтому ты влюбился...

Она умолкла, чувствуя, что ее сердце бьется все быстрее и быстрее.

Потом ощутила нежное прикосновение его руки между своих бедер.

– Они были тощими, – неожиданно шепнул Мейн ей на ухо. – А ты необыкновенно нежная.

Джози вздохнула.

Его смеющиеся глаза были устремлены на нее, a oнa растерялась и не знала, что сказать.

– Тебе довелось любить столь многих!

– Это неправда. И ни одна женщина не смотрела на меня так, как ты.

– Даже Сильви?

– Даже Сильви. Стыдно в этом признаться, но, когда ты так смотришь на меня, я чувствую себя красивым. А когда я смотрю на тебя, то не могу сдержаться. Я никогда не позволял себе приблизиться ни к одной женщине, способной заставить меня испытывать подобные чувства; я даже еще не вполне уверен в том, что мы на самом деле женаты...

– На самом деле мы не женаты.

– Ничего, теперь уже скоро.

В тот же миг Джози оказалась в его объятиях, а через секунду Мейн уже укладывал ее на диван.

– Ты хочешь меня, а иначе не зашла бы так далеко, – уверенно произнес он, стоя возле нее и срывая с себя одежду.

При этом Джози даже не пыталась принять такое положение, чтобы все линии ее тела выглядели скромнее, потому что ей вдруг стало трудно дышать. Причина была в том, что она увидела все его мускулистое тело с широкой грудью, сужающейся к талии и бедрам, и то, что было ниже.

Мейн проследил за ее взглядом.

– Никогда еще не спал с девственницей, – сказал он, и между его бровями появилась морщинка.

– Я тоже ни разу не спала с мужчиной, – Джози протянула к нему руки, – но хочу попробовать.

Вместо того чтобы, получив согласие Джози, тут же наброситься на нее, Мейн осторожно прилег рядом и принялся осыпать поцелуями ее глаза и щеки, а она трепетала под этими поцелуями. Заниматься любовью с Мейном таким образом – настоящее чувственное пиршество, думала она, и все это требует времени. Однако уже скоро Джози жадно изучала его тело, касалась и гладила его.