Как мужчина, Райф был красивым, сложенным, по ее представлению, как языческий бог, которому девственницы охотно принесли бы в жертву свою невинность. У него были мягкие, золотистые, почти рыжие волосы, а кожа, кроме загорелого бронзового лица, была светлой и такого же золотистого цвета, как волосы. Его греховные глаза были голубые, как сапфиры, и, когда в чувственном наслаждении их наполовину прикрывали пушистые ресницы, они могли превратить Эллин в безвольную тающую массу желания.

Как любовник, Райф был нежным и страстным, искусным и опытным в достаточной мере, чтобы будить в ней желания, известные немногим женщинам. Одно его присутствие уже действовало на нее, как наркотик, никогда не ослабляющий своего влияния.

Он подчинил ее себе, он вызвал в ней пагубную потребность в физическом удовлетворении. Их связь продолжалась несколько месяцев, пока он работал на ранчо, и Эллин закрывала глаза на поползшие вокруг них сплетни и слухи, и на становившийся все более очевидным факт, что Райф, неутомимый скиталец, вновь собирался уехать. Она даже не слушала Мисси, которая с самого начала была категорически против этой связи, так как она насквозь видела этого ложного бронзового бога.

Как человек, он был, в лучшем случае, ненадежным. Он много говорил о возвышенных идеалах и строил нереальные величественные планы, ждал чего-то важного, что когда-нибудь произойдет. Эллин сразу же поняла, что это были лишь мечты, так как у него явно не было никакой смекалки, именно практической смекалки, необходимой для их осуществления. Но для нее это не имело никакого значения. Он любил ее.

Так она думала.

Он уехал так же внезапно, как и появился, даже не попрощавшись, бросив незаконченные дела и опустошив Эллин до боли, подобной укусу безжалостного паразита. Она даже не удивилась нисколько. К счастью, Эллин не осталась беременной, но все равно она была убита горем, и решила, если сможет, не доверять больше сердце ни одному мужчине.

За три прошедших с тех пор года, ее мнение на этот счет не изменилось. Она не любила Билла, и даже после свадьбы ее будет устраивать такое положение дел. Если у него не будет власти над ее сердцем, он никогда не сможет обидеть ее, решила она. Он не обидит ее, как отец, так жестоко предавший ее мать. Он не обидит ее, как Райф. А она была уверена, что еще раз не перенесет такой боли.

На быстро сменившем цвет темно-голубом небе появился туманный Млечный Путь. Стало холодно. Дрожа и скорчив гримасу, она встала, и тут же до нее донесся пронзительный голос Мисси.

– Я здесь, Мис, – зевая, отозвалась Эллин. – На улице.

Последовал град ругательств. Эллин вздохнула.

– Холодно. Я уже иду, – перебила Эллин.

В доме было тепло, сумеречно и вкусно пахло выпечкой. Берт и Мисси о чем-то спорили на кухне, и Эллин улыбнулась при виде этой знакомой домашней сцены, оставив свои неприятные мысли вместе с пальто, которое она повесила на крючок у двери. Как только она вошла на кухню, разговор смолк, как будто она была предметом этого спора. Эллин подозрительно перевела взгляд с одного виноватого лица на другое.

– До меня дошли какие-то слухи, – строго начала она, пытаясь сдержать улыбку. – Покончим с этим.

– Я не могу, Эллин, – жалобно выпалила Мисси. – Я превратилась в сплошной комок нервов. Я не думаю, что смогу обеспечить должный уход Шейку, а если уеду, то на ранчо все развалится. Что мне делать?

Эллин склонила голову и посмотрела на Мисси.

– Что ты имеешь в виду?

– Эллин Кэмерон, ты не поняла ни слова из нашего разговора! – взорвалась женщина.

– Это потому, что я не слушаю тебя, Мисси. Билл Боланд сделал мне предложение.

Жалобные стоны Мисси превратились в возбужденный визг:

– Не может быть! Что ты говоришь!

– Так и есть, – подтвердила Эллин, стараясь говорить бодрым голосом. – Но мне надо обдумать это. Я не хочу необдуманно бросаться в семейную жизнь.

– Твои мысли об «необдуманном предложении» иногда кажутся смешными, – заметил Берт, с удовольствием приступая к еде. – В это даже труднее поверить, чем в то, что Мисси – сплошной комок нервов.

О чем говорили эти двое? Сбитая с толку Эллин раздраженно уставилась на них.

– Мисси считает, что ей не следует ехать в Дедвуд, – продолжал Берт, как бы отвечая на ее озадаченное выражение лица. – Она думает, и я согласен с ней, что ты можешь намного лучше управиться с делами в Дакоте. Я, конечно, поеду, но если бы ты смогла выкроить время и оторваться от своей пивной, то Мисси осталась бы на ранчо. Ты подходишь для этого Дела, Эллин. Это ясно всем.

Эллин изумленно смотрела на него. Это было ясно к тому же и Люциусу, а Берт, в отличие от Люциуса, был вовсе не глуп. Ей нужно было время, чтобы обдумать свою помолвку и, наконец, она призналась себе, ей хотелось поехать туда с Шейком. И вот Мисси и Берт предоставляют ей обе возможности.

Трудно было поверить в то, что ей повезло.

– Хорошо, – она пыталась не выдать голосом своего волнения. – Может быть, на этот раз смогу.

Мисси захлопала в ладоши, а потом, взвизгнув, повисла на шее у Эллин.

– Благословит тебя Бог, Эллин! Я знала, что ты согласишься! Я, конечно, приеду в день скачек, но Шейку надо там быть послезавтра. Берт уже все подготовил. Ты можешь сейчас собраться?

– Я уже готова, – заявила Эллин, в ответ крепко обняв Мисси.

Джошуа Мэннерс разместился поудобнее в большом, обитом кожей кресле-качалке, которое было похоже на толстую проститутку. Сцепив руки, он отказался от сигареты, предложенной ему губернатором Артуром Меллеттом.

– Что у вас есть для меня, Джош? – поинтересовался небольшого роста коренастый человек, сидящий за столиком красного дерева, метнув на него жадный взгляд своих заплывших глаз.

Джошуа покачал головой, вспомнив о породистом Шейке и его очаровательной хозяйке, раздражающей его.

– Ничего, губернатор.

– Никаких подающих надежды лошадей? – разочарованным голосом продолжал допытываться он.

Мэннерс покусывал губы.

– Я этого не сказал, – и заерзал на месте. – Там был породистый жеребец. Я все глаза проглядел, любуясь им. Он так величественно скакал по полю, как будто владел им.

– Тогда, черт побери, почему он еще не мой? – гаркнул Меллетт, ударив кулаком по полированной поверхности стола.

Но Мэннерса ничуть не смутила столь бурная вспышка гнева.

– Потому что его владельцы не захотели вести дела.

– Чепуха, – энергично воскликнул Меллетт. – Вы ведь знаете мою установку. Что вы им предложили?

Мэннерс покачал головой.

– Вы не понимаете. Они не продали его. Ни за какую цену. Эта лошадь может чертовски свободно стать лучшей в стране, и этим двум дамам отлично это известно.

Он смело произносил последнюю фразу, когда губернатор округлил глаза, задетый его словами.

– Женщины? – спросил он. – Две? Участвовали в скачках?

Мэннерс медленно и убедительно кивнул.

– Женщины, – подтвердил он. – Одна из них управляет ранчо, другая – пивной. Деловые женщины, так сказать.

Взгляд губернатора стал похотливым. Он злобно посмотрел на Мэннерса. Выражение его лица показалось Джошуа отвратительным.

– Деловые женщины, – Меллетт потер свой двойной подбородок, и его голос стал хриплым от непристойного выражения. – Но у женщины может быть только одно «дело». Значит, вы не пытались воздействовать на их женскую сущность? Или вы не произвели на них впечатления?

Непристойные замечания губернатора раньше не действовали на Джошуа, но на сей раз он почувствовал, что его работодатель ужасно досаждает ему.

– Мне показалось, что я понравился ей, – не осознавая, Мэннерс стал говорить в единственном числе. – Но они говорили, как… – он остановил себя, не успев произнести «упрямые ослицы, – как леди, строго и правильно, а одна из них даже отругала меня за то, что я обратился к ней по имени до того, как нас должным образом друг другу представили, – он невольно усмехнулся при этом воспоминании.

Губернатор, наоборот, взорвался громоподобным смехом.

– Отругала на чем свет стоит? Должно быть, какая-нибудь важная дама. Не иначе как вы становитесь старым для такой работы, – он снова засмеялся.

Джошуа нахмурился. Ему было тридцать три, губернатору – пятьдесят. Однако губернатор подписал оправдательный документ и рассчитался с ним сполна по счетам в эти дни.

– Думаю, у нас еще будет шанс в Дакоте на следующей неделе, – сказал более молодой из них, меняя тему разговора. – Позвольте мне заняться этим, – он встал, дав понять, что интервью закончено. – А пока я рекомендую вам ставить на Шейка.

Губернатор проводил его до двери, весело хлопнув по плечу.

– Довольно откровенно. Но, может быть, вы пошлете Реда Симмса за этими «дамами»? Может быть, они смягчатся, увидев его достоинства.

Мэннерс не возражал, когда насмешки губернатора относились на его счет. Но он испепелил этого коротышку взглядом.

– Я сказал, что они леди, а не проститутки, – на прощание упрекнул он Артура Меллетта, а потом удалился, закрыв за собой дверь.

Мэннерса насторожило чье-то присутствие за дверью, которое он почувствовал, прежде чем увидеть. Он внутренне собрался, инстинктивно приготовившись к атаке. Но это было нелепо. Он находился в доме губернатора, и был далек от бесконечных интриг прошлой жизни в секретной службе. Мэннерс заставил себя расслабиться, глубоко вздохнув, и тут обнаружил прямо перед собой презрительный взгляд голубых глаз еще одного служащего губернатора Меллетта, никого иного, как небезызвестного Реда Симмса.

– Подслушиваем у замочной скважины? – спросил Мэннерс с такой любезностью, как будто справился о его здоровье. – Это занятие как раз достойно вас, не так ли, Ред?

На лице Реда появилась едкая улыбка. Еле тлеющий огонь в холодном металлическом взгляде его голубых глаз выдал его гнев, что порадовало Мэннерса.

– Да, – медленно растягивая гласные, как это делали все южане, произнес он. – Кто знает, может быть, когда-нибудь я, как и вы, буду торговать жеребцами.

Ред в открытую обижался, что Мэннерс занимал более высокий пост в окружении губернатора, чем он сам, и никогда не делал из этого тайны. Три года назад он бродил, хвастаясь своими знаниями о породистых жеребцах, своим кентуккским наследием, которые, Мэннерс вынужден был признать, подтвердились с течением времени. Но что касалось Мэннерса – он считал его непорядочным. Любой мужчина, который хвастался бы своими сексуальными победами, как это делал Ред, был достоин только презрения, даже если из какого-то такта он не упоминал имя женщины. В свое время Мэннерс имел дело с враждебно настроенными «мелкими сошками», и так как он предпочитал, чтобы было наоборот, он никогда не давал им спуску. Все остальные люди, находившиеся под его руководством, знали об этом и не высказывали своего уважения к нему ни в лицо, ни за его спиной. Фактически, они не хотели этого.

Он надеялся, что Реду надоест и он вскоре оставит свои занятия. Но, кажется, это было в его стиле. Было больше слов, чем дела, конечно, за исключением женских будуаров. Но через три года Ред все еще был здесь и выжидал. Мэннерс предположил, что тот ждет, когда он откажется от дел и уйдет. Его оскорбления после третьего или четвертого раза подорвали даже бесстрастное терпение Мэннерса. Но губернатору нравился Ред, и он оставался.

– Поправь воротничок, – посоветовал ему Мэннерс, потом поморщил нос. – Боже, Ред, от тебя пахнет, как от дешевой проститутки. Когда ты в последний раз принимал ванну?

Руки Реда автоматически потянулись к воротничку. Потом, раздраженный тем, что его конечности поспешили выполнить то, что приказал Джошуа, он отдернул их. Его загорелое лицо покрылось медно-красными пятнами и исказилось в сердитой гримасе под небольшими усами.

– Я не могу целый день ждать твоего остроумного ответа, – сказал Мэннерс, наслаждаясь его яростью, но скрывая это за непроницаемым выражением лица. – Я думаю, тебя ждет губернатор. В течение двух дней я никуда не поеду. Если до тех пор ты решишься прийти с ответом, то ты знаешь, где меня найти.

Мэннерс сделал пять неторопливых шагов в противоположном направлении, когда услышал шипение Реда:

– Будь проклят, Мэннерс! Джошуа даже не обернулся.

– Это знакомая песенка, а ты даже не можешь ее как следует сыграть, – сделал он выговор своему подчиненному. – Попытайся еще раз позднее, когда будешь пьяным.

Коридор снова опустел, все возможные помощники и секретари губернатора были где-то заняты. Мэннерс быстро забыл о Реде и поймал себя на том, что размышляет над грубыми жестами Меллетта и вспоминает чересчур нелюбезные и холодные слова Эллин Кэмерон. На следующий день после гонки он думал об этой женщине больше, чем надо, и, в конце концов, решил, что должна быть какая-то основательная причина для такой ледяной стены. Потом ему стало интересно, почему он вообще дважды вспомнил о ней, помимо того, что у нее была пара, подобных сверкающим изумрудам, зеленых глаз и бесспорное, прирожденное воспитание леди. Нет, конечно же, Эллин Кэмерон стоила того, чтобы о ней подумать во второй раз, и в нем вспыхнула надежда, что ему представится возможность растопить ледяную стену на предстоящих дерби в Дедвуде.