— Ну а разве не так и должно быть, учитывая, что у вас очень высокое положение в обществе, в отличие от него? Да и разве вы не знали с самого начала, что он именно так и считает? Разве не в этом суть клятвы, которую он дал?

Маргарита вздохнула и отвела глаза.

— Полагаю, да.

— Но вам это не нравится.

— Я иногда жалею, что ничего нельзя изменить.

— Вы бы хотели, чтобы он смотрел на вас так же, как на других женщин — как на кого-то, кто создан для взаимных удовольствий. Вам бы не хотелось, чтобы он видел в вас нечто исключительное, не хотелось бы стоять над ним, как непорочная Богородица в своей нише.

Боль в голосе Астрид сказала Маргарите, что она очень хорошо знает, каково это — быть не такой, как другие женщины. Брошенная родителями в младенчестве, она попала к цыганам. Позже ее взяли в труппу странствующих актеров, которые иногда выступали и в благородных домах. Едва научившись говорить, она должна была вести себя как забавный, маленький, женственный шут. И хотя к тому моменту, как ей исполнилось двадцать лет, она получила место личного шута королевы, она научилась не ждать от жизни ничего лучшего. Она была уверена: мужчины могут иногда проявлять любопытство в отношении устройства ее тела, но, скорее всего, станут смеяться над ней, а не любить. Хуже всех вели себя придворные: пресыщенные, циничные, постоянно ищущие новых ощущений. Она была до слез благодарна судьбе за то, что оказалась рядом с Маргаритой, и, попав в замкнутый мирок Бресфорда, буквально расцвела.

— Да, — чуть слышно произнесла Маргарита.

— Вы действительно всего этого хотите? — не унималась Астрид.

— Но разве это плохо?

— О нет, миледи. Это делает вас такой же женщиной, как и все.

— В любом случае это нелепо. Я не идеальна, как наверняка известно Дэвиду. У меня тяжелый характер, волосы непонятного цвета, а бедра по форме напоминают лиру.

— Я заметила, что своей чистоты вы не отрицаете, — лукаво улыбнувшись, сказала Астрид.

— Едва в этом есть моя вина, не так ли? Я изменила бы это, если бы мне позволили.

— Вы ведь могли выйти замуж за Галливела.

— Вот спасибо! Да я лучше умру старой девой!

Астрид пожала плечиками.

— Возможно, ею и умрете, если все будет происходить согласно плану Генриха и Дэвида. То есть если вы не встретите воина, который будет красив, благоразумен, храбр и любезен.

Маргарита изумленно уставилась на нее.

— Что?!

— Красив — для вашего удовольствия, благоразумен — для вашей репутации, храбр — чтобы не бояться последствий, и любезен — в том смысле, что он желает нравиться.

— Я поняла, спасибо!

— Я просто рассуждаю — возможно, моя идея пригодится вам, когда вы, наконец, станете хозяйкой собственного замка. Хотя, разумеется, этот идеал не должен слишком боготворить вас.

— Дерзкая девчонка, зачем дразнишь меня такой перспективой?

Пока Астрид описывала своего воина, Маргарита пыталась представить его — это был Дэвид. Что это говорит о ней самой? Да и каковы у нее шансы на то, чтобы убедить его: она вовсе не столь чиста помыслами, как он себе напридумывал. Возможно ли вообще убедить его отказаться от данной ей некогда клятвы рыцарской верности?

— О какой перспективе идет речь?

Вопрос прозвучал за их спинами. Волосы на голове Маргариты встали дыбом: она узнала этот резкий голос и манеру растягивать слова. Обернувшись так быстро, что взметнулись ее юбки, она оказалась лицом к лицу с лордом Галливелом. Еще при первой встрече она подумала, что его вытянутый, узкий череп напоминает голову змеи. И его внезапное, совершенно беззвучное появление только подтвердило первое впечатление.

Как долго он уже стоит здесь, у них за спиной? Что он успел подслушать?

— Вы напутали меня, сэр! — не очень любезно произнесла она.

— Прошу пардону, леди Маргарита. Похоже, вы и ваша служанка были поглощены удивительно интересной беседой. Следует ли мне удалиться и дать вам возможность вернуться к обсуждению?

Маргарите ничего так не хотелось, как этого, но она понимала: сказать так будет невежливо.

— Вы последовали за нами с какой-то целью?

— С той же самой, о которой я уже говорил вам, — с кислой ухмылкой ответил он и подошел еще ближе. — Здесь, наедине — или почти наедине, насколько это возможно в подобном месте, — вы, надеюсь, будете ко мне более благосклонны и, выслушав меня, узнаете о моих целях.

На лестничной площадке было тихо. Из покоев, двери которых выходили на нее, не проникало ни единого звука. Астрид прекрасно справлялась с ролью компаньонки, но ее габариты вряд ли позволили бы ей оказать действенную помощь хозяйке в случае необходимости. Похоже, благоразумнее было выслушать бывшего жениха, не вступая в пререкания, которые могут перейти в откровенные угрозы.

— Как вам будет угодно, — равнодушно бросила Маргарита. — Но я тороплюсь.

— На то, чтобы сообщить вам это, много времени не нужно. Вопреки тому, что вам, возможно, говорили, я чрезвычайно заинтересован в заключении брака с вами. Я использую все свое немалое влияние, чтобы гарантировать положительный исход дела. Конечно, если вы не сможете привести мне разумные причины, по каким Генрих позволил этому так называемому Золотому рыцарю помешать вам приехать к жениху, дать мне некое объяснение того, почему король возвел его в ранг своего закадычного друга.

Маргарита лихорадочно искала подходящий ответ. Вопрос Галливела был вполне естественным на первый взгляд, но алчный блеск его глаз настораживал ее. Кое-кто был готов щедро заплатить за сведения о том, что именно произошло между Генрихом и Дэвидом.

Лорд Бресфорд, когда только всплыл вопрос о помолвке с Галливелом, сказал, что тот известен прихотливой сменой своих политических взглядов: он перебегал от Йорка к Ланкастеру и обратно, в зависимости от того, у кого было больше шансов на корону. Возможно ли, что потеря богатой наследницы побудит его оставить лагерь приверженцев Генриха и переметнуться на сторону Перкина Уорбека?

— Я польщена вашим предположением, что мне известны намерения короля, милорд, — уклончиво ответила она. — И все же я ничего не могу сообщить вам по данному вопросу.

— Вы удивляете меня, леди Маргарита. Мне сказали, Генрих внимателен к вашим нуждам благодаря чрезвычайным услугам, оказанным вами короне.

Она стыдливо опустила ресницы.

— Это было бы для меня слишком большой честью. Если мы и оказались полезны его величеству, это произошло случайно.

Его ухмылка стала сардонической.

— И отчего же я вам не верю?

Он намекал на оказанные Генриху услуги, о которых не принято было распространяться. Это было уже слишком!

— Не могу знать, сэр. Прошу простить, но мне пора. — Она отвернулась от него и двинулась к Астрид, уже успевшей сделать несколько осторожных шагов по направлению к ней.

Галливел сделал выпад, схватил ее за руку и резко развернул к себе, при этом его пальцы больно впились в ее плоть.

— Разговор не окончен, леди Маргарита. Вы можете сколько угодно заверять меня в обратном, но я знаю: происходит что-то странное. И я позабочусь о том, чтобы это «что-то» пресечь и вернуть вас, даже если это будет последнее, что я сделаю в своей жизни. И когда мы поженимся и вы будете лежать обнаженной на моей кровати, вы пожалеете о том дне, когда посмели пререкаться со мной.

У Маргариты в груди словно появился холодный камень.

— Осторожнее, лорд Галливел! Вы, возможно, заметили, что я нахожусь под защитой Золотого рыцаря.

— Вы имеете в виду одного из ублюдков Эдуарда? Он весьма скоро забудет вас, если хоть чем-то похож на отца. На слово нашего Эдуарда нельзя было положиться, он никогда не мог удовлетвориться одной женщиной и потому залезал под каждую юбку, которую видел. Ах, если бы он не умер! Он, несмотря на свою распущенность, был лучшим королем, чем набожный Генрих Тюдор.

— Вы восхищаетесь распущенностью? — презрительно бросила она. — Как-то это не особо рекомендует вас как супруга. — По большей части она воспылала гневом из-за инсинуаций, направленных против Дэвида, хотя не оставила без внимания и выпады лорда по отношению к нынешнему монарху.

— Но вы все равно на это не сумеете повлиять, не так ли? — сказал он, откровенно насмехаясь над ней.

Она вырвала руку, которую он все еще сжимал, и снова отстранилась от него.

— Посмотрим, сэр.

— Обязательно посмотрим! — крикнул он вслед удаляющимся дамам, и в его голосе звучала ужасающая уверенность. — Конечно же посмотрим!

День тянулся дальше. Его монотонность не нарушил и урок с Дэвидом — король объявил перерыв в занятиях. Послеобеденное время должны были оживить соревнования между собранными в замке воинами: теми, кто прибыл с Дэвидом из Франции, кто приехал с Галливелом, контингентом замка и людьми Генриха. Не предполагалось ничего особенного: никакой помпы, палаток со снедью или дам, вручающих своим рыцарям сувениры на удачу. Это были просто упражнения, должные поддержать боевую форму мужчин.

По крайней мере, такие сведения Астрид принесла от замковой охраны.

Однако новость эта вселяла тревогу. Подобные соревнования не были такими невинными, как могло показаться. Это были отчаянные, хоть и кратковременные, сражения с заточенным оружием, которое могло искалечить или даже убить участников.

Дэвид, естественно, определит себе место в гуще событий.

Маргарита бродила по замку, перемещаясь от одного наблюдательного пункта к другому. Однако ни с одного из них не открывался достаточно хороший вид на ту площадку, где планировалось проводить состязания. Маргарита не находила себе места от беспокойства. Вдобавок ко всему Дэвид не мог подойти к ней и объяснить, кому вообще пришла в голову эта идея. Она отправила ему записку с Астрид, но та вернулась ни с чем и заявила, что в покоях Дэвида пусто и передать записку было некому. Создавалось впечатление, что все мужчины, оказавшиеся в замке, вышли за его стены и собрались на открытой площадке по ту сторону ворот.

Такие учебные бои устраивались и в доме зятя Маргариты. С пугающей ясностью она вспомнила, как наблюдала за подобными тренировками Дэвида и Рэнда: они прыгали по высокой траве, уклоняясь от большого сверкающего лезвия меча соперника или же, напротив, бесстрашно атакуя. Тогда сердце у нее заходилось от страха.

И вот опять эти стычки. У нее возникло плохое предчувствие на этот счет.

Господи боже мой, ну почему мужчинам так необходимо бросаться в подобный водоворот пота и крови? Что влечет их, какая мозговая лихорадка побуждает их рубить и резать друг друга, словно жизнь ничего не стоит? Как они могут считать нанесенные повреждения пустячными царапинами и относиться к жалким призам, которыми награждают победителей, как к достойным таких усилий и жертв?

Отдаленные вопли преследовали Маргариту всюду, куда бы она ни направилась. Никакое занятие, за которое она хваталась, не могло отвлечь ее. Она открыла книгу в расписанной под мрамор обложке, взятую взаймы у хозяйки замка, но вскоре ее закрыла. Она сделала несколько стежков на вышивке, привезенной с собою, — это был капор для ребенка ее сестры Кейт, который должен был родиться зимой, — и отложила работу в сторону. Она послала Астрид за горячим травяным напитком, приправленным медом, но так и не притронулась к нему, и он остыл. Она накричала на свою миниатюрную служанку за то, что та слишком громко прихлебывала напиток, а затем извинилась за нанесенную обиду. Маргариту не отпускало ощущение, что под кожей у нее ползают муравьи, ей казалось, что над замком зависли грозовые тучи, с каждой минутой становящиеся все более устрашающими, но так и не проливающиеся дождем.

Барабанная дробь и громкий перестук мечей о щиты стали сигналом окончания первого дня турнира. Заслышав этот шум, Маргарита опустилась на скамью в большом зале и, откинув голову, прислонилась затылком к стене.

Наконец-то все закончилось! Вздохнув, она закрыла глаза и прошептала благодарственную молитву.

Уже через мгновение она почувствовала прилив сил и вскочила со скамьи. Она должна отыскать леди Джоанну и предложить ей свою помощь. Теперь пришло время заняться ранеными, а слуги будут сбиваться с ног, относя пиво и вино измученным жаждой воинам, возвращающимся в замок.

Только подойдя к двери, она услышала крики:

— Он пал!

— Золотой рыцарь… удар кинжала…

— Мразь… напал как трус!

Затем раздался беспорядочный топот, зазвучали приказы и выкрики, что-то с грохотом упало на пол, и в зал ворвались мужчины с какой-то ношей. Это был Дэвид: он лежал на длинном щите, который несли четверо его людей. Бледный как смерть, глаза закрыты, а голова безвольно свешивается со щита, покачиваясь в такт шагам носильщиков, волосы, местами слипшиеся от крови, падают на пол золотыми каскадами. Его невероятная мощь исчезла, испарилась.