– Собственно, ничего. Если не считать, что он хитрый и непорядочный.

– Я с ним больше года ходила, и ты только сейчас говоришь?

– Я всегда утверждала, что ты заслуживаешь лучшего, – запротестовала она, – но ты же никого не слушаешь.

– Все, по-твоему, заслуживают лучшего! Рафал – хитрый и непорядочный, Виктор – склад гаджетов, Петр – карьерист. Но тут у нас с тобой мнения сходятся. Но можешь ты назвать мне хоть одного, с кем стоит ходить?

– Могу, – почти беззвучно ответила Эва.

– Я превратилась в одно большое ухо. И кто же этот принц?

– Сын нашего директора, – выпалила Эва, закуривая сигарету. Третью в жизни.

– Ты шутишь? – Она молчала. – Нет, не шутишь. Как его зовут?

– Томек.

– У тебя есть его фотография?

– Есть только вот это. – И она достала из рюкзачка мятый листок. – Ксерокс его характеристики из летнего лагеря трехлетней давности. Он стащил ее из школы, а я стащила у него, отксерила и вернула.

– Покажи! – Я взглянула на листок. – Так я знаю его. В лагере он был у меня в группе. Как раз три года назад. Блондин в очках, да?

– Ты серьезно? – оживилась Эва.

– Сама посмотри. Отзыв воспитателя: мой почерк и моя подпись.

– Действительно. – Она начала читать: – «Томек – мальчик творческий, наделенный огромным воображением и актерским талантом. Товарищи его любят. Доброжелательно относится к старшим по возрасту и к животным. Больших трудностей воспитателям не доставлял». Да, именно такой он и есть. Творческая и впечатлительная натура.

– Ты, видно, не знаешь, как пишутся характеристики в лагере?

– Как?

– Видишь, сверху есть характеристика классного воспитателя.

– Вижу. Ну и что?

– Берутся все карточки, тасуются, и мнение школьного воспитателя переписывается из одной карточки в другую. Иногда добавляешь что-то от себя. «Больших трудностей не доставлял» означает, что парень был пойман на курении или вышиб дверь. А если он оказывался смирным и послушным, то писалось «Никаких трудностей не доставлял».

– Загибаешь!

– Нет, Эвита, не загибаю. Я даже помню, что он натворил. Показал венграм в окно голый зад, потому что они забросали его яблоками. Венгры решили, что таким образом он вызывает их на поединок, и оставшееся время до конца смены подстерегали его, готовые сразиться.

– И что, они побили его?

– К счастью, нет. Я велела ему сидеть в здании, но где там! Он сказал, что вломит им по первое число.

– Какой смелый, – умилилась Эва.

– Дело тут вовсе не в смелости, а в отсутствии воображения. Это были мелкие розничные торговцы, которые не привыкли миндальничать. Нож в живот – и привет. Хорошо, что он попал ко мне в группу. Квятковская сразу сообщила бы в школу.

– За то, что показал голый зад?

– А ты не помнишь, как было в школе? И не за такое люди горели. Меня чуть не завалили на математике только потому, что я сказала учителю, что он не имеет права устраивать в один день две контрольных.

– Расскажи мне что-нибудь о нем. Какой он был?

– Да чего рассказывать? Толстый, провонял табачищем, вместо брючного ремня какой-то шнурок. При виде девочек в мохеровых свитерках он такие слюни пускал…

– Я про Томека спрашиваю.

– Ах, Томек. Да я почти ничего не помню. Как-никак три года прошло.

– Ну пожалуйста. Ну вспомни. – Эва сделала «чертика». «Чертик» используется для того, чтобы умаслить знакомых, и выглядит следующим образом: прикладываешь ладони к голове, согнутые указательные пальцы изображают рожки, и при этом ты строишь умоляющую гримасу. Действует.

– Попробую. Он носил темно-синие джинсы и красную блузу с надписью «Sexy boy», а на дискотеки надевал зеленую. У него были клетчатые плавки и смешные тапки для бассейна. На прощальном вечере он оделся рыцарем. Кольчугу он себе сделал из булавок.

– Малина… Я спрашиваю про характер, интересы.

– А-а. Ну что… У него был пунктик на почве зубов и волос.

– И сейчас тоже.

– Съев шоколадку, он тут же мчался в умывалку. Все время спрашивал меня, не замечаю ли я, что у него откладывается зубной камень и расходятся зубы. Ну что еще? Считал, что он слишком толстый.

– И сейчас тоже, – непонятно почему обрадовалась Эва.

– На первом этаже у нас было зеркало. Так он все время смотрелся в него, втягивал живот, поправлял прическу. И все время мучил меня: «Скажите честно, без уверток: я очень толстый?»

– И что ты?

– Я ему: «Томек, ты беспокоишься о своей внешности прямо как девочка». А он на это: «Времена меняются, пани Малина. Мы, парни, ощущаем все большее давление. Вы читали Твистера?»

– Бедный Томек, – растрогалась Эва.

– Он был слегка зациклен на том, как он выглядит, но знаешь что? У меня совершенно не возникло впечатления, что он пустой или избалованный, как, например, Виктор.

– Потому что он действительно не такой, – уверила меня Эва. – Он впечатлительный и интеллигентный. У него отличное чувство юмора. И еще он любит животных и тоже не ест мяса.

– Короче, ходячий идеал.

– К сожалению, есть один минус.

– Какой?

– Томску всего двадцать лет. Он на семь лет младше меня.


11.06. Сегодня тот долгожданный день. День разговора и истины.

– Я никогда больше не взгляну ни на одного мужчину!

– Трудно тебе будет: половина человечества – это мужчины. – Эва подала мне очередной платок.

– Хорошо, взгляну, но уже никогда не влюблюсь.

– Хотелось бы верить.

– Ты говоришь прямо как Иола.

Я высморкалась в поданный платок.

– Вполне возможно, но посуди сама. Я пережила двенадцать твоих любовных неудач. Почему бы мне не пережить и тринадцатую?

– Огромное спасибо.

– Наверно, я не слишком удачно выразилась, – спохватилась Эва. – Я двенадцать раз слышала от тебя: «Он – моя вторая половинка». Почему бы мне не услышать это в тринадцатый раз?

– Потому что я уже не верю во вторую половинку! – взорвалась я. – Не верю в любовь! Не верю в человеческое бескорыстие!

– Я же говорила тебе: «Не ходи!»

– А я ничуть не жалею. По крайней мере, теперь я знаю, какие мужчины. И вообще люди. Потому с сегодняшнего дня все изменится. С наивностью покончено. С мечтами покончено. Я превращаюсь в машину для достижения успеха. Только карьера, деньги и власть.

– Кто тут говорит о карьере? Малина? Не может быть! – услышала я.

В коридоре стояла Иола.

– Я стучалась, – стала она оправдываться. – Наверно, вы не слышали.

– Это из-за рыданий Малины. Она переживает.

– Рафал женится. – Слова эти прозвучали вовсе не как вопрос.

– Откуда ты знаешь?

– От Виктора, его отец дружен с отцом невесты Рафала. У них какие-то общие дела. Ну что ты так смотришь? Я узнала неделю назад.

– И всю эту неделю ты молчала? Позволила, чтобы я пошла туда и выставила себя круглой дурой. К чему были притчи про соседа и капельку рассудительности?

– Ты, похоже, меня не поняла. – В голосе Иолы я почувствовала холодок. – Неделю назад я узнала об их дружбе. Об их браке Виктор сказал мне только сегодня, и я сразу помчалась к тебе.

– Слишком поздно!

– Извини, но это не моя вина. Я понимаю, что информация дошла до тебя с опозданием. Понимаю, что ты страдаешь от пустоты, образовавшейся после разрыва вашей связи. Но это не причина, чтобы разряжать агрессивность на мне. Ты должна научиться контролировать свои эмоции.

В ответ я залилась слезами.

– Когда у них свадьба? – спросила Эва.

– В конце августа. Отец Виктора получил приглашение.

– Так это правда? Ну, теперь уже на все сто процентов конец с мужчинами! – взвыла я.

Мы втроем сидели в кухне. Я взяла следующий платок, а девочки терпеливо ждали. Наконец, примерно через час, запасы слез у меня иссякли.

– На твоем месте я легла бы спать, – посоветовала Иола. – Завтра ты почувствуешь себя лучше.

– Откуда ты знаешь? – спросила я в нос (распухший от слез). – Откуда ты знаешь, что я буду чувствовать завтра?

– Предполагаю. Но если нет, принесу тебе что-нибудь успокоительное. Ладно, мне пора. Поговорим завтра, когда немножко отойдешь.

Мы остались вдвоем с Эвой.

– Может быть, сожжем его фотографии и тебе станет легче? – предложила она.

Я кивнула. Она принесла спички и коробку с фотографиями. Эва знает, где что лежит в моей квартире, лучше меня.

– Которую первой? О. на этой он вышел полным идиотом. Давай ее.

– Чур, жечь буду я, – оживилась я и поднесла к снимку спичку. Сперва исчезла голова, потом шея, остался кусок рубашки.

И в этот миг в дверь позвонили. Пришел Лешек.

– Устроили Рафалу аутодафе? Смекаю, дело дошло до окончательного разрыва.

– До окончательного разрыва дело дошло еще в Новый год, – объяснила Эва. – А сейчас дошло до окончательного осознания этого печального факта.

– Я могу принять участие в празднестве?

– А входной билет у тебя есть?

– Да. – Он вытащил из рюкзака большущую бутыль джина. – Я как раз думал, с кем ее распить. Диди уехал в Берлин. А Петр в горах, у них там проходит школа менеджеров. Вскоре он получает повышение. И справедливо – в нем столько харизмы. Ладно, конец восторгам. Мы здесь собрались не для этого.

– Точно. Выбери себе фото, – пододвинула я к нему коробку.

– Вот это. Я помню у него эту прическу. Ты тогда познакомилась с нами. Господи, как он мне нравился. И знаете что?

– Ты был уверен, что он не гетеросексуал, да?

– Угадала, Эвита. Я даже получал определенные сигналы, свидетельствующие о его интересе. Странные взгляды. Признаюсь, что, когда он откидывал волосы, на миг сердце у меня начинало биться быстрей.

Я почувствовала, что сейчас снова раскисну.

– А глаза! – продолжал восторгаться Лешек. – Дивные голубые глаза. Такие бездонные, что в них можно было нырнуть и никогда уж обратно не вынырнуть.

– А на меня он уже ими никогда не посмотрит, – почти что взвыла я. – Никогда уже я не буду держать его за руку! Такую теплую и сильную. Больше никогда не коснусь его пальцев.

– И никогда не будешь видеть, как они настойчиво копаются в носу.

– Ну почему ты всегда стараешься все опошлить? – прервал Эву Лешек.

– Такова, к сожалению, реальность. Мне приходилось отворачиваться, чтобы не видеть пальца, углубившегося в ноздрю до среднего сустава.

– Интересно, но на людях он сдерживался. То есть, прости, Эвита, я имел в виду в обществе… ну, сама понимаешь, – засмущался Лешек.

– Понимаю. Иола сочла бы это оговоркой по Фрейду, но я не буду цепляться к словам.

– Я имел в виду большую группу людей, – не унимался Лешек. – Ладно, меняем тему. Ну как, сжигаем?

– Давай. А я принесу пива, чтобы залить огонь, что жжет изнутри.

После этого мы сожгли все остальные фотографии и выпили восемь банок пива, а также большую бутылку джина с тоником.


12.06. Страдаем втроем. Как отрыгивается елкой! В жизни никогда больше в рот не возьму джина.


13.06. Только что ушел Лешек. Едва мы закрыли за ним дверь, позвонила бабушка:

– Малинка! Ты простужена?

– Нет, то есть немножко. – Мне не хотелось посвящать бабушку в наши взаимоотношения с джином. – У меня уже проходит.

– Главное, как следует прогрейся. И принимай эхинацею, она усиливает сопротивляемость организма. Помогает от всего – переохлаждения, гриппа, отравлений…

– Сегодня же сбегаю в аптеку. А как у тебя?

– Понимаешь, вчера утром был странный звонок. Звонил твой парень.

– Рафал? Но мы уже не вместе. Помнишь, я порвала с ним?

– Помню. И когда он сказал: «Я – жених Малинки», я тут же напомнила ему про это.

– И что он?

– Хмыкнул, как будто смешался, но тут же сказал, что вы продолжаете оставаться друзьями.

– Мне про нашу дружбу ничего неизвестно. – Я постаралась, чтобы слова мои звучали как можно безразличней. – И чего он хотел?

– Он звонил по поводу того куска земли под Краковом, что я унаследовала от Антония. Спрашивал, говорила ли ты уже об этом со мной. Я ответила, что нет, а он: «Малинка обещала посодействовать».

– И выполнила обещание, – шепнула Эва.

– Он вел речь о продаже этого участка. Причем очень выгодной. «Я знаю, – сказал он, – что семье Малинки нужны деньги, и такая инъекция наличных, надо полагать, пошла бы ей на пользу». Потом сообщил, что у него имеется покупатель, но решение нужно принимать буквально немедленно.

– И что? – крикнула я. – Ты продала?

– Еще нет. Через час он должен сюда приехать подписать договор. Я пыталась тебе дозвониться.

– Я выключила телефон.

– Хорошо, что наконец я до тебя все-таки дозвонилась. Так что с продажей? Я собиралась завещать этот кусок земли тебе, но раз ты сама просила Рафала…

– Врет. Ничего не подписывай! Никакие мы с ним не друзья. Просто он попытался провернуть комбинацию за моей спиной.