Марсия Андес - Вкус вишнёвой лжи

Но не всем нашим желанием суждено сбыться.

Водитель Элли приезжает раньше, чем обещает, — свет фар ослепляет нас, когда авто подъезжает ближе. Мужчина даже не задает лишних вопросов, когда мы забираемся на заднее сидение.

Еще через двадцать минут машина останавливается возле моего подъезда. Поблагодарив водителя и извинившись за отнятое время и немного испачканные сидения, мы двигаемся к дому. Костю пошатывает, но парень даже виду не подает, что ему больно.

— Голова кружится? — спрашиваю я, когда мы заваливаемся в лифт.

Он облокачивается на перила, продолжая прижимать к ране почти полностью пропитанную кровью футболку. Вещь, кажется, придется выбросить.

— Немного, — признается Назаров.

— Плохо. Терпи, почти приехали…

— Ты меня за кого принимаешь, принцесса? — кривится парень. — Я от такой мелочи не откинусь.

— Хватит… — злюсь я. — Называть меня принцессой. Бесишь.

Костя издает короткий смешок, а потом морщится из-за боли. Лифт останавливается, и двери с тихим звоном открываются.

— Пошли, — первая выхожу из кабинки. — Идти-то можешь? — встревоженно осматриваю парня.

— Могу.

Сделав усилие, Назаров отстраняется от перил и выходит на площадку.

Тусклая лампа освещает лестницу и три старые двери, одна из которых ведет в мою квартиру. Пахнет сыростью и рыбой. В углу замечаю светящиеся глаза соседского кота, который тут же юркает в темноту, как только замечает нас.

Прежде чем позволить Косте войти в квартиру, я тихо открываю дверь и прислушиваюсь. Телевизор молчит, обуви отца в коридоре нет. Значит, все спокойно. Бабуля, наверное, уже приняла снотворное и дрыхнет у себя в комнате, так что можно не волноваться, что нас застукают.

— Заходи, — говорю я, пропуская Костю.

Закрыв за ним дверь, я стаскиваю неудобные босоножки и облегченно вздыхаю. Без каблуков Назаров оказывается куда выше меня, чем я рассчитываю. Включаю свет в коридоре, бросаю сумочку на тумбу.

Узкий коридор обычной старой советской квартиры. Облезлые обои, шкаф, лампочка без люстры. Зато ковер новый… Сама купила недавно.

Не хоромы, но жить можно.

Костя стаскивает кроссовки, осматриваясь и морщась — каждое движение причиняет ему боль, и я это прекрасно понимаю.

— На кухню, — командую я, показывая на дверь слева.

Сама скрываюсь в своей спальне, чтобы переодеться и не запачкать дорогущее платье Элли кровью. Быстро снимаю его, бросаю на кровать. Натягиваю шорты и домашнюю футболку, завязываю волосы в хвост, и только после этого возвращаюсь к Косте, который уже сидит за столом, откинувшись на спинку диванчика.

— Живой? — привлекаю к себе внимание.

— Ага.

Достаю бутылку со спиртом, который бабушка использует для растирания ног, а отец периодически выпивает, когда заглядывает сюда. Осталось меньше половины, но, думаю, этого хватит.

— А ты… Живешь здесь? — скептично бормочет Назаров.

— Да, — достаю из нижнего шкафчика коробку с нитками и иголками. Выбираю шелковые. — А ты чего ожидал? Царские хоромы?

— Ну, — он пожимает плечом. — Так ты и правда не из богатой семьи…

— Бинго! — подхожу к раковине и тщательно мою руки с мылом. — Я тебе об этом весь вечер твержу.

Надо прокипятить нитки, чтобы продезинфицировать их, иначе занесу какую-нибудь дрянь, потом инфекция пойдет, а следом и заражение крови. Достав кастрюлю, я наливаю воду, отрываю нужную длину и ставлю все это добро на огонь. Так… Надо еще что-то с иглой сделать. Просто промыть спиртом — не вариант. Может и не прокатить. Если только накалить на огне.

Прикусив губу, я смотрю на Костю, который пристально наблюдает за мной.

— Ненавижу тебя, — с упреком тяну я.

— Я знаю, — улыбается.

Вода закипает чертовски долго, а когда наконец начинает бурлить, я хватаю тряпку и переставляю кастрюлю на другую конфорку. Открываю крышку и смотрю на нитки, будто это огромный тарантул. Огонь не выключаю.

Перед тем, как достать нитки из кипятка, я беру вилку, тщательно промываю ее и свои руки спиртом, после накаляю на огне и только потом осторожно поддеваю «варево», вытаскивая на свободу. Недолго жду, пока нитки остынут, после беру их кончиками пальцев. Дальше игла. Тонкая, хрупкая, как мое душевное состояние. Аккуратно накаляю ее с двух сторон, обжигаю пальцы, морщусь.

Дальше последний штрих: пытаюсь продеть нитку в ушко, но руки трясутся и не слушаются меня. Одна лишь мысль о том, что сейчас придется зашить рану человеку без местного наркоза, приводит в ужас.

Наконец, справившись с иглой, поворачиваюсь к Косте — тот пристально смотрит на меня, и его взгляд такой уверенный, что я готова отдать ему эту чертову иглу и позволить все сделать без моей помощи.

Вот он, сидит на моей кухне, прижимая футболку к ране, и смотрит так, словно я должна спасти ему жизнь.

Наконец, набравшись решимости, я подхожу к нему. Ставлю бутылку со спиртом на стол, после сажусь перед ним на колени. Он раздвигает ноги, чтобы мне было удобнее. Смущающая поза… Но, слава Богу, снимать с него штаны я не собираюсь.

— Футболку убери, — мой голос напряженный и сиплый.

Костя послушно убирает вещь, позволяя мне увидеть рану. Так, вроде бы, кровь остановилась. Это хорошо.

— Надо рану продезинфицировать…

Без лишних слов парень хватает бутылку со стола, открывает, делает ровно три жадных глотка, словно пьет обычную воду, а после уверенно выливает немного алкоголя прямо на рану.

— С-с-сука, — шикает парень, с громким стуком возвращая бутылку на стол. — Давай, — сдавленно мычит. — Ебашь, пока я не передумал.

Костя шумно дышит, облокачиваясь затылком о стену и прикрывая глаза. Его грудь вздымается, нога нервно почти незаметно дергается.

Ладно. Мне просто нужно зашить эту чертову рану. Просто представлю, что это дырявый носок. Отличное сравнение, Ира, ничего не скажешь!

Осторожно прикоснувшись к его животу, я замираю, пристально вглядываясь в порез. Пытаюсь избавиться от дрожи в руках и успокоиться. Хирурги же как-то работают. А тут просто рана… Ничего серьезного.

Чем раньше возьмусь за дело, тем быстрее покончу с этим.

Наконец, осторожно вонзаю иглу в кожу, чувствуя, как Костя дергается, сдерживая стон. Еще один раз. Медленно стягиваю — рана поддается, будто ткань. Еще один, и еще, пока открытый порез не стягивается и не превращается в полоску, окутанную штрихами ниток.

Я с облечением вздыхаю, прикрывая глаза. Вот и все. Немного неровно, но для первого раза довольно-таки неплохо.

— Обычно телки так стоят передо мной для других целей, — усмехается Костя, смотря на меня сверху вниз.

Его губы кривятся в усмешке, а до меня не сразу доходит смысл его слов.

— Дебил, — бросаю я, поднимаясь на ноги. — Надо еще раз промыть.

Хватаю бутылку со спиртом и решительно выливаю на рану остатки алкоголя, заставляя исчезнуть нахальную улыбку с лица Назарова.

Тот шипит, стукаясь затылком о стену.

Я отхожу в сторону и выбрасываю пустую бутылку в урну.

— Спасибо, принцесса, — тянет Костя.

— Сочтемся, — бросаю я.

Поворачиваюсь к парню, осматривая его с ног до головы. Выглядит Назаров уставшим и вымотанным. Явно потерял достаточно крови, чтобы чувствовать себя дерьмово.

Вспоминаю, что у парня мама инвалид и вряд ли будет рада, если сын заявится домой в таком виде.

— Можешь переночевать здесь, — предлагаю я. — Но утром свалишь, пока бабуля не проснулась. Мне в восемь на работу вставать, со мной и пойдешь.

— Класс. Мерси, — выдыхает он.

— Ага, — устало вздыхаю я. — Пойду в душ. Можешь порыться в холодильнике.

Он ничего не отвечает, пристально пронзая меня своим взглядом. Я секунду медлю, а потом выхожу из кухни, оставляя парня одного.

Да уж. Тот еще денек. Это похлеще двенадцатичасовой смены на работе, которая ожидает меня с утра. А она уж точно не будет приятной…

Сегодня будильник особенно жесток ко мне — не успеваю я сомкнуть глаз, как этот нахал разрывает тишину и вырывает меня из сладкого мира снов. Сил шевелиться нет, да и желания, признаться, тоже. Голова тяжелая, веки еле-еле разлепляются, и то приходится прищуриваться, чтобы хоть что-нибудь разглядеть. Теперь, главное, не рухнуть обратно на подушку, а то усну и больше никогда не смогу проснуться.

Собрав все свои силы, я сажусь на кровати, потирая лицо ладонями. Как же раскалывается голова и хочется спать. Давненько пробуждение не было для меня таким болезненным.

Долго сижу, смотря в одну точку. Кто я и что должна сделать? Какие вообще у меня планы на день? Куда-то идти нужно? Что-то решать? Ах, да. Работа. Беру телефон и смотрю на время. Восемь часов и пять минут.

А выходить мне когда из дома?

Сегодня мне в к десяти, так что в десять нужно уже выдвигаться, пока доеду, пока то да се.

Шумно вздохнув, я свешиваю ноги с кровати и широко зеваю. Взгляд натыкается на матрас, расстеленный на полу: одеяло скомкано, подушка смята, будто на ней кто-то совсем недавно спал.

Только кто?

Ах, да. Назаров. Я же разрешила ему переночевать у меня. Вот только куда он делся? Ушел что ли, пока я спала? Ну, и слава Богу. Хлопот меньше.

Тело ломит, когда я встаю и лениво плетусь в сторону выхода. Останавливаюсь возле зеркала и несколько секунд вглядываюсь в отражение. Это точно я? Почему у меня такое жуткое выражение лица, словно я всю ночь охотилась на девственниц и приносила их в жертву?

Поправив непослушные волосы, я выхожу в коридор и лениво плетусь в сторону кухни с ядовитым желанием умереть, чтобы не идти ни на какую работу. В прочем, такие мысли посещают меня каждое утро, и это не является исключением.

Ничего не подозревая, я широко зеваю, смахивая навернувшиеся в уголках глаз слезы, и захожу на кухню, но в дверях мне приходится замереть, потому что передо мной предстает картина, которую я меньше всего сейчас готова видеть.

Костя Назаров сидит за столом в моей черной широкой футболке (со стороны и не скажешь, что она женская), в его руке кружка с чаем, при чем тоже моя, волосы растрепаны, а на губах играет улыбка. Я точно вчера вечером зашивала ему ножевое ранение?

Но это не самое главное во всей этой картине, потому что напротив Кости сидит мой отец, и он тоже улыбается, словно перед ним старый знакомый, которого он сто лет не видел.

То еще зрелище.

Парень, который отправил сына депутата в кому, мило болтает со следователем, тем самым, что ведет это дело. Ситуация довольна комична, если бы не вселяла в меня ужас.

— О, Ир, — папа первым замечает меня.

Я встречаюсь взглядом с Костей, но улыбка на его лице лишь увеличивается. Интересно, он уже выведал у отца, что тот работает в полиции? Мне кажется, если бы парень был в курсе, то не вел бы себя так беспечно.

— Че… — я моргаю, переводя взгляд на папу. — Че ты приперся в такую рань?

Он как ни в чем не бывало пожимает плечом, поворачиваясь к Косте.

— Я же говорил.

О чем он тут говорил ему? Что вообще тут происходит?

— Заскочил перед работой, — улыбается отец. — Мне Константин как раз рассказывал, что вчера стряслось.

— Да, — поддакивает Назаров, и я удивленно перевожу на него взгляд, вскидывая бровь. Чет я вообще ничего не понимаю. — Я рассказал Антону Юрьевичу, как спас тебя от тех гопников. Как они меня порезали, а ты привела меня домой и подлатала. Еще и разрешила переночевать, а то у моей матери инфаркт бы случился, если бы я в таком виде пришел домой. Она ведь болеет… — Назаров смотрит на моего папу, и тот в ответ понимающе кивает.

— Болеть — это плохо, — вздыхает он. — Моя бывшая жена, мама Иры, раком болела… Так и не спасли.

— Заткнись, — бросаю я. — Хорош трепаться обо всем подряд.

Поджав губы, я подхожу к столу и наливаю в стакан воды. Папа не обращает на меня внимания.

Так, значит, Костя выкрутился, рассказав сказку про то, что он случайно был рядом, когда на меня напали гопники. В итоге в драке его ранили ножом, а я, такая вся благородная, спасла его. Вот только поверил ли ему мой отец? Он же тот еще хитрожопый, может притворяться, а сам наблюдать и анализировать со стороны.

— Но ты не волнуйся, Константин, мы их найдем и накажем. Так просто они не отделаются… — заверяет его отец.

Стоп. Значит, он уже рассказал, что работает в полиции? Кошусь на Назарова, чтобы проверить его реакцию, но тот продолжает безмятежно улыбаться.