Марсия Андес - Вкус вишнёвой лжи

— Прости, — шепчет Стас, чуть отворачиваясь.

Парень отпускает меня и садится ровно. Молчит.

— Я, наверное, пойду, — бормочу я, пытаясь справиться с сердцебиением. Поднимаюсь на ноги, пока неистовое желание дотронуться до Скворецкого не разорвало меня на кусочки. — Можешь не провожать.

Прикусываю губу, поспешно направляясь к двери.

— Ир.

Останавливаюсь, оборачиваясь. В груди зарождается бессмысленная надежда, что парень попросит меня остаться или же что-то в этом роде.

— Костян в тебя по уши втрескался, — говорит Скворецкий. — Никогда в этом не признается, но он давно в тебя влюблен.

Вот, почему Стас остановился. Я нравлюсь его другу, я запретная территория. Я была в такой же ситуации, когда запала на парня своей подруги. Какая-то сраная хрень. Почему я не могу быть с человеком, которого люблю? Почему из-за каких-то принципов все катится к чертям?

Я неопределенно машу рукой, сбитая с толку. Ничего не понимаю. Все кажется каким-то бессмысленным и бесполезным.

— Если нужна будет помощь, звони, — бросаю я. — И хватит за Назарова все делать, он не маленький.

Разворачиваюсь, хватаю куртку с рюкзаком и выскакиваю из квартиры. Что за чертовщина? Почему все так сложно? И Костя, блин. Кто его просил влюбляться в меня? Этого только не хватало…

У всякой лжи своя мелодия. (Джоанн Харрис. Мальчик с голубыми глазами)

Yanke — Моменты

Ложь 49. Стас

Впервые я увидел Элли в конце мая. Она стояла на мосту в парке и улыбалась. Лил дождь, и ее голубое платье прилипало к тонким ногам, а мокрые волосы небрежными локонами закрывали лицо. Тогда я не знал, что это Элеонора Макеева, одна из богатых девчонок в Москве, любительница светских вечеров и изысканной кухни. Она была обычной. Красивой, завораживающей и невероятно привлекательной.

До этого я никогда не верил в любовь с первого взгляда, но в тот момент мне показалось, что у меня за спиной прорастают крылья. Сраные сентиментальности.

Элли выглядела особенной. Я считал, что не достоин ее, боялся, если расскажу о семье, девчонка будет со мной лишь из-за статуса. Многие хотят засветиться рядом со Скворецкими, попасть в журналы, новости. Я не хотел, чтобы моя жизнь, которую я всей душой ненавижу, все испортила.

А потом Макеева окончательно вскружила мне голову, и я несся все выше и выше на обретенных крыльях. Я был слеп. Наивен. А крылья мои были из бумаги. Они сгорели, и я рухнул вниз.

Это подобно озарению. Пелена чувств теперь не ослепляет, и я смотрю на вещи без розовых очков. Но без них мир кажется невероятным дерьмом.

Я схожу с ума. Думаю о ней каждую секунду. Когда пью, еду на байке, с кем-то разговариваю, курю, слушаю музыку, смотрю фильмы. Такое чувство, что Макеева сидит внутри и ковыряется в мозгах, тормошит их, разрывает, вонзается идеальными ноготками, вгрызается зубами.

Я не могу перестать думать о том, почему она так поступила. Я думаю, и думаю, и думаю, и постепенно схожу с ума.

Сколько уже прошло времени? Месяц? Два? Все как в тумане.

Мозги набекрень. Еще и на Иру пытался наброситься. На хрена я поехал за ней? Зачем пытался разузнать про Макееву? Что я хотел доказать себе? Что Элли любила меня больше, чем брата? Или просто искал повод случайно встретить ее? Она ведь стояла там. Видела, как я уезжал с Ольханской.

О чем она думала в тот момент?

Бессмысленно листаю ленту «Вконтакте», будто пытаясь отыскать ответ на все вопросы. Ноутбук, наверное, единственная техника в этом доме, которая избежала моей ярости. Телика нет, и теперь в квартире неестественно тихо. Телефон вечно разряжается — я забываю поставить его на зарядку, в студии срач и беспорядок.

Но у меня нет сил убираться. Я устал. Мне ничего не хочется.

В конце концов, я больше не могу находиться дома: хватаю ключи от байка и уезжаю. Не знаю куда и зачем, просто хаотично ношусь по городу, до тех пор, пока меня не тормозят мусора. А мне уже плевать. Делайте со мной, что хотите.

* * *

Удивительно, как личная трагедия может повлиять на восприятие реальности. Обезьянник больше не кажется отвратительным, и даже сосед по камере оказывается приятным собеседником. Даже в какой-то степени получаю удовольствие, просиживая штаны в затхлом клоповнике. Видимо, здесь мне самое место.

— Выходи, Стас, за тебя заплатили залог, — устало говорит Антон Юрьевич, отец Иры, неожиданно лично решивший навестить меня.

— Залог? — не понимаю я, даже разочаровываюсь. — Отец что ли?

Звенят ключи, и решетки открываются, но я не спешу выходить. Мне требуется немного времени, чтобы осознать ситуацию.

— Нет, — мужчина выглядит уставшим, заспанным.

Неужели Назар? Ему никак нельзя здесь появляться. Если следователь узнает, что Костян связан со мной, то догадается про Ирку. Но не она же решила вытащить меня?

— Секретарь соединил меня с твоим братом, но он отказался тебя забирать, — безразлично тянет мужчина. — Достал ты, видимо, их всех. Давно мы тебя пьяным за рулем не ловили.

Морщусь, неохотно покидая камеру. Двери за мной с лязгом закрываются.

— Я не пил, сколько повторять? — раздражаюсь. — Просто до этого месяц бухал, вот эта хрень и сработала.

Он смотрит на меня и молчит, но я одергиваю себя. Оправдываться не собираюсь. Пусть делают, что хотят. Хоть байк забирают, хоть отправляют за решетку. Мне плевать.

— Иди уже, — бросает Антон Юрьевич, протягивая мой мобильник. Я забираю сотовый и убираю в карман. — Тебя на улице ждут.

Особого приглашения не дожидаюсь. Прячу руки в карман и огибаю следователя, поспешно направляюсь к выходу.

— И, Стас, — окрикивает меня мужчина — приходится обернуться. — Увижу, что ты трешься рядом с моей дочерью, тебе никакие деньги мира не помогут.

Меня будто обливают водой. Так он в курсе? Знает про Иру? Откуда? Почему-то думаю о моменте, когда пытался поцеловать Ольханскую, и все внутри холодеет. Что-то здесь не так. Почему именно Антон Юрьевич пришел выпускать меня из СИЗО? Обычно этим занимаются другие, не следаки.

Кто же все-таки заплатил залог? Костян? Или же Ира…

Ничего не ответив, разворачиваюсь и ухожу. Всю дорогу до выхода думаю о моем спасителе и никак не могу выбросить из головы слова мужчины. Он знает. Он догадался. Еще немного и просечет про парня в коме.

Рывком открываю дверь и вырываюсь на свежий воздух. Светло. Холодно. Где-то обед. Я просидел в изоляторе всю ночь? Да быть не может.

Сбегаю по ступеням и осматриваюсь, ища взглядом знакомые лица. Замираю. Стоит чуть в стороне, смотрит на меня исподлобья. Это не Костян и не Ира. Глупо было думать об этом, у них ведь нет таких денег, чтобы отмазать меня.

Это не отец и даже не мой брат.

Это Элли.

Злость закипает внутри подобно чайнику. Хочется развернуться и уйти, сбежать, чтобы больше никогда не видеть этих серых глаз в коричневую крапинку, не чувствовать разрастающуюся боль.

Она ждет, пока я подойду. Манит будто паук, притягивает в сети. И я иду к ней, останавливаясь достаточно далеко, чтобы не произошло физического контакта.

— Братец послал? — с издевкой спрашиваю я.

— Нет. Я сама приехала, — тихо отвечает блондинка, пристально смотрит, словно не знает, что я могу сделать.

Медлю. Вот она, стоит совсем рядом. Такая чужая, незнакомая. Поверить трудно, что каких-то пару месяцев назад я мог без сомнения прикасаться к ней и целовать. Сейчас же все в этом человеке вызывает лишь отвращение.

— Я вышлю тебе чек, — безразлично бросаю я.

Не хочу быть у нее в долгу. И не буду. Оторвав от девушки взгляд, я ухожу.

— Стас! — окрикивает меня Элли, но я не останавливаюсь. — Стас!

К черту. Нет больше никакого Стаса. Есть только я.

Я ухожу на достаточное расстояние, совершенно забываю про байк, видимо, оставшийся где-то на стоянке участка, и лишь когда добираюсь до другого квартала, в кармане звонит сотовый.

— Что? — раздраженно отвечаю я, не глядя на экран.

— Ты че, за Иркой вчера заезжал? — недовольный голос Назарова лишь сильнее распаляет мой пыл. Да чего им всем надо от меня?

— Да, — пытаюсь говорить спокойно. — Хотел поговорить. В чем проблема-то?

Неужели Ольханская рассказала про мою попытку поцеловать ее? Да нет… Она бы не стала. Костян убьет меня, если узнает.

— Ты ее подставил, чувак, — продолжает злиться друг. — Твоя шкура растрепала всем какую-то хрень про тебя и Иру. Ее теперь вся школа гнобит.

— Погоди, что? — не понимаю я.

Костя недолго молчит.

— Ты ща где? — уже спокойнее спрашивает друг.

— В паре улиц от участка.

— Тебя че, менты повязали? — снова бурчит Назар. — Вот же… Бля, жди там, короче. Щас подъеду.

Он отключается, а я в замешательстве все еще прижимаю мобилу к уху. Да что вообще происходит?

Знаете то странное чувство, когда мысли о человеке одновременно вызывают глупую улыбку на лице и вонзают в сердце острый клинок боли? Это мазохизм какой-то! Я думаю о Стасе, вспоминаю его пальцы на коже, обжигающее дыхание, губы, так близко находящиеся рядом со мной. И поцелуй, которые не случился в реальности, зато миллион раз прокручивался в голове.

Я улыбаюсь, смущаюсь и злюсь одновременно. Ненавижу себя за мысли о том, что хочу броситься к Стасу в объятия, наплевав на его страдания по Элли и на влюбленного в меня Назарова. Но я не могу себе этого позволить, хотя чертовски хочу. Какая же одновременно сложная и простая ситуация! Почему в моей жизни все не может быть проще? Видимо, это семейное.

На следующий день в школе происходит нечто странное. Сначала я решаю, что это просто мое воображение, но потом понимаю, что нет. Практически половина учеников пялится, перешептывается, улыбается, словно меня облили белой краской или повесили на спину бумажку «Пни меня». На всякий случай проверяю одежду, лицо, волосы, но ничего странного не замечаю.

— Ну, ты, Ирка, даешь! — смеется Катя Щеголко, моя одноклассница, когда я прохожу мимо ее компашки, устроившейся у окна.

На первые два урока я не пришла, потому что у меня были дела с работой, поэтому появляюсь здесь только к третьему. Неужели из-за моих прогулов вся эта суета? Приходится сменить траекторию и подойти к девчонкам.

— В смысле? — не понимаю я.

Они смеются и подозрительно смотрят на меня. Да что за чертовщина такая? Что я сделала-то?

— Да все уже в курсе, — улыбается Катька. — Про тебя и Стаса. Все видели, как вы вчера уезжали вместе.

Непонимающе поправляю на плече рюкзак.

— Ну, уезжала и че дальше? — немного грубо отвечаю. — Это ничего не значит.

Они многозначительно переглядываются.

— Ой, да ладно тебе, — Наташа чуть кривится. — Элли нам все рассказала.

— Что, все? — не понимаю я. Неужели Макеева проболталась про свой двойной роман? Хотя… При чем тогда здесь я?

Катя делает шаг вперед, будто собираясь дружески обнять, но вместо этого наклоняется к моему лицу и вкрадчиво проговаривает каждое слово.

— О том, почему вы с ней не общаетесь последний месяц, — заговорщически тянет девушка. — Как ты увела у нее Стаса. Не знала, что ты у нас такая шлюшка.

Пол всего на мгновение уходит из-под ног, а потом в груди вспыхивает злость, готовая разорвать тело на куски.

— За языком следи, — толкаю ее в плечо, и Катя растерянно отступает, видимо, не ожидая от меня такой реакции.

Резко развернувшись, на всей скорости направляюсь в класс. За спиной слышу «Чокнутая». По дороге встречаю еще парочку одноклассников, слышу обрывки их фраз:

«Увела у лучшей подруги парня…»

«По любому, повелась на деньги…»

«А казалась такой невинной».

И бла, бла, бла.

Ну, Макеева. Я тебе сейчас такое «увела парня» устрою! А ведь я еще подумывала простить ее… Подруга называется.

В дверях кабинета сталкиваюсь с Андреем, буквально врезаясь в него.

— О, Ирка, — весело смеется одноклассник. — Любительница богатеньких…

— Рот закрыл! — огрызаюсь я, толкая его в сторону.

Бегло осматриваю класс, замечаю Макееву за своей партой — она о чем-то разговаривает с девчонками, делая жалостливый и страдальческий вид. Заметив меня, Элли замолкает, а ее шайка новых подружек преграждает мне дорогу, начиная наперебой кричать что-то вроде «оставь Элли в покое, ты и так разрушила ее счастье». Не обращаю внимания на тупых куриц и, грубо растолкав неженок, оказываюсь перед блондинкой.

— Какого хрена?! — повышаю голос. Элли делает вид, что все так и должно быть. На меня даже не смотрит. — Че за чушь ты наплела всем? Сама налажала, а меня крайней решила сделать?! Или мне рассказать всем правду? О, лучше я подожду до объявления о свадьбе…