Светка крикнула:

— Ну, чего уставилась, или никогда беременных не видела? Ты, я чую, тоже скоро с прибавлением будешь!

— А что, уже заметно? — ахнула Марина, искренне удивившись.

— Да не то чтобы… — Светка задумчиво сплюнула себе под ноги. — Только вот… Корнями ты будто проросла вся. Да ты иди, иди себе, чего стала? Ты к Введенским шла, так и иди себе. Чай, подружка-то твоя тебя давно дожидается. — И Светка захохотала, точно сказала что-то остроумное, на самом же деле пытаясь скрыть неловкость. С ней никто обычно не разговаривал по-человечески.

— Спасибо, не беспокойтесь, сейчас пойду, — вежливо сказала Марина. Светка бормотнула что-то себе под нос, швырнула сигарету в лестничный пролет и, громко хлопнув решетчатой дверью чердака, удалилась, шаркая разношенными тапочками и ворча, что в доме жить становится невозможно.

«Интересно, — задумалась Марина, — как бомжи сюда попадают? У них свой ключ есть, или им открывает кто-нибудь?»

Аня встречала ее в огромной, полутемной, увешанной картинами и зеркалами прихожей. На ней были узкие черные бриджи и какая-то совершенно умопомрачительная длинная сиреневая блуза.

— Привет! — сказала Марина, с замиранием сердца целуя ее в щеку. — Это тебя в Америке так приодели?

— Ага, — Аня вернула ей поцелуй.

Девочки порывисто обнялись, буквально повиснув друг у друга на шее. Похоже было, что первое мгновение каждой было нужно убедиться, что перед ней — ее лучшая подружка, а не кто-нибудь другой, совершенно новый и незнакомый.

— Ох, хороша ты стала! — Аня оглядела Марину и восхищенно прицокнула языком.

— А ты! — И обе они счастливо засмеялись.

— Маринка, но ты же совершенно не похожа на беременную! Ты меня не разыграла по телефону?

— Увы… — Марина счастливо улыбнулась, чувствуя внутри себя знакомые легкие толчки.

— А незаметно.

— Все впереди.

— Сколько у тебя?

— Да всего четыре месяца, пятый только начался.

— Должно быть уже заметно, — тоном знатока произнесла Аня. Она затащила Марину в свою комнату, поставила ее перед трюмо, и они вдвоем долго рассматривали Марину со всех сторон и сошлись под конец на том, что кое-что все-таки заметно, хотя, если не приглядываться…

— Ты думаешь, в школе завтра сойдет? — на всякий случай уточнила Марина.

— А ты собираешься появиться в школе? — Аня округлила глаза в притворном изумлении. — Они мне там сказали, что и забыли, как ты выглядишь.

— Ну, тогда они тем более ничего не заметят! — И обе они весело засмеялись.

«Здорово! — думала с облегчением Марина. — Это и в самом деле Аня. Моя Анечка, не кто-нибудь! И как я жила без нее так долго?»

Ответ, разумеется, напрашивался сам собой: событий было невпроворот! Если бы Марина просто ходила, как приличная девочка, каждый Божий день в школу, тогда бы она сошла с ума от тоски!

— Ну, рассказывай, — весело проговорила Аня, когда они уселись наконец вдвоем на угловом диване в отделанной деревом кухне. И стены здесь были деревянные, и потолок, и даже пол был деревянный. Боже, как приятно было ступать по лакированным, чуть теплым, казавшимися живыми доскам! Совсем не то, что по вечно холодному, липкому линолеуму.

Они сидели вдвоем и пили безумно вкусный, привезенный из Америки кофе. Аниных родителей дома не было, Аня объявила, что весь вечер — в их с Мариной распоряжении, и было бы здорово, если бы Марина осталась у нее ночевать. «В конце концов, я тебя просто не выпущу, надо нам наговориться вдосталь!»

Но вот кофе был разлит и даже наполовину выпит, а разговор как-то, можно сказать, и не начинался.

— Ну, рассказывай сперва ты.

— Нет, сначала ты!

— Кто из нас был за границей?

— А кто из нас собирается замуж?

Марина не выдержала первой.

— Послушай, — сказала она, — Ань, ну это ж просто нечестно! Я тебе кое-что уже выболтала. А ты мне ни полслова. Я же вижу, что-то у тебя там в этой Америке произошло. Расколись наконец!

— Видишь ли, — осторожно и без большой охоты, явно подбирая слова, проговорила Аня, — ну, что, собственно… Ну, Америка как Америка, тряпки, точь-в-точь такие же серые, как у нас.

— Какие тряпки? — не поняла Марина.

— Да которыми пол моют или со стола, к примеру, вытирают. — Аня машинально схватила тряпку и смахнула ею со стола крошки. — Да много чего, как у нас. А кое-что даже и похуже.

— Раньше ты по-другому говорила…

— Ну раньше… Раньше я на фасад больше смотрела. Ах, витрины, ах, магазины, ах, стиральная машина в каждом подвале! А сейчас? Конечно, у Робертсов (так звали семью, куда поселили в этом семестре Аню и где они с Мариной две недели прожили прошлым летом на языковой практике) целый дом, а у нас всего только эта квартира. Но, честное слово, можешь, конечно, не верить, но мне в ней не тесно!

Марина фыркнула. Анина четырехкомнатная квартира всю жизнь служила для Марины тайным предметом зависти. И дело было не в количестве комнат, главное, чтобы у тебя была отдельная комната, остальное не столь важно. Ширина коридора (или здесь это уже называется холл?), высота потолков тоже имеют значение. Лет шесть назад, можно сказать, в далеком детстве, Аня однажды сказала, что, когда она приходит к Марине, ей все время кажется, что потолок ее вот-вот придавит. Марина тогда долго дулась на нее.

А кухня, где они сейчас сидели! Не кухня, а гостиная! Одних диванов целых два — угловой, на котором они сейчас сидят, и большущая кушетка у двери, где спала раньше Анина бабушка, в прошлом году она умерла.

Анины родители никакие не новые русские, в этой квартире — тогда еще коммунальной, с двумя соседками — выросли Анина мама и ее брат. Брат женился и уехал к жене, обе соседки, одинокие старушки, как-то незаметно скончались. Одну из них Марина смутно помнила. Когда Марина училась в первом классе, она жива была. Анин дедушка еще до Аниного рождения ушел из семьи. Аня до сих пор не знает куда, хотя дедушка регулярно их навещает, приносит Ане примерно раз в месяц всегда одинаковый килограммовый пакет трюфелей и потом не спеша гуляет с ней полчаса в скверике, беседуя о том о сем. Бабушка год назад умерла, и, таким образом, их в этой квартире осталось трое — мама, папа и Аня. Уж надо полагать, им здесь не тесно!

— О чем ты думаешь? — спросила Аня Марину.

— О квартире вашей! — выпалила Марина не задумываясь и тут же вспыхнула: нелепо вдруг прозвучало, можно подумать, она, Марина, дышать не может от зависти! Какое ей дело, у кого какая квартира? Но, к счастью, Аня Марину не поняла.

— О квартире? — переспросила она удивленно. — А чего о ней думать, квартира как квартира, в Америке, между прочим, далеко не у всех такие.

— Еще бы! — рассмеялась Марина. — Но все-таки, что ж там у тебя в Америке произошло? Ань, хватит тянуть, рассказывай!

— Да чего рассказывать? — На Анины глаза неожиданно навернулись слезы. — Вот мы тут… — с трудом выговорила она, — живот твой рассматривали… У меня у самой… Мог быть… Такой же и даже больше! — Не выдержав, Аня уронила голову на стол и разрыдалась. Марина бросилась ее утешать.

— Анька, родная, не плачь! Ну не плачь же ты, Господи! Все как-нибудь образуется! — бормотала она, понимая, что мелет чушь. Такой живот «как-нибудь» образоваться не может. Но как Аня могла в такую историю попасть? А может, ее изнасиловали? У них, в Нью-Йорке, бандитизм покруче нашего! Пошла, к примеру, сдуру в Гарлем… Впрочем, нет, Анька не дура и в Гарлем ни за что не пойдет. Чего ей там делать? Да наверняка ее Робертсы никуда одну не выпускали! — Ань! — Марина решительно тряхнула ее за плечо. — Ну ладно, хватит тебе реветь! Расскажи лучше, что случилось, авось легче станет!

— Ага! — Аня вытерла слезы и попыталась улыбнуться. — Только ты, Марин, никому! Такое дело, сама понимаешь… Мне Катерина Андревна и так всю дорогу мозги полоскала: «Смотри, Аня, если кто узнает, это нанесет удар всей школе». Ну и ей, ясное дело, тоже! Как же, руководитель, не уследила, и зачем вы девочек за границу возите, раз там у вас такие истории приключаются? Может, вы их там потихонечку в бордель сдаете ради языковой практики? Ну и прикроют эту языковую практику вообще, а младшие классы чем виноваты?

— Это тебе Катерина все наговорила?

— Ага. Я и сама… Я, Марин, даже маме ничего не сказала, я просто не знаю, как? Она спрашивает: «Нюшка, ты чего так похудела? Там вроде еда должна быть нормальная? Или ты на диете какой была?» А я говорю ей… — Тут Аня совершенно как-то по-детски всхлипнула: — Занималась, говорю, мамочка, много, поэтому.

Марина прижала к себе Анину голову, и Аня снова заплакала, уже тише, но гораздо горестнее, так что Марине стало не по себе. Впервые в жизни Марина чувствовала себя гораздо счастливее и удачливее Ани. Дичь какая-то, ведь это Аня всегда была счастливее и удачливее, да и умнее, и красивее, если на то пошло, и тут вдруг теперь…

Только сейчас Марина заметила, что Аня очень похудела. Само по себе это могло быть вовсе не плохо — раньше Аня была слегка полноватой, но она похудела как-то неестественно, словно бы не постройнела, а высохла. На лице ее теперь выделялись скулы, из выреза блузки торчали ключицы, глаза были обведены сиреневатыми кругами, подбородок заострился. Казалось бы, похудеть для современной девушки — счастье, но Аню это отнюдь не красило.

— Анька, да что они там с тобой делали, эти американцы, воду на тебе возили, что ли?

Аня слегка улыбнулась.

— Зачем воду? Там везде водопровод есть, не хуже, чем в Древнем Риме. Марин, ты лучше скажи, ты Патрика хорошо помнишь?

Патриком звали старшего сына Робертсов, высокого, широкоплечего очкарика лет восемнадцати-девятнадцати, дико нескладного, как большинство американских парней, с мордой, несмотря на почтенный возраст, до сих пор закиданной угрями. Он учился в колледже и домой приезжал только на уик-энды, здорово играл в теннис и все рвался их с Аней научить. Марина тогда впервые взяла в руки ракетку.

— Патрика? Это у тебя с ним было что-нибудь?

— Еще как было! — Аня тоскливо вздохнула. — Летом началось. А ты что, совсем ничего не замечала?

— Нет…

Маринины глаза расширились от удивления. Может, она бы и заметила, но ведь тогда ей и в голову не могло прийти, что Аня, такая умная, такая рассудительная, такая всегда сдержанная в своих чувствах… Впрочем, это было по-своему и разумно — после школы выйти замуж за американца и поселиться там навсегда, причем не в качестве беженца и иммигранта, а на правах полноправного члена влиться в обеспеченную, респектабельную семью. Положа руку на сердце: кто от такого откажется? Тем более Аньке, что бы она сейчас ни говорила, Америка всегда нравилась…

— Так ты замуж за него хотела? — не выдержав, спросила Марина вслух.

— При чем тут? — Аня вспыхнула. — А если бы и хотела, так что тут такого? Я… Я была влюблена, я совсем потеряла голову. Я… Я думала, ты человек, а ты… Ты как они все, ты ничегошеньки не понимаешь! — И Аня опять разразилась слезами. Марине сделалось стыдно.

— Ань! Прости меня, пожалуйста! Я просто так сказала! Да это же совершенно естественно — хотеть за любимого человека замуж! — Марину хоть застрели, она бы за этого Патрика не пошла, но любовь зла! — А он… — осторожно поинтересовалась Марина, — он что, тоже…

— Да! — выпалила Аня. — У него до меня никого не было.

В это Марине поверить было легче легкого.

— А миссис Робертс что? Как она отнеслась? Напала небось на тебя, как тигрица?

— Марин, ну вот опять ты ничего не понимаешь! Миссис Робертс очень хорошая! Она, если хочешь знать, за мной как родная мама ухаживала, она мне самый близкий человек там была. Она меня и к врачу возила, и клинику оплачивала, она даже Катерине ничего не хотела говорить, чтобы меня из школы не выгнали, сидела со мной в клинике три часа, пока я от наркоза не очнулась.

До Марины наконец дошло.

— Так ты что, — спросила она, холодея, — ты там аборт сделала?

Марина, похоже, совсем забыла, как еще полтора месяца назад сама не видела для себя другого выхода! Сейчас Марина была абсолютно убеждена, что аборт — убийство, причем не кого-нибудь, а крошечного, беспомощного младенца, вроде Ники или Мирьям. На сегодняшний день аборт виделся Марине вещью совершенно немыслимой.

— Конечно, сделала! А что еще оставалось, не рожать же! Мы с миссис Робертс целую ночь перед этим проговорили, и так и этак крутили — ну нету другого выхода, понимаешь, нету! Неужели ты думаешь, что мне хотелось аборт этот делать?

— А жениться на тебе твой Патрик не захотел? Такой вариант даже и не рассматривался?

— Он, может, и хотел бы, но он… знаешь, он еще ребенок. Без мамы он никуда, у них миссис Робертс всем заправляет. Ну а миссис Робертс сказала, что в принципе это не исключено, но что у них цивилизованная страна, у них так не делается, чтобы такие молодые люди, как мы с Патриком, не завершив своего образования… В любом случае, сказала она, надо подождать лет десять.