ПРЕДАТЕЛЬСТВО

Анна Болейн была казнена 19 мая, а 30 мая король женился на Джейн Сеймур.

Рассказывают, что за месяц до смерти Анны он послал Джейн записку, в которой признавался в своей страсти и намекал, что хотел бы видеть ее своей любовницей. Записка сопровождалась мешочком, туго набитым соверенами. Джейн, точно так, как в свое время Анна, ответила отказом, написав, что не будет ничьей любовницей, даже короля. Дальнейший ход событий известен.

Джейн Сеймур была полной противоположностью своей предшественнице – тихая, скромная, доброжелательная.

Елизавета с леди Брайан жила в Хансдоне, куда недавно и я переехала по приказу короля. Я рада была встрече с Маргарет, фактически спасшей мне жизнь в самое тяжкое время, когда все сторонились меня как прокаженной. Приятным сюрпризом оказалось и то, что моя верная служанка Сьюзан, с которой мы не виделись много лет, тоже жила в Хансдоне. Я снова оказалась среди друзей. Выходит, времена меняются к лучшему.

Мне очень понравилась Елизавета – прелестное создание с рыжеватыми, как у отца, волосами, очень на него похожая, даже какими-то неуловимыми жестами и бьющим через край темпераментом. Ей исполнилось три года, и она, наверное, уже могла заметить, как переменилось отношение к ней после смерти ее матери. Подобострастие сменилось всеобщим пренебрежением. Одна лишь добрейшая Маргарет Брайан по-прежнему души не чаяла в несчастной сироте.

Однажды приехал Чапуи. Вид у него был сияющий.

– Вы скоро можете оказаться при дворе, – весело начал он, – все идет к тому. Новая королева желает установить с вами дружеские отношения.

– Я виделась с ней раз или два.

– Она намерена воссоединить семью. А король потакает ей во всем. Как мне кажется, она скоро упросит его возвратить вас ко двору.

– Политика, не имеющая ничего общего с прежней?!

– Абсолютно! Вопрос только в том… как долго король будет увлечен своей нежной фиалкой. Но в данный момент все идет как по маслу. Уверен, что скоро мы встретимся на новом месте – королева твердо намерена вернуть вас из ссылки.

– Как вы думаете, король может изменить свое отношение к браку с моей матерью?

– Боюсь, он слишком далеко зашел, чтобы легко отступить.

– Но сейчас он ненавидит Анну Болейн!

– Да, и обвиняет ее во всех тяжких грехах. Теперь он уверяет всех, что его околдовали. А вас народ по-прежнему приветствует как принцессу, не так ли?

– Даже сильнее, чем прежде.

– Отлично. Король это непременно примет во внимание. Мой вам совет, если позволите, – напишите ему, попросите прощения и родительского благословения.

– Прощения? За то, что я говорила правду и защищала мать?

Чапуи хитро улыбнулся.

– Небольшой компромисс никогда не повредит.

– Вы в самом деле думаете, что я способна признать недействительным брак моей матери? Она поплатилась жизнью за то, что отстаивала правду, а я? По-вашему, я должна солгать?

– Успокойтесь, надо все обдумать, – Чапуи слегка потер лоб, – король сейчас в прекрасном расположении духа. У него любимая жена, и, кажется, его перестали мучить угрызения совести, поскольку он и сам убежден, что стал жертвой колдовства.

– Он восстановит отношения с Римом?

– Не думаю. Слишком уж далеко он зашел.

– Значит, так ничего и не изменится?

Чапуи молчал. Он явно перебирал в уме возможные варианты дальнейшего хода событий.

– Вероятно, о таких вещах не стоило бы говорить вслух, – наконец произнес он, испытующе глядя на меня, – однако я не исключаю, что в будущем Англия может вернуться к истинной вере.

– Но король никогда…

– Вы уже не ребенок, принцесса, – перебил он, не отрывая от меня пристального взгляда, – и понимаете, что Елизавета объявлена незаконнорожденной. Вашим единственным соперником мог бы быть Фитцрой, но его дни сочтены. Король после падения с лошади уже не тот.

– Вы считаете, его здоровье пошатнулось?

Он кивнул.

– Он уже не участвует в турнирах и выглядит очень постаревшим. Мне по секрету сообщили, что у него на ноге незаживающая язва, причиняющая ему мучительные страдания. Не исключено, что… Однако не стоит развивать эту тему.

Я понимала, на что он намекал. Отец постарел. И в молодости он не смог принести многочисленное потомство, а сейчас тем более. Что, если у него больше не будет детей? Кто тогда унаследует трон? Чапуи ясно обрисовал картину: Елизавета считалась незаконнорожденной, как и я, – король признал недействительными оба своих брака – с моей матерью и с Анной Болейн. Генри Фитцрой доживал последние дни. Оставались мы с Елизаветой. Так кто же из нас? Я была старшей дочерью, и меня любил народ.

Так вот какая перспектива раскрывалась передо мной!

Королева Англии! Королева, на которую возложена высокая миссия вернуть свою страну в лоно святой католической церкви!

Со мной произошло то, что можно было назвать чудом. Я мгновенно преобразилась. Исчезло отчаяние и безразличие. У меня была цель в жизни!

Господь не оставит меня, сказала я себе, он мне поможет. Мой отец совершил смертный грех против церкви. И если когда-нибудь мне суждено стать королевой этой великой страны, я восстановлю то, что он разрушил.

Отныне я смотрела на мир другими глазами и ощущала себя женщиной, которой предстоит выполнить священный долг.

* * *

Необходимо вернуться ко двору, первым делом решила я. Ссылка слишком затянулась. Но как сейчас относится ко мне отец? Вряд ли он все забыл. А главное, его наверняка бесит то, что народ по-прежнему меня любит, невзирая на все его старания держать меня подальше от глаз людских.

Я не решилась адресовать письмо королю, а написала Кромвелю, чтобы он передал отцу мою просьбу – милостиво простить меня за отказ подчиниться его воле, в чем я сейчас раскаиваюсь.

Мысленно советуясь с матерью, я пыталась объяснить ей, почему смиряюсь перед обстоятельствами. Это во имя высшей цели, говорила я ей, прося ее святых молитв. Продолжая упорствовать, я лишь обреку себя на вечную ссылку и ожидание насильственной смерти. Мне казалось, что мать, так мечтавшая видеть меня королевой, поймет и простит свою дочь.

Отослав письмо, я стала ждать, но ответа не последовало.

Тогда я написала еще одно письмо, снова прося прощения. И тут меня начала мучить совесть: как я могла, пусть даже преследуя столь великую и благородную цель, признать то, чего требовал отец? Нет, моя мать никогда бы не одобрила такого компромисса.

И тут же, не раздумывая, я написала записку лично Кромвелю, прося его передать мое письмо отцу, но при этом принять во внимание, что я не смогу признать недействительным брак короля с моей матерью и разрыв с римской католической церковью.

Кромвель, оказывается, был весьма заинтересован в моем возвращении ко двору и делал все, чтобы вернуть мне расположение короля. Он понимал, что народ положительно воспримет известие о нашем примирении, а это было важно, поскольку ропот в стране не утихал, и королю не мешало бы сделать великодушный жест в сторону опальной дочери. Раньше предметом всенародной ненависти была Анна Болейн, но с ее смертью мог возникнуть новый повод для недовольства.

Рассуждая как политик, учитывающий в первую очередь интересы короля и свои собственные, Кромвель был убежден, что я должна жить под одной крышей с Его Величеством – так будет спокойней прежде всего королю с Кромвелем, ну и… мне. Ему совсем не хотелось, чтобы вокруг меня собрались недовольные и сами восстановили меня в тех правах, которых лишил меня король.

Отец, со своей стороны, тоже, видимо, понял, что держать меня и дальше в ссылке – опасно. Я уже была двадцатилетней женщиной, способной повести за собой тех, кто не хотел признавать разрыва с Римом.

То ли это Кромвель убедил отца, то ли он сам решил, но факт остается фактом – в один прекрасный день ко мне явилась делегация из двух высокопоставленных персон – герцога Норфолкского и графа Сассекса. Они вручили мне официальную бумагу, из которой явствовало, что я – настоящее чудовище, ибо родная дочь никогда не пошла бы против родного отца в его стремлении к правде и благополучию своих подданных. Только благодаря доброте и милосердию Его Величества я все еще нахожусь здесь, где мне дается возможность просить его о прощении.

Я не могла. Не могла признать, что моя мать не была женой короля, что я – не его законная дочь, что Папа Римский – не наместник Бога на земле, а обыкновенный епископ. Передо мной возник образ матери, которая была тверда, как алмаз, зная, что ее могут и убить, и отравить, но она презирала ложь и тех, кто прибегал к обману. Мне было тяжко.

Я сказала высоким гостям, что буду во всем послушна воле отца, но не могу признать, что его брак с моей матерью был недействительным, и одобрить разрыв с Римом.

Герцог с графом пришли в ярость. Они начали орать на меня и осыпать оскорблениями, особенно отличился Норфолк, славившийся буйным нравом. Я отнеслась к этому довольно спокойно, понимая, что ими движет страх перед королем. Им ведь придется вернуться к нему ни с чем. Неизвестно, как воспримет король известие, что его дочь осталась непреклонна по двум основным вопросам, которые, собственно, и вызвали это противостояние. Ему придется признать, что его родная дочь разделяет взгляды многих мятежников и бунтовщиков, так и не смирившихся с его нововведениями в церкви. Мятежная дочь являла собой реальную опасность, и он хотел вернуть меня в свое стойло. Тогда бы он мог, не опасаясь волнений, выезжать со мной и с новой королевой, показывая народу, что я – его любимая, пусть и незаконнорожденная, дочь, и между нами – полное взаимопонимание. Эти двое хорошо знали, что нужно их хозяину, а теперь им предстояло сообщить ему, что у них ничего не вышло.

Гонцы, приносящие плохие вести, не могли ждать пощады, а тем более от такого короля, который даже в свои лучшие времена, когда он еще любил повеселиться, и то был страшен в гневе. А теперь он постарел и стал настоящим деспотом.

Сассекс восклицал:

– Не могу поверить, что передо мной – дочь короля. Вы просто тупая, упрямая девица!

Я невозмутимо смотрела на него. А про себя добавила: «Упрямая, как отец».

Норфолк тоже орал, что, будь я его дочерью, он бы высек меня хорошенько. На что я сочла нужным возразить, что у него есть, на ком срывать зло – собственная жена, которая, как известно, не жалует его любовниц. Услышав это, он прошипел:

– Я бы запорол тебя… насмерть.

– Боюсь, что народ вас не поймет и раздерет на части.

Он знал, что я права, и разозлился еще больше.

– Подожди, придет время, и я размозжу твою упрямую башку!

Мне стало смешно – эти трусы наперебой оскорбляли меня, полагая, что им удастся добиться того, за чем их послал король.

– Ваши угрозы, милорд, – сказала я, повернувшись спиной к Норфолку и сохраняя то высокомерное выражение лица, которое всегда приводило в бешенство леди Шелтон, – меня нисколько не удивляют. Это так на вас похоже, но руку на меня вы не поднимете. А в конце мне хотелось бы напомнить, с кем вы имеете честь беседовать.

Они сразу присмирели и убрались вон, поджав хвосты, как паршивые псы.

* * *

Чапуи, приехавший на следующий день, был мрачен.

– Король разнес их в пух и прах, – сообщил он, но в глазах его при этом блеснули веселые искорки. – Однако король убежден в ваших связях с мятежниками на севере, которые пользуются вашим именем, чтобы сплотить вокруг себя единомышленников. Он явно нервничает, но, как вы заметили, уступать не намерен. Вам… было бы лучше сейчас находиться не здесь, а во дворце. Боюсь, что от него всего можно ожидать. Не забывайте, что его власть стала неограниченной после разрыва с Римом. Тогда мало кто верил, что он решится на этот шаг. Но он его сделал. И кто знает, что последует за этим?

– Но мы вернем Англию…

– Прошу вас, – прошептал Чапуи, – не упоминайте об этом.

– Это – наша цель, и мы ее добьемся.

– Когда придет время. О таких вещах никогда не следует говорить вслух. Стоит кому-нибудь услышать, и ваша жизнь не будет стоить и копейки. Церковь надеется на вас. Но пока ваш час не пробил, надо вести дело как можно осторожней, а если понадобится, прибегнуть к хитрости.

– Что вы хотите сказать?

– Что вам нельзя больше оставаться в ссылке. Необходимо каким-то образом… любым способом… оказаться при дворе. Кромвель дрожит от страха за свою жизнь, потому что он первый сказал королю о вашем намерении покориться его воле. Король в таком гневе, что никто не чувствует себя в безопасности. Но это неплохо – значит, он не слишком уверен в себе. Королева Джейн старается его успокоить. Она простосердечна и не может себе даже представить, на что способен ее супруг. Кто-то слышал, как она сказала, что с вашей стороны было очень благородно вступиться за честь матери. На что король ей резко ответил, чтобы она не совалась куда не следует, а подумала бы лучше о своей предшественнице – та сунулась и поплатилась головой. Впервые король с ней говорил так грубо. Это свидетельствует о том, что он не владеет собой.