Моя сводная сестра Елизавета, – тогда еще ее не было на свете, – получила примерно такое же воспитание. Но у нас с ней не было ничего общего. Она сыграла далеко не последнюю роль в моей жизни… Так вот, Елизавета совсем не была религиозна, а всю жизнь стремилась только к одному – править страной, и всегда делала только то, что отвечало ее личным интересам. Я вспомнила о ней, потому что у меня уже вошло в привычку во всех случаях жизни сравнивать нас.

Вивас сразу заявил, что, коль скоро ему поручено заниматься моим образованием, никто не должен в это вмешиваться. Моя мать находилась полностью под его влиянием. Он был испанцем, и мне предстояло стать испанкой. Мой брак вознаградит ее за все страдания в Англии – так думала моя мать. Отец же был занят своими делами, и ему пока было не до меня.

– Пусть император обыщет весь христианский мир в поисках наставницы для принцессы, – сказал отец, – но ему все равно не найти никого, кто воспитал бы ее лучше, чем родная мать, испанская принцесса, которая сделает это из любви к нему.

По своей наивности я видела в этих словах проявление отцовских чувств, и потому, когда узнала правду, была сражена горем и обидой. Он уже тогда далеко не был уверен, что этот брак состоится, и подумывал, не бросить ли свою дочь в жертву иным интересам, а потому и не отпустил, оставив при себе.

Я же витала в облаках, мечтая о будущем. Жизнь моя подчинялась строгим правилам, составленным Вивасом. В пример он ставил мою мать, ее мудрость и добродетель, говоря, что даже если ни одно из моих желаний не исполнится, все равно наш долг – сохранять добродетель и святость в жизни.

Я понимала, что мать воспитывалась в строгости, но у нее хотя бы были братья и сестры, а мне и поиграть было не с кем.

Я обожала рыцарские романы, которые мы читали с графиней и леди Брайан. Но Вивас, узнав об этом, пришел в неистовство.

– Немедленно положить конец этому бесполезному чтению! – вопил он. – Для отдыха следует читать Библию или, на худой конец, исторические сочинения.

Все, чем бы я ни занималась, должно было быть направлено на усовершенствование моей натуры. А потому – никакой романтической чепухи!

Игра в карты категорически запрещалась. Красивые вещи расслабляли характер, а потому мне надлежало не любоваться шелками, а зубрить отрывки из греческих и латинских авторов. Только выучив наизусть заданный текст, я могла лечь спать с сознанием, что заслужила отдых.

Я любила учиться, была прилежна, но мне хотелось и поиграть, погулять на воздухе, побегать за своим ручным ястребом. На это времени не оставалось, и я стала бледной, худой и анемичной.

Графиня забеспокоилась. Она долго говорила с моей матерью, убеждая ее, что ребенку необходимо отдыхать.

– Ей предназначена великая роль в жизни, – отвечала мать, – и к ней следует хорошо подготовиться. Иоганнес Людовикус Вивас – один из величайших умов современности. Если мы не будем придерживаться его правил, он уедет в Испанию.

– Что поделаешь, – отвечала графиня, – здоровье принцессы все-таки дороже.

Мать тоже беспокоилась о моем здоровье, но боялась обидеть Виваса. Графиня же стояла на своем – в ней иногда играла кровь Плантагенетов, и тогда с ней было не справиться. Вот и на этот раз она заявила, что, если не смягчат правила, она отказывается нести ответственность за здоровье принцессы.

Она так напугала мою мать, что мне сократили количество занятий. Иногда я думаю, что все-таки те мучительные часы, проведенные над книгами и подорвавшие мое здоровье, принесли мне и много пользы – став взрослой, я могла наслаждаться обществом умнейших и самых образованных людей, получив превосходное образование.

Когда Вивасу сообщили, что принцесса переутомлена и нуждается в отдыхе, он тут же привел в пример дочерей сэра Томаса Мора, получивших отличное образование. Одна из них – Маргарет – была одной из самых просвещенных женщин своего времени и отличалась отличным здоровьем. Узнав поподробней об этой семье, я выяснила, что сэр Томас никогда не принуждал своих детей. В его доме всегда царило веселье, а учение было призвано приносить удовольствие. Я же не отказывалась заниматься, но порой у меня просто не хватало сил и я засыпала над книгами.

Мне помогали мысли о Карле – потея над латинскими переводами, я думала, как мой будущий муж будет гордиться мною.

* * *

Так продолжалось до 1526 года, ставшего для меня переломным.

В свои девять лет я уже многое понимала, – например, что в Европе происходят важные события. Мой отец в союзе с императором воевали с Франциском, собираясь разрушить гнусные планы этого злодея.

Однажды мать, радостно возбужденная, сообщила мне, что только что получила добрые вести: война скоро закончится. Франциск, пытавшийся завладеть Павией, разгромлен и находится в плену у императора в Мадриде.

Я ликовала. Добро, как и должно быть, восторжествовало над злом!

– Твой отец и император собираются поделить между собой Францию.

Я слушала затаив дыхание.

Приехал кардинал. Он мне не очень нравился – вечно разговаривал елейным голосом, но давал понять, что возражать ему неблагоразумно.

Почтительно поцеловав мне руку и осведомившись о моем здоровье, он сказал, что хочет мне кое-что показать. Затем открыл коробочку, в которой лежало изумительное кольцо с изумрудом.

– Очень красиво, – отметила я.

– Его Величество ваш отец и я находим, что вам пришло время показать императору свои истинные чувства. Мне известно, что вы неравнодушны к нему.

– Да, милорд, – ответила я.

– Это прекрасно, – сказал он с улыбкой, – а знаете ли вы, дорогая принцесса, что изумруд дарят друг другу влюбленные? Считается, что изумруд потускнеет, если возлюбленный окажется неверным. Не хотели бы вы послать этот изумруд императору в знак вашей любви к нему?

– О да, милорд, очень хочу.

Он благосклонно улыбнулся.

– Я написал письмо, в котором сообщаю императору, что ваша любовь к нему стала страстью. Что вы ревнуете, а ревность, как известно, – первый признак настоящей любви.

– Но быть может, не стоит говорить о ревности, ведь для нее не было повода?

– А если бы был, вы бы испытали это чувство?

– Возможно, – согласилась я.

– В таком случае кольцо будет послано. Уверен, что изумруд сохранит свой блеск на многие годы.

Изумруд был послан, и вскоре кардинал вновь посетил меня.

– Император получил кольцо, – сообщил он, – и сказал, что всегда будет носить его, и оно будет напоминать ему о принцессе.

Кардинал удовлетворенно улыбался, но не мне, а, казалось, своим, только ему известным, мыслям.

Понять их мне суждено было позднее, когда я наконец пробудилась от сна и увидела жизнь такой, какой она была на самом деле, – жестокой и беспощадной.

В тот год вообще все изменилось к худшему. Или это мне казалось, потому что я стала старше и лучше понимала, что происходит вокруг? Не знаю. Я была поглощена своими занятиями и мало внимания обращала на окружающих.

Франциск был пленником императора, а мой отец собирался помочь Карлу завершить завоевание Франции.

По стране шел набор в солдаты, повысились налоги. Люди с высокими доходами должны были платить целых три шиллинга и четыре пенса за каждый заработанный фунт! Об этом судачили слуги.

Росло недовольство, начались волнения. Я чувствовала нарастающее напряжение, прислушиваясь к разговорам, не предназначенным для моих ушей. Близкие люди старались держать меня в неведении, в результате я привыкла слушать то, что говорят горничные и судомойки. Часто, стоя у окна, я прислушивалась к их разговорам, когда они проходили мимо.

Однажды я услышала такой разговор:

– Это может перекинуться и на другие районы…

– А все из-за ткачей – это они взбаламутили восточные графства…

– Да за что их винить? Им-то какое дело до этой войны, когда детей кормить нечем?!

– Хозяевам нечем платить, вот и остались без работы.

– Все из-за этих налогов на войну…

– Вот что я вам скажу. Раз уж до Лондона докатилось, жди беды.

– Мятеж?

– В первый раз, что ли?

Я дрожала от негодования. Они осуждали моего отца! Говорили о восстаниях против короля. Это же измена!

Иногда мне казалось, что графиня хотела мне что-то сказать. Но в таких случаях она, пожав плечами, заводила разговор на какую-нибудь отвлеченную тему.

Мать тоже выглядела озабоченной. Они обе явно что-то скрывали от меня, а после того, что я услышала из своего окна, мне стало просто страшно. Плиний и Сократ больше меня не интересовали. Я хотела знать, что происходит. Мой отец, император, французский король, ткачи… Необходимо было в этом разобраться.

Я не часто видела свою мать и не хотела отравлять эти драгоценные минуты, боясь причинить ей боль своими вопросами.

С графиней все было по-другому. Я же чувствовала, что она хочет мне что-то сказать. Может, стоило ее подтолкнуть?

– Графиня, что происходит? – спросила я, когда мы были одни. И, не дав ей опомниться, продолжала: – Это правда, что в стране волнения?

– Откуда вам это известно?

– Я слышала обрывки разговоров.

Она нахмурилась и, пожав плечами, нехотя ответила:

– Действительно, в некоторых частях страны…

– В восточных графствах восстали ткачи, а теперь докатилось до Лондона, – перебила я.

Графиня оторопела. Но потом медленно произнесла:

– Я не подозревала, что вы повзрослели, принцесса. И вы слишком умны для своих лет. Что ж, полагаю, вам пора знать об этом. Да, волнения были. Новый налог нанес урон владельцам мануфактур – они не смогли платить рабочим. А деньги были нужны на войну с Францией. Однако король и кардинал поняли, что смуту необходимо вовремя пресечь. Поэтому налог отменили и рабочим заплатили все сполна.

– И они остались довольны?

– Да… к тому же… оказалось, что мы не будем воевать с Францией.

– Как же так? Разве мой отец не встал на сторону императора в войне против Франции?

– Да, так и было, дорогая принцесса… но политика… она меняется. И вчерашний враг сегодня становится другом.

– Каким образом? Как это происходит?

Она немного помолчала и ответила:

– Государь должен думать о том, что лучше для его страны.

– Но император – хороший государь, мой отец – тоже, а король Франции… он же плохой!

– Дорогая принцесса, – снова после небольшой паузы сказала графиня, – может, в один прекрасный день вы станете править страной.

Я затаила дыхание.

– Вы – единственный ребенок у короля.

– Но я же не мальчик!

– Вы – единственная наследница престола. И я всегда полагала, что вам следует больше знать о том, как управлять государством, а не углубляться в латинский и греческий. Думаю, вам также пора знать, что в настоящий момент отношения между вашим отцом и императором… несколько осложнились.

– Вы хотите сказать, что они больше не друзья?

– Главы государств не бывают друзьями в том смысле, в каком мы это обычно понимаем. Если то, что хорошо для одной страны, в равной степени хорошо и для другой, то правители этих стран – друзья. Если же нет, они… – враги.

– Но король Франции потерял свое право на корону. Франция принадлежит нам.

– Все зависит от того, как посмотреть на это. А король Франции мог бы сказать, что у нас нет прав на его корону.

– Однако правда всегда одна. Есть правда и есть ложь!

– Вы безусловно умны, дорогая принцесса, но еще слишком молоды, а в молодости всегда недостает опыта. Вспомните, что совсем недавно мы были друзьями французов.

– Вы имеете в виду те пышные празднества, которые Франциск устроил для моих родителей?

– Значит, помните.

– Но Франциск обманывал нас, притворяясь другом!

– Может, и не он один. Не будем выяснять, кто притворялся, а кто – нет. Это дело прошлое. А нам надо подумать о будущем. Французский король – в плену у императора, и Карл сейчас – в выигрышном положении. Помощь Англии ему больше не нужна. Принцесса, мне придется сообщить вам нечто, что вас сильно огорчит. Вы ведь всего один раз видели императора.

– Да, но я сразу его полюбила.

– Дорогая принцесса, вы ничего не знаете о любви… той, какая бывает между мужем и женой. Вас любят ваша мать, ваш отец, Маргарет Брайан, я – мы все вас горячо любим. И все желаем вам добра. Но император – совсем другое дело.

– Что вы имеете в виду? Он же будет моим мужем!

– Видите ли, принцесса, – сказала графиня, покачав головой, – подобные браки совершаются в интересах государства. Император хотел вступить в союз с вашим отцом, чтобы покорить Францию. Он был холост, а у английского короля – дочь. Вы должны понять, что из-за разницы в возрасте этот брак с самого начала был маловероятным.

– Вы хотите сказать, что император уже не намерен на мне жениться?