Неожиданно Тамара снова открыла глаза и посмотрела на мужа. Ее пальцы слегка дрогнули в его руке. Она попыталась что-то сказать.

Найгел наклонился к ее лицу и прошептал:

– Что, дорогая? Что ты хочешь сказать мне?

Не отрываясь, он с надеждой смотрел в ее глаза.

– Найгел… я… люблю тебя…

– Я тоже люблю тебя, моя радость, я люблю тебя больше жизни!

Очень медленно ее глаза закрылись. Ее рука стала тяжелой в его руке.

Мистер Тилден, стоящий у окна, в глубине палаты, посмотрел на монитор. Линия электрокардиограммы стала прямой. Сердце больше не билось. Хирург подошел к Найгелу и положил ему руку на плечо.

– Мне очень жаль, мистер Джардин.

– Нет! – в исступленном ужасе закричал Найгел. – Нет! – Он склонился над женой. – Не оставляй меня, любимая!

– Она умерла, мистер Джардин, – мягко сказал Тилден.

– Оставьте меня с ней одного, – попросил Найгел.

Хирург кивнул сестре, и они вместе вышли из палаты.

Стиви, ожидавшая у двери вместе с Гидеоном и Майлсом, все поняла сразу.

– Тамара умерла… – начала она и замолчала.

Ее горло перехватил спазм, и слезы потекли по щекам.

– Мне очень жаль, миссис Джардин, – сочувственно сказал врач.

– Я могу войти, мистер Тилден? – спросила Стиви дрожащими голосом. – Я нужна моему сыну.

– Конечно, входите, – ответил Тилден и открыл ей дверь.

Стиви подошла к постели. Она встала на колени и поцеловала Тамару в лоб.

«Моя дорогая девочка, прощай, – мысленно сказала Стиви. – Я никогда не забуду тебя. Я всегда буду тебя любить».

Ее сердце было полно болью. Стиви казалось, оно вот-вот разорвется. Попытавшись овладеть собой, Стиви обняла Найгела и тихо сказала:

– Я здесь, Найгел, с тобой.

Он повернул к ней залитое слезами лицо.

– Мама! Почему? Этого не может быть!

– Я не знаю, Найгел. Я ничего не знаю. Наша дорогая Тамара…

Она старалась утешить сына, но его горе было безмерно. Он был безутешен.

Через несколько минут в палату вернулись мистер Тилден и сестра. Они попросили родных покинуть комнату, но Найгел отказывался уходить, цепляясь за руку Тамары. Когда мистер Тилден начал настаивать, Найгел зарыдал. Горе взяло верх над рассудком.

– Мы останемся еще ненадолго, – сказала Стиви хирургу. – Пока он немного не успокоится.

27

Прошла неделя после трагических событий, но Хлоя все еще была в коме. Ее перевели из интенсивной терапии в отдельную палату, но в ее состоянии не было никаких видимых изменений.

Теперь Стиви могла весь день находиться рядом с дочерью. В восемь часов вечера она возвращалась в отель – оставаться в больнице на ночь не разрешалось.

Стиви неотрывно следила за состоянием Хлои, гладила ее руки, разговаривала с ней в надежде на ответную реакцию. Но Хлоя лежала на больничной койке совершенно неподвижно.

Родные не оставляли надолго мать и дочь вдвоем. Они по очереди приходили в палату, разговаривали с Хлоей, пытались поддержать Стиви.

В понедельник Найгел уехал в Лондон, увозя тело Тамары. Ленор в тот же день отвезла в Лондон детей и Агнес. А во вторник в Лондон уехал Гидеон, чтобы помочь Найгелу с устройством похорон. Вся семья, кроме Стиви и Дерека, проводила Тамару в последний путь.

Стиви было тяжело принимать такое решение. Она рвалась в Лондон, хотела проститься с любимой невесткой, хотела быть рядом с Найгелом, но не могла оставить Хлою. Но она должна была быть рядом с дочерью, когда та придет в сознание, чтобы приласкать и поддержать ее. Все, включая Найгела, понимали ее материнские чувства и одобрили такое решение. А Дерек остался, чтобы поддержать Стиви.

В это апрельское утро Дерек сидел рядом со Стиви в палате Хлои. Он сказал, размышляя вслух:

– Знаешь, я бы мог почитать ей отрывки из моих ролей. Она ведь любит Шекспира.

– Прекрасная мысль, Дерек. Больше всего Хлое нравится твой Гамлет. Может быть, прочтешь его знаменитый монолог? – предложила Стиви.

Дерек задумался и сказал:

– По-моему, он не подойдет. Это довольно печально. Гамлет там говорит о смерти. Как-нибудь я прочитаю ей сонеты. Хлоя говорила мне, что ей нравится Байрон. Мы обсуждали его на Рождество.

Дерек поднялся, подошел к окну и несколько минут молча смотрел на апрельский пейзаж, успокаиваясь и пытаясь выбрать поэму, которая была бы уместна.

Отличная профессиональная память Дерека удерживала практически всю классическую поэзию. Как и Ричард Бартон, он мог на спор декламировать любые отрывки из произведений Шекспира, Байрона, Китса и других знаменитых поэтов.

Он отвернулся от окна, посмотрел на Стиви, держащую руку дочери, и улыбнулся ей.

Стиви постаралась улыбнуться ему в ответ, откинулась на спинку стула и приготовилась слушать. Но ее глаза не отрывались от лица дочери.

Пока звучал чарующий мелодичный голос великого актера, она с тревогой следила за лицом Хлои, пытаясь уловить любую, самую мимолетную реакцию.

Дерек декламировал свою любимую поэму Байрона. Он говорил о юности, нежности, бескорыстной любви. Героиня этих строк была так похожа на Хлою своей грацией, скромностью и чистотой.

Дерек закончил и подошел к Стиви со словами:

– Это моя любимая поэма.

– Прекрасно, Дерек! Ты замечательно прочел.

– Я думал о Хлое, когда читал. Как будто о ней написано.

– Да, как будто о ней.

Стиви повернулась к дочери и внимательно посмотрела на ее лицо.

– Что? – заволновался Дерек.

– Может, мне и показалось, но я заметила легкое движение глаз под веками. – Стиви вздохнула. – Наверное, я ошиблась. Ничего. Никакой реакции. Она так и лежит без движения.

– Хочешь, я еще почитаю, возможно… – Он замолчал. В палату входил Брюс Джардин.

– Доброе утро, – сказал Брюс. – Я только что из Лондона и прямо с вокзала – сюда.

Он пожал руку Дереку, поцеловал в щеку Стиви и остановился у постели Хлои, внимательно глядя на девушку.

– Никаких изменений? – спросил он наконец.

– Пока никаких. Но минуту назад мне показалось, что она повела глазами под веками. Хотя теперь я думаю, что приняла желаемое за действительное.

– Все будет хорошо, Стиви, – быстро сказал Брюс. – Я чувствую это. Не забывай, после ранения прошла всего неделя. Что говорит доктор Лонгдон?

– Что пока все хорошо. Она справляется своими силами. Он считает, что прогноз хороший.

Дерек заметил:

– Лонгдон с самого начала говорил, что Хло будет без сознания около двух недель. – Он подошел к радиоприемнику и включил его. – Давай послушаем немного музыку. Это может послужить хорошим стимулятором для Хлои. Сейчас она воспринимает мир через слух. Это первое чувство, которое вернется. По крайней мере, так мне объясняли мои приятели, доктора.

– Это последствие сотрясения мозга, – тихо сказала Стиви, глядя на Брюса. – Все должно пройти.

– Да, ты мне говорила.

Брюс подошел к Хлое, погладил ее руку и сел рядом с постелью. Обращаясь к Дереку, он сказал:

– Может, почитаешь нам что-нибудь, дружище? Своим волшебным голосом ты мог бы читать телефонную книгу, а слушатели боялись бы пошевелиться, чтобы не проронить ни звука.

Дерек усмехнулся.

– Спасибо за добрые слова, Брюс. Я как раз декламировал Байрона перед твоим приходом. Подожди, я выберу что-нибудь подходящее. Или хочешь попросить что-то конкретное?

Брюс кивнул.

– Ты знаешь, как мне нравятся трагедии Шекспира, но это здесь некстати.

– Почему бы тебе не почитать сонеты? – предложила Стиви. – Они не так трагичны. В конце концов, важен только звук твоего голоса, а не слова, которые ты произносишь. Ты ведь знаешь, как Хлоя ценит твою игру.

В этот же день, после обеда, в больницу приехали близнецы. Они спешили узнать о состоянии Хлои и хотели сменить Стиви, Дерека и Брюса, чтобы дать им возможность отдохнуть.

Гидеон и Майлс только что вернулись из Лондона с похорон Тамары. Майлс подробно рассказал Стиви о траурной церемонии и добавил:

– Найгел держится, несмотря ни на что. Дети тоже в порядке.

Стиви плакала, слушая сына. Смерть Тамары казалась ей такой ужасной и бессмысленной. Но Стиви быстро овладела собой. Ее главная задача сейчас – спасти Хлою. Она должна быть сильной. Она не имеет права поддаваться горю.

Майлс поцеловал ее в щеку и предложил:

– Ма, тебе нужно пойти пройтись. Подышать воздухом, просто посмотреть по сторонам. Ты будешь чувствовать себя намного лучше, даже если просто пройдешься по городу.

– И ты должна поесть, – включился Дерек.

– Давайте все вместе пойдем в «Квинс», – предложил Брюс. – Дерек, дружище, тебе это тоже не помешает. Ты здесь уже целый день.

– Спасибо, Брюс, но я не смогу к вам присоединиться. Мне нужно вернуться в Лондон пятичасовым поездом. Завтра у меня встреча с режиссером, который ставит «Лев зимой». Мне нужно непременно на ней быть. – Дерек повернулся к Стиви и добавил: – Мама завтра приедет сюда, чтобы побыть с тобой, дорогая.

– Дерек, проведите вместе эти выходные в Лондоне, – предложила Стиви. – Я справлюсь сама. Здесь Брюс и мальчики. Пусть мама отдохнет немного.

– И Ленор завтра приедет, – поддержал Стиви Гидеон.

– Ты же знаешь свою мать, Стиви, – ответил Дерек. – Боюсь, что Блер на это не согласится. Она хочет быть рядом с тобой и с Хлоей. Да ты и сама это понимаешь. Ну что ж, пойдем? Идете в «Квинс»? А мне нужно еще упаковать вещи.

Стиви с недоумением подняла глаза на Брюса. Он не спускал с невестки пристального, изучающего взгляда. Стиви поставила чашку на столик и спросила:

– Почему вы так смотрите, Брюс? Что-нибудь не так?

Он покачал головой, но продолжал задумчиво изучать ее лицо. Наконец он сказал:

– Стиви, мне нужно с тобой поговорить.

Брюс замолчал и отвел взгляд. Казалось, он колеблется.

– Я слушаю вас, Брюс. Что-то еще случилось?

– Случилось, только давно… Девятнадцать лет назад…

Он закашлялся.

– Я никогда не смел напоминать тебе об этом, у меня не хватало мужества, хотя порой мне так мучительно хотелось это сделать. Чувствовал, что некоторые вещи лучше оставить невысказанными… Но в последнее время мне просто необходимо задать тебе этот вопрос.

Стиви молча сидела на краешке стула с напряженным лицом.

Брюс снова откашлялся, наклонился к ней и тихо спросил:

– Ведь она моя дочь? Хлоя – моя дочь?

На лице Стиви не дрогнул ни один мускул. Она продолжала не мигая, в упор смотреть на Брюса. И молчала.

Брюс продолжал тем же низким напряженным голосом:

– То, что я сделал, Стиви, это непростительно. Я не понимал, что делаю. На меня что-то нашло тогда в Амстердаме, когда мы приехали покупать бриллианты. Я никогда не прощу себе этого. И никогда не забуду. Я знаю, что для моего поведения не может быть никаких извинений. Я воспользовался твоей беспомощностью… беззащитностью… Я тебя заставил той ночью…

«Не заставил, а изнасиловал», – с горечью подумала Стиви. Но вслух она этого не сказала. Она продолжала молчать.

Молчание Стиви пугало Брюса. Он сказал шепотом:

– Я так любил ее. Мою Хлою. Мою дочь.

– Хлоя не ваша дочь, Брюс, – наконец сказала Стиви спокойным, жестким голосом.

Брюс, потрясенный, недоверчиво уставился на нее, хватая ртом воздух.

– Ты просто не хочешь мне сказать! Она моя дочь! Я все подсчитал: время, даты. Я только думал, что она родилась немного раньше срока.

– Нет, Брюс. Тогда, в Амстердаме, я была уже беременна, когда вы… Я была на восьмой неделе. Хлоя родилась чуть позже назначенного срока. На две недели. Доктор сказал мне, что я беременна, до моего отъезда в Амстердам.

– Значит, не я отец Хлои? – спросил Брюс дрожащим голосом, который прозвучал неожиданно жалобно.

– Нет, вы не отец Хлои. Мне никогда и в голову не приходило, что вы считаете себя ее отцом. Я думала, что вы хорошо относитесь к Хлое, потому что приняли меня и благодарны за мою работу в «Джардин».

Брюс в отчаянии качал головой.

– Все эти годы я не мог себе простить. Порой чувство вины было таким острым, что я боялся смотреть тебе в глаза. Мне было чудовищно стыдно. Поступить так… с вдовой своего сына, с собственной невесткой!

Он был жалок. На его лице отчаяние смешалось с раскаянием и стыдом.

Стиви не знала, что ответить. Не успокаивать же его! Она так и не смогла забыть ту жуткую ночь в отеле. Какой ужас и унижение она испытывала, когда он насиловал ее.

Понимая, как страдает Брюс сейчас, она коснулась его руки. Вернее, заставила себя успокаивающе положить свою ладонь на его руку.

Он накрыл ее ладонь своей и посмотрел ей в глаза:

– Я любил тебя все эти годы, Стиви. Я не мог сказать тебе об этом. Не осмеливался. Я любил и люблю тебя, дорогая. Ты веришь мне?

– Значит, поэтому вы предоставили мне такую свободу в делах? Позволили управлять компанией? Разрешили открыть магазин в Нью-Йорке? Потому что вы думали, что вы отец Хлои?