Моника Маккарти - Властелин ее сердца

– О, мой Бог, милая, ты убиваешь меня!

Ласковое слово соскользнуло с его языка так легко, что было трудно поверить, что прежде он никогда его не использовал.

Розалин застенчиво улыбнулась. Он почувствовал, как что-то защемило в его груди. Что-то большое, могущественное, важное. Что-то, что должно было дать ему паузу, а вместо этого заставило чувствовать себя…

«Дерьмо», – выругался он, чувствуя себя счастливым. С ним это случалось так чертовски давно, что он почти забыл, как это бывает.

– Скажи мне, что делать, – попросила она.

Робби не был уверен, что сможет ответить. Его тело было так сильно напряжено, что он мог рикошетом отбивать камни животом.

– Обхвати меня рукой, – с трудом выговорил он сквозь сжатые зубы, ухватившись за края кадки, чтобы придать себе твердости.

Суставы его пальцев побелели.

Он застонал, увеличиваясь в размерах при первом же ощущении ее пальцев, обхвативших его. Кровь пульсировала – нет, взрывалась! – в его венах. Он мог заплакать. Взрыв наслаждения был так велик, что, если бы он стоял, то опустился бы на колени.

– Я не могу, – сказала Розалин. – Ты слишком большой.

Ее недовольный тон рассмешил бы его, если бы он не был так сфокусирован на том, чтобы не взорваться.

– Сожми немного. Я не сломаюсь.

Пока еще нет, как он надеялся.

Она сделала, как он просил, и Робби чуть не потерял контроль, потому что сладостное чувство пронзило его спину и сконцентрировалось внизу. Оно пульсировало так сильно, что было больно удерживаться.

Это долго не продлится.

– Гладь меня, милая, – прошептал Робби, накрывая своей рукой ее руку, чтобы показать ей, как.

И она гладила. Нежное давление ее мягких тонких пальцев, сомкнувшихся вокруг него, сдавливающих, движущихся, было слишком прекрасным. Давление становилось чересчур сильным. Несколько резких движений – он больше не выдержит.

– Вот так, моя любовь. О боже! Да, прямо здесь… Я сейчас…

Он должен был закрыть глаза и откинуть голову назад. Обычно он так и делал. Но он хотел видеть ее лицо. Он не хотел пропустить ни единой минуты ее посвящения в мир страсти.

Они смотрели друг другу в глаза, когда Розалин довела его до пика наслаждения. Когда он стал слабым. Когда он не мог бороться с собой, даже если бы захотел.

Хриплый возглас удовольствия вырвался из его груди. Робби замер. Он не мог отвернуться, даже когда спазмы сотрясали его. Нет, особенно в этот момент. Удовольствие, которое она подарила его телу, казалось более интенсивным и острым, когда он смотрел на нее. Когда он испытывал близость, которой до этого не испытывал никогда. Когда нежные чувства сдавливали его грудь.

Впервые в жизни Робби, испытав наслаждение, был не один, а разделил это с кем-то еще, и пробудившиеся чувства оказались иными. Более сильными, более пронзительными. Мгновение было слишком значительным, и взгляд, которым они обменялись, был весьма выразительным.

Он втянул ее в это, а когда все было кончено и он осознал реальность того, что сделал, он не знал, как ее из этого выпутать.

Робби наклонил голову и выругался, разозлившись на самого себя.

«Скажи, что я не делал этого. Скажи, что я не заставил сестру Клиффорда ласкать меня».

Но он это делал, а сделав это, позволил ей пробить его защиту. Робби рассказал ей, что отослал свою любовницу прочь, что не хочет никакую другую женщину. Только ее. И как бы приоткрыв ящик Пандоры, он вдруг испугался своих откровений.

Робби поднял голову. Розалин слегка отодвинулась от кадки, но все еще сидела на коленях, неуверенно глядя на него.

Он, не дрогнув, встретил ее взгляд и сказал:

– Полагаю, теперь мы квиты.

Ей потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать, что он имел в виду. Когда смысл его слов дошел до нее, она отшатнулась, как будто он ударил ее. Выражение боли на ее лице было таким пронзительным, что он вынужден был отвернуться, чтобы не поддаться страстному желанию схватить ее в объятия.

Делая вид, что не замечает ее взгляда, Робби поднялся из кадки, подошел к своему сундуку и стал вытираться. Затем он надел чистую льняную рубашку и кожаные бриджи.

Когда он оделся, то снова обрел достаточно самообладания, чтобы посмотреть ей в лицо. Розалин отошла от кадки, села на краешек кровати Сетона, но по-прежнему наблюдала за ним.

– Я этого не заслужила, – спокойно сказала Розалин, и осуждение в ее прекрасных зеленых глазах не давало ему пощады. – Если ты хочешь, чтобы я возненавидела тебя и считала холодным и бесчувственным, каким ты кажешься, ты прекрасно справляешься с этим.

Впервые в жизни Робби захотелось съежиться. Она была права. Она этого не заслужила. В отчаянии он взъерошил влажные волосы, наконец выпрямился и прямо встретил ее взгляд.

– Для нас обоих было бы лучше, если бы ты возненавидела меня.

Она недоверчиво уставилась на него.

– Ты это серьезно? Ты считаешь, что мне будет лучше, если ты станешь говорить мне гадости, чтобы я возненавидела тебя? Это самая нелепая вещь, о которой я когда-либо слышала. Из всех ошибочных… – Ее глаза сердито сверкнули. – Ты высокомерное животное! Ты делаешь это со всеми своими женщинами, чтобы они не влюблялись в тебя, или я единственная нуждаюсь в такой защите от твоих неотразимых чар? Ну что ж, тебе нет необходимости стараться защитить меня от себя самой. Я вполне способна испытывать неприязнь к тебе по собственной воле.

Теперь Бойд действительно чувствовал себя ослом. Она была права, но только отчасти. Он хотел защитить не только ее.

– Что ты хочешь, чтобы я сделал, Розалин? Ты знаешь не хуже меня, что ничего хорошего из этого не выйдет. Ты – моя заложница, гарантия того, что твой брат заключит перемирие с честными намерениями.

– Это не значит, что мы должны быть врагами. Разве мы не можем быть вежливы друг с другом? Ты был достаточно дружелюбен с Роджером. Разве ты не можешь так же обращаться со мной?

Как с тринадцатилетним мальчишкой? Боже, как она наивна.

– Я не уверен, что это возможно.

– Почему? Ты настолько презираешь меня?

Выражение разочарования на ее лице заставило его говорить более откровенно, чем он хотел бы:

– Нет, я слишком хочу тебя.

Его честность, казалось, удивила Розалин, но потом, несомненно, порадовала: легкая улыбка появилась на губах, нежный румянец выступил на щеках.

Она выглядела такой сладкой, что ее хотелось съесть. О Господи! Он готов был проглотить ее – и это только доказывало его правоту.

Розалин наклонила голову набок:

– Ты никогда не дружил с женщинами, которых хотел?

Робби никогда не хотел ни одну женщину так, как ее, но счел, что будет благоразумнее об этом не упоминать.

– Нет.

– Почему?

Он пожал плечами.

– Женщины существуют для…

Робби не закончил, понимая, что ей не понравится то, что он собирался сказать.

Она поджала губы, и это доказывало, что она догадалась сама.

– Женщины нужны только в спальне, не так ли? Но тратить с ними время на что-нибудь другое не стоит?

В этом была вся суть, но из уст Розалин это прозвучало мерзко.

Розалин издала резкий горловой звук и пробурчала что-то об испорченных, слишком красивых для их блага грубиянах, и это почти заставило его улыбнуться.

Она промаршировала туда, где он стоял около своей кровати, и уперлась руками в бока.

– Что ж, если это не слишком сложно, я хотела бы, чтобы ты попробовал.

Робби смотрел на нее сверху вниз и так хотел схватить в объятия, что мускулы стали болеть от напряжения.

– Это ты можешь сделать? – спросила она.

Все, что ему оставалось, – это вдыхать ее аромат, а ему хотелось швырнуть ее на кровать, стоявшую позади.

– Не знаю, хватит ли у меня сил.

Один уголок ее губ приподнялся в насмешливой улыбке:

– Ты показался мне очень сильным…

Он резко посмотрел на нее. Озорная девчонка! Это было не то, что он имел в виду. И это не поможет ему держать себя в руках.

– Только когда дело не касается тебя. Мы не можем… – Он остановился, подыскивая слова, чтобы получилось не слишком грубо. – Я не должен был трогать тебя или позволять тебе трогать меня так, как ты только что это делала. Это опасно. В следующий раз я могу не остановиться. Похоже, я совсем теряю контроль рядом с тобой. И я не хочу давать твоему брату повод убить меня, что будет вполне заслуженно.

Розалин вздрогнула, но было ли это от страха или от чего-то другого, он не хотел гадать.

– Это означает, что ты не попытаешься?

Она выглядела настолько уныло, что он не смог отказаться.

– Я попытаюсь, – сказал он, хотя знал, что это убьет его.

Широкая улыбка, которая осветила ее лицо, заставила его пересмотреть свое решение. Он не подозревал об одной вещи: это уже убивает его.

– Перемирие? – спросила Розалин, протягивая руку.

Он неохотно сжал ее мягкую ладошку в своей:

– Перемирие.

Итак, Робби Бойд заключил перемирие с сестрой сэра Клиффорда, хотя его мучили размышления о том, сколько оно будет ему стоить.

В следующие два дня Розалин редко видела его. Очевидно, представление Робби о перемирии ограничивалось тем, что он время от времени заскакивал в палатку, чтобы забрать кое-какую одежду, бормотал несколько слов, после чего исчезал. Он спал в палатке вместе с ней, но ждал, пока она заснет, чтобы пробраться на свою кровать, и просыпался раньше, чем она, чтобы выбраться из палатки.

Все остальное время она старалась чем-нибудь занять себя и делала все возможное – без особого успеха, – чтобы не умереть от скуки.

Во время долгих часов, проведенных в одиночестве, только с возможностью обменяться с не слишком дружелюбно настроенными стражниками парой слов, что считалось разговором, – братья Дугласы, вероятно, полагали, что с ней что-то не так, поскольку она просилась в уборную очень часто, – Розалин серьезно подумывала о мятеже. Или, поскольку они были не на корабле, об открытом восстании.

В первый день она занялась собой и своей сильно пострадавшей одеждой. Она расчесывала свои волосы до тех пор, пока не распутала все колтуны и длинные блестящие волны не упали ей на плечи. Она трясла и отчищала свои шерстяные платья, пока не избавилась от большей части грязи. Они все еще пахли дымом, поэтому Розалин попросила одного из угрюмых братьев Дугласов (она наконец узнала их имена – Йен и Арчи) принести ей сухого вереска и завернула в него платья. К следующему утру ее сорочка совсем высохла, а платья пахли достаточно хорошо, чтобы можно было надеть их снова.

Розалин никогда в жизни не убиралась, но к концу второго дня заточения вытерла пыль со всех поверхностей, привела в порядок мебель и практиковалась застилать постели до тех пор, пока не сравнялась с хорошей горничной из Уайтхолла. Она даже смешала сухой вереск с камышами, чтобы заглушить запах торфа, который, казалось, пропитал в палатке все.

Убирая на место рубашку и плед, которые она одолжила, Розалин решила взглянуть на остальное содержимое сундука. В обычном случае она не была бы такой любопытной и не отнеслась бы без уважения к чужой личной жизни, но Робби был сам виноват. Если он не хочет ничего говорить ей о себе, она просто вынуждена попытаться узнать что-нибудь о нем самостоятельно.

В голове постоянно всплывали его слова: «Не знаю, хватит ли у меня сил». Розалин знала: он сказал это как предупреждение – и приняла это к сведению. Он был прав: ее брат убьет его. Но мысль о том, что она может стать причиной его слабости, согревала ее и вызывала слабый – ну, не совсем слабый – трепет во всем теле. Это также провоцировало сильное желание копнуть глубже, посмотреть, не значило ли это чего-то большего. Судьба снова свела их, и Розалин не могла игнорировать мысль, что на это имелись причины.

Она не знала, что рассчитывала найти. Может быть, какие-нибудь памятные подарки – веточку засохших цветов или локон бывшей возлюбленной, брошь или кольцо, – что-нибудь, что говорило бы о его прошлом. Но не такое сокровище она отыскала, когда добралась до дна сундука сквозь стопки аккуратно сложенного льняного белья, одежды и доспехов.

Одну за другой Розалин доставала рукописные книги в кожаных переплетах. Всего их было семь. Большинство из них содержало по нескольку рукописей. Это было небольшое состояние в манускриптах начиная от Сократа и Платона до Августина и относительно новые работы отца Фомы Аквинского, о котором говорили, что его признают святым. Это были научные книги, которые казались неуместными в сундуке… варвара. Господи, Робби мог сравняться с ее братом в своих философских познаниях.

Там было также несколько книг по истории. Розалин взяла один из томов, названный «Historia Romana», написанный неким Аппианом[10] из Александрии. Она перевернула несколько пергаментных страниц, разглядывая аккуратно написанные слова. Розалин была ошеломлена, обнаружив, что текст написан на греческом языке.