Джессика Трапп - Властелин наслаждений

– Святой Петр! – Годрик вытер со лба холодный пот. Какого черта кому-то нужно так грохотать?

Бум! Бум! Бум!

– Довольно! – проревел он, осознав, что кто-то кулаками колотит в дверь его комнаты, затем встал с кровати, пошатываясь, подошел к двери и распахнул ее.

За дверью стоял Эрик, он тяжело дышал, в глазах его была паника.

– Она сбежала, господин! Сбежала!

От этого крика череп Годрика чуть не раскололся, и он схватил молодого человека за рубаху.

– Что ты мелешь? Кто сбежал? Эрик сглотнул:

– Мейриона сбежала с человеком, который выдавал себя за торговца.

Резкая боль пронзила сердце Годрика, и на мгновение он даже забыл о гудящей голове.

– Нет! – Он повернулся к кровати. Вся комната была пропитана ни с чем не сравнимым запахом наслаждения. – Этого не может быть!

Как она могла это сделать? Неужели то, что произошло ночью, было лишь уловкой? Мейриона использовала его, она воспользовалась его страстью, чтобы одурачить и заставить доверять ей. Подлая, низкая тварь! Выходит, жизнь так и не научила его разбираться в людях.

– Но это правда, господин, – жалобно произнес Эрик, однако Годрик едва ли слышал его.

Что она сказала? «Я люблю тебя». Как он мог забыть, что женщины не способны любить? Они способны только брать. Любовь – вовсе не то чувство, которое женщины могут понять.

Холодное оцепенение сдавило его грудь, Годрик понял, что все его глупые мечты о спокойном доме с любящей женой рассыпались в прах. Каким же простаком он был в ее глазах! Как самодовольный сентиментальный идиот, он терпеливо ждал, а она водила его за нос, выжидая подходящего момента, чтобы предать.

– Господин?

Голос Эрика прорвался сквозь паутину его мыслей, и Годрик осознал, что до сих пор сжимает в кулаке рубаху молодого человека. Он разжал руку, чувствуя, как оцепенение уходит, уступая место гневу.

– Не называй меня господином! – Стремительно развернувшись, Годрик схватил оказавшийся под рукой мраморный столик и швырнул его на пол. Кубки разлетелись, а белый мрамор с отвратительным треском раскололся на части.

Эрик отпрянул и на всякий случай выскочил в коридор.

– Я пока подготовлю лошадей, сэр.

Подавляя закипевшую ярость, Годрик постарался взять себя в руки. Даже если он разнесет всю эту проклятую спальню, то ничего не добьется.

– Ладно, Эрик. Скажи Медведю, что мы выезжаем немедленно. – Он бросил окровавленную простыню сквайру: – Эта тряпка будет нашим штандартом.

Эрик кивнул и с грохотом помчался по лестнице.

– Я убью ее, – бормотал Годрик себе под нос. Теперь он хоть как-то мог контролировать жгучую ярость, волнами накатывающую на него. – Нет, лучше я надену на нее ошейник и посажу на цепь у кровати.

Поскольку Мейриона вернулась в Уайтстоун, ему не оставалось ничего другого, как брать замок штурмом.

Годрик намеренно неторопливо натягивал кожаные штаны, заставляя себя двигаться медленно и не поддаваться разрушительным страстям, которые кипели в его душе. Когда он взял меч, его охватило желание немедленно пустить оружие в дело.

Взглянув на кровать, где Мейриона так ловко обхитрила его, Годрик почувствовал, как в его душе поднимается новая волна гнева, и с трудом подавил желание разбить в щепки ложе обмана.

Перед входом в зал он встретил леди Монтгомери.

– Она тебя ненавидит, – прошипела Сильвия, – и она сама мне это сказала.

Годрик резко отмахнулся.

– Не веришь? Напрасно. Ей от тебя ничего не нужно. – Сильвия бросила в его сторону какой-то предмет, который, отскочив, упал на устланный тростником пол. Это был гребень для волос, подаренный им Мейрионе.

Боль, пронзившая сердце Годрика, была гораздо глубже любой раны, которая когда-либо терзала его плоть.

Отшвырнув сапогом ненавистную побрякушку, он вышел во двор.

Давая ей возможность привыкнуть к новой роли, он нежно покорил ее, но сейчас в нем горело желание применить грубую силу.

Король потребовал, чтобы Годрик захватил Уайтстоун, и он сделает это, он уничтожит гнездо предателей – ланкастерских мятежников, а самих притащит в Лондон. Он не оставит никакого шанса ни Мейрионе, ни ее отцу, ни ее мужу. Огонь мщения проложит ему путь к самому центру замка Уайтстоун.

Холодный дождь хлестал по щекам Мейрионы, когда она неслась на лошади к подъемному мосту Уайтстоуна, но в душе она чувствовала огромное облегчение. Слава небесам, скоро она наконец-то избавится от промокшей одежды и обсудит с отцом будущее замка.

С башни послышался колокольный звон. Госпожа вернулась! Госпожа вернулась!

Уильям улыбнулся, сверкнув зубами и стряхнув воду со шляпы, придержал коня.

– Хвала небесам, миледи, наконец-то мы дома! Хорошо, что вы перестали бояться лошадей, а то у нас бы ничего не вышло.

Мейриона смахнула набежавшую на ресницы влагу и постаралась отогнать вдруг возникшее чувство вины. Сбежать оказалось для нее совсем не сложно, но то, что ей удалось завоевать доверие Годрика и его челяди, лишь усиливало ее уныние. Годрик вернул ей радость верховой езды, а она воспользовалась этим и предала его.

Святые угодники, теперь она скучала даже по его пальцам, требовательно вплетающимся в ее волосы! Должно быть, она и в самом деле любит его, если такое по-хозяйски властное движение воспринимает как утешающую ласку.

Спешившись, Мейриона посмотрела на серое небо. Где сейчас Годрик? Будет ли у нее время до его прибытия, чтобы убедить отца мирно отдать Уайтстоун?

Мейриона бросила поводья Уильяму:

– Я должна немедленно поговорить с отцом и Пьером. Нам повезло, что дождь размыл дороги, теперь стенобитные машины Годрика не смогут пройти.

– Верно, госпожа, за это надо благодарить Бога.

Несколько детей, несмотря на грязь и дождь, выбежали во двор замка и, подбежав ближе, стали цепляться за насквозь промокшую юбку Мейрионы.

Шлепнувшись от неожиданности на разбухшую от влаги землю, она рассмеялась:

– Вот я вам задам!

– Мейриона! – тут же проревел поблизости мужской голос. Смех словно по команде стих, дети выбрались из грязи и поспешно побежали куда-то по двору замка.

Мотнув головой, Мейриона отбросила запачканные грязью волосы и повернула голову. Дядя Пьер, тяжело опираясь на трость, смотрел на нее сверху укоризненным взглядом.

– Итак, моей жене наконец надоело быть шлюхой бастарда. – Он презрительно усмехнулся. – Твоя одежда так же грязна, как и твоя честь.

Мейриона мгновенно почувствовала себя семилетней девочкой, которая случайно подожгла конюшню.

Пьер топнул ногой, как он это делал много раз, когда учил ее играть в шахматы.

– Полагаю, тебе нечего сказать?

Мейриона с трудом проглотила застрявший в горле ком. Она вернулась сюда, чтобы обсудить опасное положение дел, как взрослая женщина, но теперь ощущала себя непослушным ребенком.

Глубоко вздохнув, она поднялась. Образ Годрика промелькнул у нее в голове, и она уцепилась за него, пытаясь вернуть себе самообладание.

– Я не могу быть вашей женой. Ну вот. Она это произнесла. Пьер откашлялся.

– Я уже женат на тебе, и вопрос закрыт. – Он раздраженно стукнул тростью. – А теперь пойдем со мной.

Мейриона расправила плечи.

– Дядя Пьер, – сказала она твердо, – мы должны разорвать наш брак.

Спина Пьера напряглась, его пальцы побелели на деревянной трости.

– В то время как ты изображала шлюху, твой отец заболел и теперь умирает, – холодно произнес он, не обращая никакого внимания на ее слова. В детстве он делал так же, когда она просила его о том, что он не желал исполнять.

– И все же, дядя, мы не можем оставаться в браке. – Голос Мейрионы звучал на удивление учтиво.

– Лучше замолчи, или я оставлю тебя без ужина! – Рот старика скривился, длинные усы поникли. Он повернулся и шаркающей походкой направился в замок, видимо, рассчитывая, что Мейриона последует за ним.

Ища поддержки, Мейриона оглянулась вокруг. Несколько обитателей замка наблюдали за их разговором, укрывшись в пристройках, но никто не вмешивался, лишь один из крестьян равнодушно пожал плечами.

А чего, интересно, она ожидала?

Мейриона подняла лицо вверх, позволяя дождю смыть грязь с ее щек.

Пьер остановился и снова стукнул тростью по земле.

– Дитя… – Он замолчал, внезапно смягчившись. – Мы стоим тут и ссоримся, в то время как ты очень нужна отцу.

Мейриона пристально посмотрела на Пьера и вдруг увидела его таким, каким видела, когда была маленькой девочкой: высокий, благородный, с какой-то присущей только ему учтивостью, он внушал ей трепет знанием иностранных языков, шахмат, искусства и еще многим, в чем хорошо разбирался. Но теперь она видела кое-что еще: его любовь к ее отцу.

– Пойдем со мной.

Мейриона кивнула и, вздохнув, последовала за Пьером в замок.

Темные занавески на окнах были задернуты, в комнате сильно пахло разложением и сладковатым запахом смерти. Внезапно Мейриона подумала, что отец вот-вот умрет – он лежал посередине кровати, укрытый несколькими стегаными одеялами, бледный, немощный, больше похожий на привидение. Каждый раз, когда из горла больного вырывался надсадный кашель, сердце ее обрывалось.

– Папа? – Она крепко сжала слабеющие пальцы отца – они казались хрупкими, как будто его ладонь была лишена плоти и лишь натянувшаяся кожа удерживала тонкие кости.

Веки графа затрепетали, глаза открылись.

– Дитя мое… ты наконец вернулась, – слабым голосом произнес Айуэрт; судя по всему, ему было трудно говорить.

– Папа, мне так много надо рассказать тебе.

– Мейриона… – Он закашлялся и знаком попросил положить на лоб влажную ткань. – Времени у нас совсем не осталось.

– Нет!

Он слабо сжал ее руку.

– Ш-ш, дитя. – Айуэрт вновь закрыл глаза, тяжелое, с присвистом дыхание с хрипом вырывалось из его груди. – Оттого что мы будем отрицать смерть, она не станет менее могущественной. – В горле у него забулькало, и он, приподнявшись, сплюнул мокроту в ведро.

Мейриона смахнула слезы, ее охватило чувство беспомощности. Он был нужен ей, и только он мог помочь ей убедить дядю Пьера в необходимости разорвать брак.

С огромным усилием граф Уайтстоун приподнялся и начал медленно стаскивать с пальца большой перстень-печатку.

– Не надо, папа, ты обязательно поправишься.

– Я умираю, дочка, – прохрипел больной. – Будь сильной.

– Ты не умрешь. – Мейриона поднялась и раздвинула темные занавески, впуская в мрачную спальню свет неяркого дня. – Я не позволила тебе умереть, когда ты вернулся из Лондона, не позволю и сейчас!

Айуэрт слабо засмеялся, будто позабавила ее страстная речь, и тут же смех оборвался, перейдя в тяжелый надрывный кашель.

Мейриона подошла ближе и села рядом с ним, чувство вынужденного смирения охватило ее. Она ничего не могла сделать, чтобы остановить смерть.

– Дочка, дай мне руку, – прошептал умирающий, с трудом подавив кашель.

Мейриона подчинилась. Его ладонь была холодной и сухой, словно пергамент.

Айуэрт слабо погладил ее по руке, потом вложил в нее печатку.

– Ты была для меня лучшим ребенком… но ты не сын. Это кольцо дает тебе право собственности, но женщина сама не может защитить замок. Пока о тебе позаботится Пьер, но он уже далеко не молод. – Айуэрт неровно, с присвистом дышал. – Дочка, ты должна отдать это кольцо человеку сильному и надежному.

Мейриона изо всех сил старалась сдержать свои чувства. Ей хотелось рассказать ему о Годрике и обо всем, что произошло между ними, но она поняла, что не может этого сделать.

Айуэрт опять зашелся в кашле.

– Ищи разумных знакомств и держись подальше от Йорков. – Он откинулся на подушки и запрокинул голову.

– Папа! Папа! О святые угодники! – Мейриона потрясла отца за плечи, но его тело лишь безжизненно раскачивалось из стороны в сторону.

Она медленно опустилась на колени, и на ее глазах выступили слезы.

– О Боже, – начала она, – я попала в ужасно затруднительное положение и теперь не знаю, как из него выбраться. Я стала прелюбодейкой, папа мертв, дядя Пьер хочет остаться моим мужем, а человек, которого я люблю, сожжет дотла мой замок, если я не найду способ остановить его. Помоги, Господи, я не знаю, что мне делать.

Мейриона поднялась, не вполне уверенная, что Господь слушает женщин, которые в первую же брачную ночь покидают свадебное ложе и наставляют рога своим мужьям. Возможно, Бог покинул ее, и с ней произошло то же, что раньше случилось с Годриком. Отец завещал ей держаться подальше от Йорков, но больше всего она хотела разорвать свой брак и отдать замок Годрику.

От переполнявшего ее чувства вины у Мейрионы перехватывало горло. Ее мать была истинной христианкой: уступчивой, мягкой и покорной. Почему она не унаследовала от матери эти черты?

Так или иначе, она должна убедить дядю Пьера отказаться от брака до того, как сюда прибудет Годрик.