— Джонас? — раздался нежный голосок. Знакомый? Трудно сказать.

— Соня? Ты меня помнишь?

— Помню ли я? А как ты думаешь, Джонас?

По-английски она говорила, как и прежде, с легким акцентом. Перед его мысленным взором возник ее образ, бережно сохраненный памятью. Такой ли она осталась или совершенно изменилась?

— Я очень сожалею… — От волнения у него перехватило дыхание.

— О чем ты сожалеешь, Джонас?

— Прошло столько лет. И у меня все не находилось времени, чтобы приехать к тебе.

— Я бы тебя не приняла. — В голосе ее зазвучала знакомая твердость. — Я всегда знала, где ты. Тебе, возможно, пришлось бы прилагать какие-то усилия, чтобы найти меня, а ты был у всех на виду. Твое имя не сходило с газетных страниц.

— Я бы хотел увидеться с тобой, Соня.

— Теперь никаких препятствий к этому нет. Приходи завтра к обеду. Мой муж знает о тебе и с радостью познакомится с тобой.

— Я тоже хотел бы встретиться с твоим мужем, Соня. Но не могли бы мы… в первый раз повидаться одни?

— Где?

— В ресторане. Это твой город. Скажи мне где.

— В «Американском баре Гарри». Я там бываю редко. Закажи столик на девять вечера. Завтра.

— Хорошо. И я… в девять я буду тебя ждать.

4

Он пришел вовремя. Как и она. Она узнала его. Он — ее. Он встал. Она подошла к столу, позволила поцеловать руку, села.

Годы не слишком изменили ее. Прошло двадцать пять лет, но она осталась той же Соней Батиста, какой он ее помнил. Она улыбнулась. У нее всегда была прекрасная улыбка. И волевое, прекрасное лицо.

Что изменилось? Чуть округлилось лицо, смягчились линии высоких скул, подбородка. Появились морщинки в уголках глаз и у рта. Судя по одежде, увеличилась грудь. Правда, и раньше Соне было что показать.

Что не изменилось? Лицо обрамляли темно-каштановые волосы, все такие же непослушные, падающие на плечи. Когда он впервые встретился с ней, многие женщины согласно тогдашней моде начесывали волосы. Соня никогда этого не делала. Она гордилась своими пышными волосами. А ее карие глаза смотрели на мир с тем же скептицизмом. Он вновь увидел женщину, которая привыкла воспринимать жизнь такой, как она есть.

— Двадцать пять лет. — Джонас покачал головой. — Невероятно.

— Я следила за твоей карьерой. Газеты часто писали о тебе.

— А как ты жила, Соня? Должен сознаться, я ничего о тебе не знаю.

— Пожалуй, и не мог узнать. Я вела очень тихую, уединенную жизнь, отличную от тех времен, когда мы познакомились.

— Я просил тебя позвонить, если тебе что-либо потребуется.

На мгновение ее теплая улыбка сменилась саркастической, но затем вновь стала открытой и доброжелательной.

— Я никогда ничего от тебя не хотела, Джонас. Лишь один раз у меня возникло желание позвонить тебе, но я решила, что делать этого не следует.

Он взглянул на кольцо с огромным бриллиантом, которое она носила на одном пальце с обручальным.

Она проследила за его взглядом.

— Я вышла замуж двадцать четыре года тому назад.

5

Пояс верности, о котором слышал Джонас, в действительности носили только очень богатые, чтущие традиции мексиканки. В том числе и Соня.

Пояс этот не помешал бы совокуплению с другими мужчинами, возникни у нее такое желание. Он лишь подчеркивал, что она — жена Вирхилио Диаса Эскаланте-и-Садаса. Свое начало мексиканские пояса верности вели скорее от шелковых лент с вышитым именем, которые в средние века носили на талии женщины-мусульманки, чем от металлических оков, которые приходилось таскать на себе некоторым женам рыцарей-христиан. Пояса эти стоили очень дорого и делались точно по фигуре. Две гибкие платиновые, украшенные бриллиантами полоски охватывали верхнюю часть бедер, еще одна — талию, и все три соединялись расположенным впереди щитком. Сзади ее сокровище ничем не охранялось. Соня могла без труда разломать и снять эту хрупкую конструкцию, и, сделай она это, Вирхилио не заподозрил бы ее ни в чем предосудительном. С другой стороны, не разломав пояса верности, снять его она не могла: ключ от замочка хранился у Вирхилио. Тот открывал замок, когда они предавались любви или когда она просила его об этом. Соня носила пояс верности больше двадцати лет и гордилась тем, что ее мужу не пришлось возвращать его в мастерскую для увеличения размеров: другим приходилось это делать регулярно, потому что пояса становились малы их женам.

Человек, сидящий сейчас рядом с ней, Джонас Корд, не смог бы понять, почему она согласилась носить пояс верности. Такое просто недоступно восприятию Norteamericano. Янки просто не в силах осознать отношения мужчины к женщине и женщины к мужчине, принятого у латиноамериканцев. Когда-то Соню восхищал практицизм янки, начисто лишенный сентиментальности. Теперь же она радовалась, что ее сын воспитан в традициях другой культуры. Хотя обычаи Сониной семьи не слишком отличались от обычаев Кордов. Ее дядя, полковник Фульхенсио Батиста-и-Сальдивар, когда-то президент и диктатор Кубы, мог в ближайшее время вернуться на остров в том же качестве. Джонас Корд, разумеется, не мог знать, к чему все это могло привести. Когда она впервые встретилась с ним в 1925 году, незадолго до смерти его отца, ее дядя и отец жили в изгнании. Тогдашние правители Кубы, не задумываясь, одарили бы и отца и дядю пулей в лоб, если б сумели до них добраться.

Ее саму могли застрелить. Если бы она попала в лапы полиции на Кубе, ее бы… В общем, ее ждала очень болезненная процедура. Честолюбие ее дядюшки и его стремление достичь поставленной цели привели к тому, что ей пришлось прервать образование и последовать за ним и отцом в изгнание, сначала во Флориду, потом в Техас и, наконец, в Калифорнию.

Джонаса Корда она встретила в девятнадцать лет. Он был на два года старше Сони. Образование она получила в монастыре, а потому ее удивил и испугал этот странный, бурлящий мир янки, частью которого она стала совершенно неожиданно для себя. В своей наивности она и не подозревала, что уроженцев Техаса, Флориды или Калифорнии Norteamericanos не называют янки. Для нее все они были янки. Монахини учили ее английскому, но не тому английскому, на котором говорили вокруг. Они также учили ее, что Америка — страна больших мужчин и больших женщин.

Женщины… Они одеваются вызывающе, в короткие юбки и облегающие лифы, они вызывающе агрессивны, говорили монахини. Они красятся. Курят маленькие сигары (о существовании сигарет монахини не знали). Они пьют крепкие напитки. Незамужние девушки ездят за границу, днем и ночью ходят по улицам без duenas. Появляются в театрах и танцевальных залах без кавалеров. Некоторые водят автомобили. Кое-кто живет в квартирах, которые они делят с другими девушками, без родителей и братьев, приглядывающих за ними и их защищающих. В результате американские мужчины не уважают американских женщин и добродетель любой женщины всегда под угрозой.

Прибыв в Соединенные Штаты, Соня обнаружила, что большая часть того, чему учили ее монахини, — правда. Девушки ее возраста носили юбки выше колен и коротко стригли волосы, выставляя напоказ уши. Они курили и пили, как мужчины. Им недоставало изящества, а уж о правилах хорошего тона они имели самое смутное представление. Хуже того, в этой стране они были своими, а она — нет.

Ее отец и дядя много путешествовали. Куда они ездили и зачем — она не знала. Но большую часть времени дома их не было. Семья мексиканцев, принимавшая живое участие в планах дяди захватить власть на Кубе, с радостью распахнула двери своего дома в Лос-Анджелесе перед Соней и ее матерью, и они прожили там два года.

Дочери в этой семье полностью американизировались и убеждали Соню одеваться как они, начесывать волосы и учиться курить. Постоянным напором они смогли сломить ее сопротивление. За несколько месяцев она прошла добрую половину пути. Нет, волосы она не начесывала, но уже носила короткие платья, курила и даже начала общаться с шумными, не признающими приличий молодыми американцами. Она изменилась. Монахини уже не узнали бы в ней ту тихую девушку, что внимала их поучениям. Но она еще не стала уверенной, всегда готовой постоять за себя американкой. Ее интересовал американский образ жизни, она хотела приобщиться к нему, но постоянно чувствовала различие между собой и окружающими ее молодыми людьми. Это вызывало недоумение и раздражение.

Впрочем, они не придавали этому различию какого-либо значения. В этом Соня подметила еще одну американскую черту: не критиковать поведение тех, кто рядом. Они просто приняли ее в свой круг.

Соня встретила Джонаса Корда на вечеринке, организованной на борту яхты. Она ждала этого вечера с того дня, как ее пригласили туда. Ей хотелось попасть на яхту, пообщаться с людьми, которые могли позволить себе яхты. На Джонаса она обратила внимание сразу же. Чувствовалось, что в этом симпатичном парне так и била энергия, а самоуверенностью он явно выделялся среди остальных молодых людей, оказавшихся на яхте в тот вечер. Соня и раньше замечала, что многие молодые американцы ведут себя не как положено мужчинам. Своей чрезмерной веселостью некоторые из них больше напоминали легкомысленных девушек. И разумеется, многим недоставало уверенности. Не только в себе, но и в чем бы то ни было.

А вот Джонасу Корду не надо было никому ничего доказывать. Он знал, чего он стоит. Знал, чего хочет. Оглядел палубу и направился прямо к Соне Батиста. Пригласил ее на танец. Предложил выпить из фляжки, которую достал из кармана. А через час пригласил прокатиться на его автомобиле.

Он показал ей свой автомобиль. «Бентли», привезенный из Англии, с рулем с правой стороны. Темно-зеленый, с никелированной пластиной на радиаторе и большими фарами. Лобовое стекло убиралось, и тогда ветер бил в лицо. Капот крепился кожаной застежкой. От обивки сидений пахло настоящей кожей.

Соня поставила ногу на подножку и залезла в машину. Каркас сиденья напоминал букву U, так же как и корпус автомобиля. Поэтому она чувствовала себя в полной безопасности, хотя дверцы не было, и, чуть наклонившись вперед, она могла видеть проносившуюся под ними землю. Из ящика для перчаток Джонас достал шелковый шарф и помог ей повязать им голову, чтобы у нее не очень растрепались волосы. Выдал ей защитные очки.

И повез туда, где она еще не бывала: в горы к северу от Лос-Анджелеса, откуда открывался прекрасный вид на ярко освещенный город и Тихий океан.

— Я хочу научиться водить самолет. Тогда я смогу взглянуть сверху на любой город.

Эта мысль захватила ее.

— Я бы полетела с тобой. И ни капельки бы не испугалась.

Последовал вопрос, а чего бы она испугалась? Испугалась бы разрешить ему ее поцеловать? Она испугалась, но разрешила. И с того поцелуя Соня более не считала себя девственницей. Она потеряла невинность. Не потому, разумеется, что он изнасиловал ее. При всей своей наивности она понимала, что это такое. Причина заключалась в том наслаждении, которое доставил ей этот поцелуй. И в желании вновь почувствовать губы Джонаса на своих губах.

Он коснулся ее груди, ног. Она покачала головой. Ее охватил испуг. Он убрал руку, улыбнулся, закурил, предложил сигарету ей.

Когда они вернулись на яхту, вечеринка еще продолжалась. Едва ли кто заметил их отсутствие.

Соня была наивной. Не сомневалась, что он захочет увидеть ее вновь, будет ухаживать за ней, возможно, даже предложит выйти за него замуж.

Ничего подобного. Она не видела его несколько недель. А потом встретила на другой вечеринке, во внутреннем дворике квартала примыкающих друг к другу маленьких домиков. Он подошел к ней, когда она стояла у фонтана, подсвеченного красными и синими прожекторами.

— Соня! Как я рад нашей новой встрече!

— Сеньор Корд…

— Я купил самолет, о котором мы тогда говорили. Ты готова лететь со мной?

— Не знаю. Может, я все-таки боюсь высоты.

Джонас Корд разбирался в людях. И сразу почувствовал отчужденность там, где совсем недавно была открытость. Понимал он и то, чем вызвано такое отношение к нему.

— Моя жизнь переменилась, Соня. Потому-то я до сих пор и не позвонил тебе. Видишь ли… у меня внезапно умер отец.

— О, Джонас (его имя она произносила как Го-насс, свое — Со-нья). — Если бы я знала… я бы пожалела тебя!

— Я в этом не сомневался. Ты замечательная девушка, Соня.

Она знала, что Джонас решителен. И напорист, как принято у янки. Но она и подумать не могла, что его решительность и напористость выльются в предложение, которое она услышала от него тем же вечером.

Вновь они поехали кататься на его машине. Вновь он поцеловал ее, вызвав фейерверк эмоций. Она позволила ему стащить платье с плеч. Позволила расстегнуть бюстгальтер. Он целовал ее соски, лизал их, посасывал, охватывая теплыми губами. Она знала, что, попроси он, она позволит ему все. Она этого хотела и уже ничего не боялась.