Если Антония и выделялась в Сивью, то лишь одним: ее родители жили вместе. Редко у кого из девочек были полные семьи. Потом она стала такой же, как все. Она знала, что родители иной раз ссорятся. Но Тони несказанно удивилась, когда в четырнадцать лет добрая седовласая женщина в толстых очках спросила, хочет она жить с отцом или с матерью?

Что Тони хотела… позднее, она сочла свои тогдашние мотивы голым детским цинизмом. Она хотела спать в собственной комнате, с Щенком под кроватью, плавать в своем пруду, выходить в море на «Максиме». Что означало — жить с отцом. Так она и ответила.

Ей не пришлось испытывать чувства вины за свой выбор. Потом она узнала, что у Бланш был долгий, десятимесячный роман с адвокатом из Майами, о котором в конце концов узнал и доктор Максим. Адвокат, как выяснила Тони, навещая мать, терпеть не мог ни психиатрии, ни морской рыбалки. Он отдавал предпочтение гольфу и теннису, которым теперь увлеклась, по ее собственным словам, и Бланш.

Не прошло и года, как доктор Максим женился на другой высокой загорелой блондинке. Звали ее Моргана, она восхищалась его шхуной и говорила, что любит его дочь и собаку дочери. Говорила вроде бы искренне. Моргана попыталась подружиться с Антонией, и та ее приняла. Так что для Тони смена матери, если не считать начального шока, прошла практически безболезненно.

3

Когда Антонии исполнилось пятнадцать лет, ее безоблачное детство — забавы со Щенком, купание в пруду, рыбалка с «Максима», занятия в Сивью, пробуждающийся интерес к мальчикам, — омраченное разве что непостижимостью задач по тригонометрии, оборвалось в один день: 7 декабря 1941 года.

Тони интересовала война. Интересовала до такой степени, что она держала в спальне карту Европы, вырезанную из «Нэшнл джиогрэфик», и отмечала красными и белыми флажками наступление и отступление армий. Правда, все это происходило далеко-далеко, в тысячах миль от Флориды. Но в первую же неделю после седьмого декабря «Максим» вытащили из воды и закатили в ангар, где и оставили на неопределенное время. Хуже того, в одну из январских ночей ее разбудил далекий грохот, а горизонт на востоке окрасился багрянцем. Немецкая подлодка торпедировала танкер в двадцати милях от побережья, в тех водах, где Максимы ловили рыбу двадцать уик-эндов в году. Война не просто подошла к их дому: она поселилась у них во дворе.

Пляжи закрылись. Национальные гвардейцы патрулировали их днем и ночью, опутывали колючей проволокой, строили укрепления на случай внезапной высадки немецких коммандос. Власти Форт-Лодердейла готовились к отражению как бомбардировок, так и атак десанта подводных лодок. Отца Тони вызвали в больницу, где включили в одну из бригад «скорой помощи», приданных Национальной гвардии. Ее мачеха училась работать на коммутаторе в центре связи Национальной гвардии. Когда они уходили на учения, Антония оставалась дома одна. Тяжелые, не пропускающие свет шторы затягивали окна, и Тони не могла видеть, что происходит снаружи. Она выключала в доме свет и через люк выбиралась на крышу, где провела много ночей, вздрагивая от каждого шороха. Дважды она видела взрывающиеся после попадания торпед корабли.

Все радости жизни отошли на задний план, теперь все подчинялось законам военного времени. Тони как патриотка воспринимала происходящее, как должное. Но она чувствовала, что кое в чем ее ущемляют. Ей тоже приходилось идти на жертвы, которые другим могли показаться незначительными. К примеру, отец намеревался подарить ей к шестнадцатилетию свой старый «плимут» и купить себе новый автомобиль. Нынче речь о новой машине уже не шла. Он не мог купить даже бензин для старой.

В это же время произошло первое знакомство Тони с сексом. Где-то за месяц до ее семнадцатилетия два парня умудрились разжиться бензином и пригласили двух девушек проехаться в большом старом синем «паккарде» в Эверглейдс. Там они нашли укромное местечко, одна парочка отправлялась гулять по окрестностям, любуясь красотами дикой природы и оставляя второй заднее сиденье «паккарда». Полчаса спустя они менялись местами. Тони так возбудили опытные руки и губы молодого человека, что она пошла несколько дальше, чем намеревалась сначала.

Потом она решила, что молодой человек воспользовался ее наивностью, и более с ним не встречалась. Ей понравился другой мальчик, и несколько недель они предавались любовным утехам на диване в гостиной ее дома, затянув окна черными портьерами. Дважды они это делали на крыше, а над ними на высоте двухсот футов летали самолеты береговой охраны, выискивая нарушителей режима затемнения на атлантическом побережье Флориды. Но ни лучика света не проникало наружу, и пилоты не видели, что делается на крыше.

4

В мае 1944 года Антония Максим закончила Академию Сивью с лучшими в выпуске отметками.

Ее мать хотела, чтобы она поступила в колледж Роллинса, отец рекомендовал ей университет Эмори, а мачеха советовала идти в Рэдклифф. Она подала документы в эти учебные заведения и еще в несколько других. Ее приняли всюду. Она выбрала Рэдклифф.

Фотографии, которые она посылала с заявлением, показывали, что девушка она исключительно симпатичная. Лицо ее потеряло детскую округлость. Волосы свободно падали на плечи. Она была красива, но без фарфоровой кукольности.

Вторая миссис Максим активно участвовала в деятельности демократической партии. В сорок четвертом году ее избрали делегатом на национальный конгресс. Она прилагала немало усилий, чтобы Антония встречалась со всеми известными политиками-демократами, приезжавшими на юг Флориды. Так Антония познакомилась и с сенатором Гарри Трумэном, который баллотировался в вице-президенты в паре с президентом Рузвельтом. Мистер Трумэн заметил, что и у него дочь того же возраста (на самом деле Маргарет Трумэн была на два года старше), и выразил надежду, что Антония Максим будет столь же убежденной сторонницей демократической партии, как и его дочь.

Осенью сорок четвертого года она прибыла в Кембридж, штат Массачусетс. И в первый же день ее охватила тревога, даже страх. Она показалась себе безнадежной провинциалкой, неопытной, наивной, плохо образованной. Через месяц пессимизма у нее поубавилось, она еще признавала за собой провинциальность и неопытность, но уже не считала себя более наивной или плохо образованной по сравнению с сокурсницами. К концу семестра у нее уже сложилось твердое убеждение, что провинциальности в ней, может, и поменьше, чем у многих. Поскольку никто не мог конкурировать в провинциальности с нью-йоркцами, разве что уроженцы Новой Англии. Она уже знала, что ни в чем никому не уступает.

Только в одном, пожалуй, они стояли на ступень выше. Тони не видела не только Парижа или Лондона, но даже Техаса или Калифорнии, а вот они там бывали и могли без умолку болтать о тех или иных отелях и ресторанах, гадая, переживут они войну или нет. Когда же разговор заходил о том, где и как девушек лишили невинности, Тони как бы забывала заднее сиденье «паккарда» и говорила, что случилось это на плоской крыше во время воздушной тревоги, в реве низко летящих самолетов. Никто из них не мог придумать что-либо более удивительное.

Училась она блестяще. Специализировалась по истории, изучая также политологию и иностранные языки. Мать написала ей письмо, предлагая встретиться с бостонским косметологом, рекомендованным кем-то из ее друзей. С ее внешностью, полагала мать Тони, она может стать манекенщицей или даже актрисой.

У Тони появились и приятели. Юноши, которых не призвали в армию, были… слишком молоды. Многие из вернувшихся ветеранов уже успели жениться. Других отличала замкнутость, некоторых — агрессивность. Она встречалась с двумя и одному даже отдалась, но они разошлись в разные стороны, не ощутив взаимной тяги друг к другу.

Во время весенних каникул на первом курсе она встретилась с мачехой в Вашингтоне, где та представила Тони многим сенаторам и конгрессменам. Побывала с ней Тони и в редакции «Вашингтон пост», где познакомилась с издателем и редакторами ведущих отделов. В номере отеля Моргана и Тони поговорили о том, что будет делать Тони, закончив Рэдклифф. Собирается ли она замуж? Нет, вроде бы не за кого. Интересует ли ее политическая кухня? Да. Понравился ли ей Вашингтон? Да. Это хорошо. Тогда… Может, ей начать свою карьеру помощником кого-либо из конгрессменов? Моргана пообещала навести справки.

5

На последнем семестре своего выпускного курса она записалась в класс аномальной психологии, полагая, что эти знания ей пригодятся в работе. Занятия начинались в восемь часов, поэтому на первое многие пришли с бумажными стаканчиками кофе, еще не выкурив первую утреннюю сигарету. Тони, поставив на подлокотник полный стаканчик, щелкнула «зиппо». Она была в синих джинсах и белой мужской рубашке, которую носила навыпуск, не застегивая верхней пуговицы, коричневых сандалиях и белых носках. Из восьми студенток, решивших познакомиться с аномальной психологией, лишь двое одевались иначе: джинсы и мужские рубашки стали в Рэдклиффе униформой.

Профессор начал с объявления, что курить в аудитории он разрешит, лишь когда погода позволит держать окна открытыми. В противном случае — никаких сигарет.

— А почему надо ждать, пока погода испортится? — раздался вопрос с заднего ряда.

Обернувшись, Тони увидела симпатичного парня с ярко-синими глазами. Он тоже носил белую рубашку, но заправленную в брюки цвета хаки. Она уже хотела пронзить его вызывающим взглядом, даже выпустить струю дыма ему в лицо, но передумала. Какое-то мгновение они смотрели друг на друга. Он едва заметно улыбнулся.

— Мне нравится ваша идея, мистер…

— Батиста.

— О да. Мистер Батиста. Мне нравится ваша идея, но полагаю, нам придется придерживаться первоначального плана, чтобы не вызвать ломку у пристрастившихся к никотину.

Тони слышала о Джонасе Корд-и-Батиста, которого обычно звали Бат. В Кембридже его знали. Вроде бы он был незаконнорожденным сыном промышленного магната Джонаса Корда и состоял в родстве с бывшим и, возможно, будущим президентом Кубы, Фульхенсио Батиста. Разумеется, он воевал и вернулся с войны раненным и награжденным. В Кембридже он учился уже второй год, но она увидела его впервые.

— Надеюсь, дым моей сигареты не достиг вашего носа? — спросила она Бата после занятий.

— Надеюсь, мое предложение не помешало вам насладиться сигаретой? — ответил он вопросом на вопрос.

Она улыбнулась:

— Меня зовут Антония Максим, но я откликаюсь на Тони.

— А меня обычно зовут Бат. Многим как-то не по себе от моего имени — Джонас. У вас есть девятичасовая лекция?

— Нет.

— У меня тоже. Не заглянуть ли нам в кафетерий?

Через два дня он пригласил ее в кино и на обед. Два месяца спустя их друзья знали, что Тони Максим и Бат любят друг друга и собираются пожениться. Некоторые заметили, что она бросила курить и теперь заправляет рубашку в джинсы.

Когда его мать, сеньора Соня Батиста, второй раз приехала в Бостон (за время учебы сына в Гарварде она приезжала в Соединенные Штаты дважды), она остановилась в «Копли». За пять дней, проведенных ею в городе, Тони Максим два раза обедала у нее.

6

Некоторые из подруг Тони не могли понять, с чего это она влюбилась в Джонаса Корд-и-Батиста. Да, они признавали, что он красив и, скорее всего, богат, но очень уж он был странным. Он изучал дисциплины, вроде бы не связанные между собой: историю, право, экономику, химию, физику, философию, литературу, искусство. Днем его видели на лекциях, вечером — в библиотеке, жил он в Лексингтоне и не выказывал желания сходиться с сокурсниками. И еще он совсем не увлекался тем, что составляло для многих суть существования. Не ходил на футбольные матчи. Не появлялся на берегу реки во время лодочных гонок. Он как бы говорил всем, что не в восторге от Гарварда и не думает, будто ему оказали честь, приняв его в знаменитый колледж.

Тони такие рассуждения отметала. Что, собственно, в этом удивительного? Многие ветераны вели себя точно так же. Они слишком много повидали, слишком много испытали на себе, чтобы переживать за исход футбольного матча. Что же касается приема в колледж, то Бат отличался выдающимися способностями. И, по ее разумению, не Бат, а Гарвард должен гордится тем, что Бат решил учиться именно здесь.

Тони познакомилась с его матерью, но не с отцом. В конце концов он признался, что никогда не видел его и не уверен, хочется ли ему этого. Мехико и Кордова находились слишком далеко, чтобы часто ездить туда. Он был дома летом и не собирался ехать на Рождество. Поэтому принял предложение ее семьи провести рождественские каникулы во Флориде.