Гарольд Роббинс - Властелины удачи

— Налицо, как у нас говорят, недостаток наличности.

— Полагаю, вы совершенно правы.

Голова у Джонаса работала быстро. Этот человек воспитал его сына, и воспитал на «отлично». Он принял решение.

— Сто шестьдесят пять тысяч моему казино, сто десять — «Фламинго». Не волнуйтесь. Я обо всем позабочусь.

— Долг я верну.

— Мы поговорим об этом, когда ваши доходы возрастут. А пока выбросьте денежные проблемы из головы. Я обо всем позабочусь.

Во вторник с виллы в Мехико он позвонил Моррису Чандлеру, по телефону со скрамблером.

— Что у вас написано в бухгалтерских книгах относительно Вирхилио Эскаланте? — спросил он.

— Таких людей мы туда не вносим, — ответил Моррис.

— Но в голове-то вы держите список должников.

— Сто шестьдесят пять тысяч, — ответил Моррис.

— Вычеркните.

Моррис Чандлер ответил после долгой паузы:

— Вы босс.

— Совершенно верно. Далее, насколько я понимаю, сеньор Эскаланте задолжал сто десять тысяч «Фламинго». Позвоните туда и предложите пятьдесят.

— Они не согласятся.

— Позаботьтесь о том, чтобы согласились.

— Хорошо. Как скажете.

— Вот о чем я хочу вас спросить. Сколько нам задолжали эти богатые мексиканцы?

— Пожалуй, еще пятьсот тысяч. Нет, побольше.

— А сколько мы зарабатываем на них за год?

— Порядка…

— Достаточно для того, чтобы дважды в неделю гонять самолет в Мехико, так? Достаточно, чтобы окупить «люксы», обеды, коктейли, подарки, так? Так почему же не инвестировать сто шестьдесят тысяч в одного из самых азартных игроков? Это бизнес, друг мой, обычный бизнес.

Когда Бат приехал на виллу в пятницу вечером, он нашел там Энджи. Она прилетела в четверг и намеревалась вернуться в Лас-Вегас во вторник.

Как только Бат вошел в гостиную, Джонас понял, что его сын зол. В сером костюме из какого-то блестящего материала и узком черном галстуке выглядел он как настоящий мексиканец. Он не присел, сразу обратился к Энджи.

— Надеюсь, вы не обидетесь на меня, Энджи, но я бы хотел поговорить с отцом наедине… Мне нужно лишь несколько минут.

Энджи встала, кивнула и вышла из комнаты.

— Что случилось? — спросил Джонас.

Бат подошел к креслу, в котором сидел его отец. Достал из внутреннего кармана пиджака конверт. Протянул Джонасу.

— Тут двадцать пять тысяч долларов наличными. Больше на данный момент у меня нет. И расписка на двести пятьдесят тысяч. Отдам, как только смогу. С процентами.

Джонас не стал открывать конверт. Хотел отдать его Бату, но тот отступил на шаг.

— Могу я спросить, что все это значит?

Бат зло глянул на него:

— Вирхилио… Padre… попросил тебя заплатить его лас-вегасские долги. Это недостойный поступок. Полагаю, что и ты вел себя не лучше. Согласился выполнить его просьбу.

— Я дал ему ссуду.

— Он написал расписку?

— Нет. В таких делах расписки не требуется. Джентльмены верят другу другу на слово.

— Вирхилио — не джентльмен, — взорвался Бат. — Его отец, которого я называл Abuelo, отстегал бы его кнутом за то, что он попросил денег у тебя, именно у тебя! И ты дал их ему! «Джентльмены верят друг другу на слово». Дерьмо собачье.

Джонас побагровел:

— По какому праву ты позволяешь себе говорить со мной в таком тоне?

— Я хочу услышать прямой ответ на прямой вопрос.

— Сначала задай свой прямой вопрос, — пробурчал Джонас.

— Этими двумястами семьюдесятью пятью тысячами долларов ты рассчитался с Вирхилио, так? Свел дебет с кредитом. Он женился на моей матери, зная, что она беременна от тебя. Воспитал меня в своем доме, относясь как к родному сыну. Заплатил за мое обучение… хотя бы частично. Учился я в основном на деньги Батиста, а мы знаем, как они заработаны. Но я говорю о тебе и Вирхилио. Теперь вы квиты, так? А вот мой прямой вопрос: можешь ты доказать мне, что исходил из других соображений? Отдал двести семьдесят пять тысяч долларов не потому, что хотел рассчитаться с Вирхилио Эскаланте?

Джонас покачал головой:

— Во-первых, ты ничего не знаешь о механизме расчета с казино, если думаешь, что Вирхилио должен отдать сто центов на каждый доллар долга. У «Фламинго» я выкупил его долги за пятьдесят тысяч. Моррис Чандлер взял бы с него сто десять, максимум сто двадцать тысяч. Так что ты можешь уменьшить проставленную в расписке сумму на сто тысяч.

— Это не ответ на мой вопрос, — сердито бросил Бат. — Какая разница, сколько ты заплатил. Ты с ним рассчитался. Так?

— Если ты уже все для себя решил, зачем мне отвечать?

Бат глубоко вдохнул. Секунд пятнадцать молча смотрел на отца.

— Потому что… — процедил он сквозь зубы. — Потому… Ну, хорошо. Если ты дашь мне слово, что это не так, я тебе поверю. Выбора у меня нет.

Джонас едва заметно улыбнулся. Да уж, сын у него хоть куда. Загнал отца, не просто отца — Джонаса Корда, в угол. Почти загнал.

— Я дам тебе слово при одном условии.

— Каком же?

— Ты заберешь деньги и расписку. Вирхилио мне заплатит. Если нет, будем считать, что я вложил деньги в рискованное предприятие по важным для меня причинам, не имеющим к тебе ни малейшего отношения.

Бат кивнул:

— Хорошо.

Протянул руку, взял конверт. Джонас встал и посмотрел Бату в глаза.

— Я не расплачивался с Вирхилио Эскаланте за то, что он сделал для твоей матери, для тебя или для меня.

— Что мне остается, кроме как поверить тебе. Раньше я думал, что не хочу встречаться с тобой до тех пор, пока не смогу при необходимости послать тебя к черту. Теперь могу.

— Так ты посылаешь меня к черту?

Бат пожал плечами:

— А что это меняет?

В юридической фирме «Уилсон, Кларк и Йорк» уже не было ни Уилсона, ни Йорка. Кларк остался: правнук Депью Кларка. Основатели фирмы давно уже умерли, ни один не дожил до 1930 года. Но по заведенному порядку фамилии их сохранялись не только в названии фирмы, но и в шапке на фирменном бланке, правда, с указанием дат рождения и смерти, чтобы кто-то из клиентов не подумал, что его дело может вести один из отцов-основателей.

В той же шапке в левой колонке значились фамилии двадцати девяти действующих партнеров. В правой перечислялись помощники. Среди них и Джонас Э. Корд.

Он прибыл в Нью-Йорк на годичную стажировку в соответствии с договоренностью между фирмами «Уилсон, Кларк и Йорк» и «Гурса-и-Ароса». Два молодых адвоката из «Уилсон, Кларк и Йорк» отправились в Мехико. Два abogados из «Гурса-и-Ароса» — в Нью-Йорк.

В честь новичков фирма традиционно устраивала прием в Гарвард-клаб. Там они встречались со всеми партнерами и более опытными помощниками и становились полноправными сотрудниками фирмы. Партнеры приглядывались к новичкам. Они хотели знать, сколько те пьют, как переносят спиртное. Разумеется, проверка не удавалась, о чем все знали заранее. Кто-нибудь из помощников неизбежно предавал фирму, предупреждая новичков, поэтому они пили по минимуму. Если кто и перебирал, так это партнеры.

Иногда на прием приходили адвокаты из других фирм. Приходили, чтобы посмотреть на новых рекрутов «Уилсон, Кларк и Йорк», но принимали их радушно.

Пришел и Дэйв Эмори.

— Бат! — воскликнул он, подойдя к нему и крепко пожав руку. — Я слышал, что эти стряпчие захомутали тебя. Добро пожаловать в Нью-Йорк!

— Бат? — переспросил один из младших партнеров.

— Господи, не собираетесь же вы звать его Джонас, — воскликнул Дэйв. — Мы с Батом прошли долгий путь. Во время войны он командовал моим взводом.

— Дэйв спас мне жизнь, — добавил Бат.

— Ерунда, — отмахнулся Дэйв. — Если я что-то и сделал, то лишь потому, что он бежал по Людендорфскому мосту, словно по Бруклинскому.

— А я воевал на Тихом океане, — заметил младший партнер. — В общем, я рад, что теперь мы знаем, как звать этого парня. Как и тому, что в наших стенах появился герой войны.

— Герой… Перестаньте. — Бат повернулся к другу. — Дэйв, у тебя не язык, а помело.

Потом он и Дэйв стояли у окна, глядя на проносящиеся по улице машины.

— Раз уж ты в Нью-Йорке, постарайся вступить в нью-йоркскую коллегию адвокатов, — посоветовал Дэйв.

— Уже вступил. Сдал экзамены до того, как уехал в Мексику.

— Это хорошо. Важное дело. Кстати, это, конечно, не мое дело, но… свиделся ты наконец с отцом?

Бат кивнул:

— Поверишь ли, у него квартира в «Уолдорф Тауэрс». Встретился я с ним в Мехико. В Нью-Йорке он бывает редко. Приезжал где-то неделю тому назад, пригласил меня на обед в «Двадцать один».

— А как Тони?

Бат тяжело вздохнул:

— Наверное, надо поехать в Вашингтон и повидаться с ней.

— Когда ты видел ее в последний раз?

— Ну… э… примерно год назад.

Дэйв покачал головой:

— Может, тебе держаться от нее подальше? За это время она могла найти себе другого.

На митинге Тони накричалась до хрипоты, а теперь, сидя над бокалом виски с содовой с Ником Гаргалано, печально вздохнула:

— У нас нет ни единого шанса.

Митинг в Балтиморе, куда они приехали из Вашингтона, проводился в рамках избирательной кампании Эдлая Стивенсона. Из всех политиков она считала его лучшим, но понимала, что президентом Соединенных Штатов ему не стать.

— Не так уж все и плохо, — ответил Ник, оптимист по натуре.

— Не так уж? Хуже некуда. Великий герой войны станет президентом, а вместе с ним изберут и этого слизняка из Калифорнии. И здесь ничего не поделаешь.

Ник заказал жареных сосисок и пива. Тони есть не хотела, она посасывала виски и искала взглядом официанта, чтобы тот принес ей второй бокал. Поскольку Бата рядом не было, она вновь начала курить, затягиваясь густым дымом «честерфилда».

Сидели они бок о бок в деревянной кабинке, выкрашенной в ярко-алый цвет, за таким же столиком. Правда, на столике темнели многочисленные пятна от затушенных об него окурков. Их никто не видел, поэтому Ник тискал ее за левую грудь. Она это позволяла. Как и многое другое. Впрочем, с ним она вела себя куда скромнее, чем с Батом.

Николас Гаргалано занимал пост заместителя директора бюро профессиональной подготовки в Министерстве труда. Сорокалетний, статный, красивый, с темными вьющимися волосами, веселыми карими глазами, обаятельной улыбкой, родился он в одном из округов Оклахомы, известном как итальянский анклав, где делали потрясающее красное вино.

— Я не могу поверить, что избиратели доверят управление страной таким людям.

— Моя мать тоже не может. Но мы должны реально смотреть на жизнь.

— Тони… если это произойдет, я потеряю работу. Но думаю, что смогу остаться в Вашингтоне. Я говорил с Рутером[30]. Он полагает, что сможет пристроить меня в профсоюзе автостроителей. Твердого обещания я не получил, но надежда есть. На следующей неделе я поеду в Оклахому. Вернусь через полмесяца. Надеюсь, ты сможешь поехать со мной. Я бы хотел познакомить тебя с моей семьей.

Тони уставилась в стол, улыбнулась, покачала головой.

— До ноября я буду болтаться между Вашингтоном и Флоридой. Мой сенатор тоже переизбирается.

— А, кроме того, я слишком спешу, так?

— Ник, я этого не говорила. Я лишь сказала, что у меня есть обязанности.

— Ну… Да, конечно. Разумеется. Обязанности.

До Вашингтона они в тот вечер не добрались. Переночевали в мотеле на полпути между Балтимором и Вашингтоном. Ей надо было переодеться перед работой, поэтому рано утром Ник привез ее домой.

Она тихонько открыла дверь, вошла на цыпочках. Две молодые женщины, вместе с которыми она снимала квартиру, спали. Тони приняла душ и прилегла на кровать в трусиках и бюстгальтере, решив немного подремать. Но провалилась в глубокий сон.

— Эй, детка!

Она открыла глаза, посмотрела на часы. Господи, начало девятого! Пора убегать.

— Тебе вечером звонили. Из Нью-Йорка, какой-то Бат. Я записала номер на обороте телефонного справочника. Обвела жирной рамкой.

Причиной звонка Бата стало приглашение, полученное им от отца во время обеда в квартире Джонаса в «Уолдорф Тауэрс».

— Ловко ты заставил комиссию отозвать повестку с вызовом тебя на сенатские слушания, — улыбнулся Бат. — Поздравляю.