Гарольд Роббинс - Властелины удачи

Молодой помощник прокурора улыбнулся:

— Я в этом сомневаюсь, мистер Корд. Но к чему вы это упомянули?

— Когда человек каждый день выпивает столько водки, как Бен Парриш, а пьет он изо дня в день много лет, у него вырабатывается привыкание к алкоголю. Я не люблю этого сукиного сына, но я готов сесть к нему в машину после того, как он пропустит шесть стаканов. И говорю я об этом лишь потому, что, по моему твердому убеждению, причиной аварии послужило не спиртное.

— Я вас внимательно слушаю, мистер Корд.

— Я не собираюсь ставить под сомнение компетентность ваших следователей. Я знаю, что они честно делали то, что считали нужным. Но у меня есть свои следователи, и я думаю, что ваши упустили некоторые улики. Упустили, потому что заранее решили, в чем причина аварии, и обращали внимание лишь на то, что подтверждало их версию. А кроме того, они не знали, где искать, потому что не располагали информацией, имеющейся у меня.

Помощник прокурора потянулся за сигаретами, но быстро вытащил руку из кармана.

— Курите, курите, — поощрил его Джонас. — Я бросил по веской причине, но не хочу доставлять вам неудобства.

— Благодарю. — Картер закурил. — Так какие улики мы упустили?

— Автомобиль Бена Парриша изрядно помят с правой стороны, где он ударился о рельс ограждения, на что сделали упор ваши следователи. Но почему оказалась помятой и левая дверца? Наверное, это о чем-то говорит.

— Возможно, — согласился Картер. — И о чем же?

— Объяснение тут простое. В автомобиль Бена Парриша врезались справа, чтобы отбросить его на рельс ограждения. Большая вмятина в левой дверце находится на уровне бампера автомобиля. Чуть повыше — вмятина поменьше, со следами зеленой краски. Кто-то врезался в него.

— С какой целью?

— Чтобы убить Бена Парриша. Если бы рельс ограждения не выдержал, «порше» свалился бы в ущелье.

— Так какой же вы располагаете информацией?

— Я не зря спрашивал вас, похож ли я на человека, который высказывает нелепые предположения. Как вам, наверное, известно, Бен Парриш — мой зять. Между нами говоря, я от этого не в восторге, но приходиться мириться с тем, что есть. Я думаю, кто-то пытался убить его, чтобы достать меня. Я наступил на мозоль очень крутым парням.

— Хотелось бы услышать что-то более конкретное.

— Что ж… Как расценивать смятую дверцу на левой стороне «порше»? Если б он проломил рельс ограждения и свалился в ущелье, никто бы не обратил внимания на левую дверцу. Даже мои парни. Что в этом удивительного? Напился пьяным, не справился с управлением, машина покатилась по скальному склону. Но рельс ограждения спутал чьи-то планы.

Картер воспользовался сигаретой, чтобы выиграть несколько секунд для раздумий. Глубоко затянулся, тоненькой струйкой медленно выпустил изо рта дым.

— Что, по-вашему, я должен сделать, мистер Корд?

— То, что сочтете нужным. Пусть ваши следователи вновь осмотрят машину. Если они и вы сочтете, что это не просто несчастный случай, тогда аварию удастся объяснить не чрезмерным количеством выпитого, а другими причинами. Не так ли?

— Он нарушил закон, мистер Корд. Нельзя садиться за руль, перебрав спиртного.

— Разумеется. Но на происшедшее придется взглянуть под несколько иным углом, если его пытались убить. Вы со мной согласны?

— Вы предлагаете мне снять с мистера Парриша обвинение в управлении автомобилем в пьяном виде?

Джонас покачал головой:

— Ничего такого я не предлагаю. Не думайте, что я пытаюсь повлиять на ход следствия. Я лишь обращаю ваше внимание еще на одну улику: левую дверцу. Я выношу на ваш суд новую версию: кто-то пытался столкнуть Бена Парриша с дороги и убить его. Я надеюсь, вы согласитесь со мной, что тут надо покопаться. Может, за пьяным водителем стоит что-то более серьезное.

— Хорошо. Мы покопаемся.

Дэйв Эмори сидел у стола Бата в его кабинете в Крайслер-билдинг.

— Это война, Бат. В четырех городах: Детройте, Чикаго, Кливленде и Ньюарке — тимстеры отказываются пользоваться грузовыми терминалами «Интерконтинентал», заявляя, что они не соответствуют принятым стандартам и не обеспечивают требуемой безопасности.

— Привлеки независимые компании.

Дэйв покачал головой:

— Мы попытались обратиться к ним в Чикаго, решив, что это наиболее простой путь. Кто-то сбросил на их машины бетонные блоки, когда они проезжали под мостом. Так что теперь даже те компании, что не связаны с профсоюзом, не хотят иметь с нами дела.

— Что ж, Хоффа не единственный, кто умеет играть в эти игры, — мрачно заметил Бат.

— Будь осторожен, Бат. — Дэйв Эмори покачал головой. — Будь очень осторожен.

«Детройт фри пресс»: «Джей Фултон, вице-президент профсоюза водителей грузового транспорта, прошлой ночью получил серьезную травму. Когда его лимузин проезжал под мостом по Джеффрис-фриуэй, на него свалился бетонный блок, разбив ветровое стекло и перепугав водителя. В результате лимузин потерял управление, выехал на встречную полосу и угодил под колеса шестнадцатиколесного трейлера.

Сорокашестилетний Фултон является также одним из попечителей Пенсионного фонда центральных штатов. Сегодня утром он переведен из реанимационной палаты, но состояние его остается тяжелым. Раздробленные ребра вызвали перфорацию легкого. Фултон получил сотрясение мозга, у него сломана рука.

Президент тимстеров Джеймс Хоффа расценил это происшествие, как «трусливую попытку некоторых боссов[46] помешать профсоюзу в защите прав своих членов. Такие действия никогда не приводили к успеху».

«Детройт ньюс»: «Сотрудники, прибывшие поутру в штаб-квартиру профсоюза водителей грузового транспорта, уже при входе в здание почувствовали необычный запах.

Пахло дегтем, керосином, а может, и чем-то еще. Эту адскую смесь вылили в шестьдесят ящиков картотеки.

На одном из картотечных шкафов вандалы оставили коробку деревянных спичек, подчеркивая, что при желании они могли все сжечь. Одна секретарь, попросившая не упоминать ее имени, сообщила, что картотека и так полностью уничтожена.

«Кто сможет отделить одну бумагу от другой? — задала она риторический вопрос. — Кто сможет что-нибудь прочесть?»

Тимстеры всегда гордились своей службой безопасности. Чиновник, также пожелавший остаться неназванным, сказал, что, по его мнению, за уничтожение картотеки кому-то заплатили больше, чем за ее охрану.

«Если боссы могут сделать и такое, то чего они не могут?» — вопросил он».

— Бат… Это твоя работа?

Бат глубоко вдохнул, шумно выдохнул. Они лежали в постели. Раньше у Тони не возникало желания говорить в постели о делах. Почему теперь?

— Бат?..

— Что ты хочешь от меня услышать?

— Я просто хочу знать… Я спрашиваю тебя не как газетный репортер. В данный момент я всего лишь женщина, которая любит тебя.

Он вздохнул:

— Послушай, Джимми Хоффа — бандит. Неужели я должен позволить бандитам уничтожить мой бизнес?

— Ты бы убил его?

Бат покачал головой:

— Такой необходимости нет.

— Это не ответ. Убил бы? Смог бы убить?

— Нет.

Тони помолчала, не зная, верить ему или нет.

— А что думает твой отец?

Бат повернул голову к ней. Она лежала на спине, уставившись в потолок.

— У меня был приятель-католик, который пользовался презервативами, дабы его девушка не забеременела. Я спросил его, не противоречат ли такие действия законам церкви. Он ответил: «Папа всего не узнает».

— Значит, ты хочешь стать большим Джонасом, чем сам Джонас.

Бат потянулся к стакану, стоящему на ночном столике, отпил шотландского.

— Тони… Не пытайся оценивать то, что я делаю в бизнесе. Естественно, я хочу стать большим Джонасом, чем сам Джонас. И я им стану. Я уведу у него его империю. Когда он умрет. Или раньше.

— А что бы предпочел ты? — спросила Тони.

— Раньше, — ответил Бат.

Джонас сидел на диване в «люксе» на пятом этаже отеля «Семь путешествий» перед заваленным бумагами кофейным столиком. На нем же стояли два телефона. Других письменных столов Джонас теперь не признавал. Часы показывали десять вечера, так что в номере остались только он и Энджи. Джонас еще не снял синий блейзер и тщательно отглаженные брюки, которые носил весь день, а вот Энджи уже разделась догола. Как он и хотел. Джонас продолжал говорить по телефону с Батом, в Нью-Йорке уже была полночь, но его взгляд не отрывался от Энджи.

— Он исчез, — вводил он Бата в курс дела. — Исчез, как легендарный араб, который сворачивает свой шатер и растворяется в ночи. Полагаю, произошло это не без причины.

Говорил он о Моррисе Чандлере. Тот действительно как сквозь землю провалился. Из «люкса», который он занимал, испарились его вещи. В кабинете практически все лежало на месте, но Джонас полагал, что Чандлер снял копии со всех нужных ему документов. Никакой записки он не оставил. Так что Своим исчезновением Чандлер преподнес неприятный сюрприз.

— Что? Сейчас спрошу у Энджи. — Он оторвал трубку от уха. — Бат хочет знать, не найдется ли у нас какого-нибудь предмета с отпечатками пальцев Чандлера. Может, в его кабинете?

— Нам нет нужды искать их в его кабинете, — ответила Энджи. — Он оставил в нашем баре бутылку абсента. Из личных запасов. Ты же знаешь, эту гадость ему привозят из Гонконга. Кроме него, никто не касается этих бутылок. Разве что я, если наливаю ему рюмку.

— Энджи говорит, что мы можем послать тебе бутылку с отпечатками его пальцев. Я попрошу аккуратно запаковать бутылку, и курьер привезет тебе ее завтра утром… Да, ложись спать. Утром поговорим.

Энджи уже достала из бара бутылку с запрещенным к употреблению в Штатах напитком. Завернула ее в салфетку.

— Абсент… — пробормотал Джонас. — Вроде бы влияет на мозг. Удивительно, чего он так нравился Чандлеру.

— А зачем Бату отпечатки пальцев Чандлера? — спросила Энджи.

Она достала из бара другую бутылку, налила в два стакана бербон. Джонас уже привык к ее маленьким хитростям. Энджи знала, что после такого разговора ему захочется выпить, и наливала ему меньше, чем он отмерил бы себе сам.

— Он не сказал, а я не спросил. Но на месте Морриса Чандлера я бы почаще оглядывался. Бат нарисовал на него зуб.

— Чего ты так и не сделал, — рассмеялась Энджи.

Новое шоу Гленда открыла выступлением в отеле «Насьональ» в Гаване. Сэм Стайн попытался устроить ей «Ривьеру», но Мейер Лански ему отказал.

— У Кордов длинные руки, — жаловался Сэм.

Гленда сказала Сэму, что она устала от телевидения и хочет немного порезвиться, выступить в костюме, который она надевала раньше, побаловать зрителей солеными шуточками, с которыми ее и близко не подпустили бы к телекамере. Сэм сомневался, хорошо ли это, но она настояла на своем, сама написала текст и сценарий выступления.

— Это будет сенсация, — пообещала она Сэму.

В первой половине шоу она вернулась к фирменному костюму Гленды Грейсон, в котором выступала много лет: черное балетное трико, черные чулки, алые подвязки и черная шляпа. При этом верхняя часть ног оставалась открытой и черный костюм еще больше подчеркивал белизну кожи.

Станцевав и спев, Гленда уселась на высокий стул, сняла шляпу, тряхнула белокурыми волосами и вновь надела шляпу, уже на самую макушку.

— Господи, у меня такое чувство, будто я вернулась домой! — воскликнула она. — Кто-нибудь из вас представляет себе, какое занудство это телевизионное шоу? Первый из вас, кто крикнет: «И смотреть его такое же занудство», получит пинка под зад. Так или иначе, теперь я точно знаю, что мое призвание — выступать перед живыми зрителями. Эй, вы живые?! Вот и ладушки.

Зал зааплодировал.

— Телевидение считается семейным развлечением. Но семейную жизнь там знают исключительно по сценариям. Согласны? Телевизионный муженек чуть не падает в обморок от изумления, когда жена говорит, что она беременна. «Неужели? Неужели, дорогая? О, как прекрасно! Я не могу в это поверить!» А разве результат мог быть иным, если последние шесть месяцев он долбил женушку по три раза за ночь?

Ей ответил общий смех, который заглушили аплодисменты.

— Маргарет Мид, вы знаете, антрополог, пишет, что некоторые примитивные племена никак не связывают это самое дело и беременность. Но… Американцы-то в двадцатом столетии должны знать, что второе невозможно без первого. Телевидение. Боже ты мой!