Моника Маккарти - Властный зов страсти

Было много возможностей ответить на этот вопрос, но, щадя ее невинность, Лахлан воздержался от прямого ответа. Одного взгляда на это прелестное лицо и роскошное тело было достаточно, и больших аргументов не потребовалось бы, чтобы объяснить, почему женщине следует вступать в брак.

В красоте Флоры было нечто, наводящее на мысли о феях. Это лицо представало ему в снах, пока он выздоравливал от раны, но во плоти оно производило гораздо большее впечатление.

Старое платье, которое Лахлан позаимствовал у сестры, оказалось мало Флоре и потому четко обрисовывало грудь, бедра и все соблазнительные линии ее тела. Длинные светлые волосы, ничем не сдерживаемые, волной ниспадали на плечи, а луч солнца сотворил из них нечто похожее на золотой нимб, светившийся вокруг головы. Бледность ее кожи создавала поразительный контраст с глазами цвета морской волны, опушенными густыми черными ресницами, и с выразительными алыми губами. Эти губы были нежными, полными, их изгиб – чувственным, а крошечная ямочка на щеке только усиливала впечатление. Вспомнив о том, как он близко был к тому, чтобы поцеловать ее, Лахлан пожалел о своей нерешительности. По природе он не был терпеливым человеком, особенно если чего-то хотел, а он хотел Флору Маклауд, и это желание ускоряло ток крови и обдавало его жаром.

Заставив себя отвлечься от запретных мыслей, Лахлан понял, что Флора все еще ждет ответа. Но что он мог ответить ей? В самом деле, что мог дать этой красавице брак с ним?

Вытянув ноги перед собой, горец, запрокинув голову, сделал большой глоток эля.

– По-видимому, у тебя нет надобности умножить богатство и связи.

Флора подняла тонко очерченную дугообразную бровь, удивленная тем, что он так серьезно принял ее вопрос.

– Верно.

– Гм… – Маклейн помолчал, размышляя. – Могу я предположить, что любовь ты считаешь слишком эфемерной вещью?

Флора на мгновение задумалась.

– Случая полюбить можно ждать всю жизнь и не дождаться, разве я не права?

Ее ответ поразил его. Лахлан считал Флору столь же прагматичной, как он сам. Романтическая любовь не играла никакой роли в его намерении жениться просто потому, что он никогда не допустил бы, чтобы чувства оказывали влияние на его решения. Любовь предназначалась для других, а его преданность принадлежала клану, его семье, и ни одна женщина не могла изменить этого.

Впрочем, сейчас не время об этом думать, напомнил себе Лахлан. Прежде всего ему следовало понять ход ее мыслей, а затем принять решение, как наилучшим образом преподнести ей свое предложение. Он не сказал ей о своих намерениях с самого начала, опасаясь слишком разгневать красавицу; теперь же ему предстояло сделать все для того, чтобы заручиться ее согласием на брак. Лахлан затевал игру, рассчитывая на выигрыш; долгие годы он отражал атаки Маклаудов вовсе не для того, чтобы под конец отступить от задуманного.

Лахлан устремил взгляд на пленницу.

– А как насчет страсти в качестве повода для брака?

Ему показалось, что щеки Флоры слегка порозовели, но если она и была смущена, то в ее ответе не было и намека на замешательство:

– Я не считаю, что об этом можно говорить всерьез.

– Что ты хочешь этим сказать?

Флора снова пожала плечами:

– Не думаю, что страсть ограничивается брачным ложем.

Неожиданно Лахлан нахмурился.

Отсутствие страсти на брачном ложе было одной из многих причин, по которым он не спешил вступать в брак.

– И все же брак – единственно достойный способ для женщины твоего происхождения обеспечить себе безопасное существование.

Флора вспыхнула.

– Не надо читать мне лекции о достоинстве и порядочности: мужчина, способный похитить женщину, едва ли имеет право на это.

– А ты порядочна, Флора?

Ее глаза сверкнули гневом.

– Как вы смеете задавать мне такие вопросы!

Господи, эта женщина обладала необъяснимой способностью вызывать его гнев. Лахлану захотелось схватить ее и вытрясти из нее правду, но вместо этого он, чтобы дать себе остыть, сделал еще один глоток эля.

Флора поднялась.

– Если вы все сказали…

– А как насчет защиты, безопасности? – Он сжал ее запястье, вынуждая снова сесть. – Незамужняя женщина, особенно владеющая богатством и землями, уязвима, если у нее нет мужчины, способного ее защитить.

– Я не нуждаюсь в защите… – Флора умолкла, осознав, что само ее местонахождение в этом замке свидетельствует об обратном. – Моя мать защищала меня.

– Ее больше нет на свете.

Лахлан сказал это спокойно, но Флоре показалось, будто он ее ударил. Она повернулась к нему с выражением такого отчаяния в глазах, что горец замолк на полуслове.

– Я прекрасно осведомлена об этом. – Флора сказала это так тихо, что у него возникло сильное желание утешить ее, но Лахлан сдержался. Если он будет жалеть ее, это только ухудшит дело и нарушит его планы.

– Итак, ты не можешь не признать, что в браке есть некоторые преимущества.

– Что вы имеете в виду?

– Твое обручение?

Щеки Флоры предательски вспыхнули.

– Чушь!

Но было ясно, что она об этом не думала.

– Так что же тебя побудило к этому браку – необходимость защиты или любовь?

Флора отвела глаза.

– Таков мой выбор – разве этого не достаточно?

Теперь Лахлан начал понимать, что было причиной ее побега.

– Рори не стал бы понуждать тебя вступить в брак.

На ее губах появилась недоверчивая улыбка.

– Неужели вы так хорошо его знаете?

– Да. Он говорил о тебе.

Глаза Флоры прищурились.

– Говорил? – Она попыталась скрыть свое возбуждение и перевела взгляд с собеседника на свою тарелку, но Лахлан успел заметить ее волнение. Неужели Флора думает, что семья забыла о ней?

– Конечно, ты же его сестра, и Рори беспокоится о твоей судьбе.

Глаза Флоры заблестели, и это его тронуло: он ощутил стеснение в груди. Но побуждение сделать ей приятное представляло опасность, и ему следовало сдерживаться.

– Даже если и так, – сказала Флора, – мой кузен не столь щепетилен.

Лахлан кивнул – он слишком хорошо понимал, почему Флора опасалась вмешательства графа Аргайла. Ее опасения были оправданны. Рори хотел сам устроить брак Флоры, но он, как и Лахлан, входил в союз с Аргайлом, и одно это давало Аргайлу огромное преимущество в принятии решения.

– У твоего кузена есть привычка вмешиваться в дела, не имеющие к нему отношения.

Флора невольно потупилась.

– Я часто видела несчастья, сопряженные с подобным вмешательством. Когда я соберусь выйти замуж, то решение буду принимать сама и никто другой, потому что в этом вопросе я не доверяю ни братьям, ни кузенам.

Флора говорила с такой страстью, что Лахлан понял: ее побег не был результатом каприза избалованной и упрямой девчонки, как ему казалось сначала; для этого имелась более серьезная причина, и этой причиной был страх. Она опасалась не столько самого брака, сколько того, что ее принудят к нежеланному союзу.

Лахлан подумал, что ему стоит проверить свою догадку.

– Не женское дело принимать подобные решения. Нравится тебе это или нет, выбор мужа будешь делать не ты.

Флора посмотрела на него так, будто он дал ей пощечину. Ирония, разумеется, заключалась в том, что она обладала большей властью, чем думала.

– Значит, жребий женщины – быть проданной тому, кто предложит более высокую цену?

Это звучало слишком жестко, но, по сути, правильно.

– Именно так.

– В таком случае это жребий, которого я не приемлю.

В этот миг глаза Флоры заблестели словно сталь. Назвать ее своевольной и упрямой было бы преуменьшением. Лахлан понимал, что с ней следует обращаться бережно, но время поджимало, а оно определяло все в данный момент.

Горцу было кое-что известно о Дженет Кемпбелл: в свое время Дженет, как и ее дочь, была одной из самых богатых наследниц и желанных невест, потом побывала замужем за четырьмя могущественными горскими вождями, и, по слухам, все ее браки оказались несчастными.

– Твоя мать вбила это тебе в голову.

– Вам ничего не известно о моей матери. – Рука Флоры поднялась к горлу и начала теребить колье с большой подвеской, которую она носила шее.

И тут Лахлан замер. Он чуть не вырвал вещицу из ее руки.

– Откуда это у тебя?

Это было не подвеской, как ему показалось вначале, а брошью, висевшей на цепочке, с большим камнем в центре.

Флора побледнела.

– Это старинное украшение, оно принадлежало моей матери.

Лахлан осторожно дотронулся до амулета. Это невозможно! Его охватило возбуждение, и он стал пристально разглядывать потускневшую резьбу на серебряном поле, изображавшую топоры и чертополох – эмблему Маклейнов. Резьба со всех сторон окружала топаз, желтовато-коричневый камень горцев.

Перевернув брошь, Лахлан увидел выгравированную надпись: «Моему возлюбленному мужу в день свадьбы».

Ирония ситуации чуть не вызвала у него смех; он не мог поверить своей удаче. Брак с Флорой Маклауд желанен во всех отношениях, это подлинное благословение Божье! Их брак должен стать великим символом и положить конец действию проклятия, в которое Лахлан не верил, но и забыть о котором не мог, тем более что его люди винили проклятие во всех несчастьях, преследовавших их клан в последние восемьдесят лет.

Не выпуская амулета из рук, он заглянул Флоре в глаза:

– Так вот кто ты – дева Кемпбеллов!

Флора готова была проклинать себя за глупость: разумеется, ей следовало получше спрятать амулет, но как она могла догадаться, что горец так легко его узнает? Хотя…

Лахлан был Маклейном и, конечно, знал легенду. Вождь, приковавший к скале несчастную Элизабет Кемпбелл, являлся его предком, отцом отца его деда, если память ее не подвела.

Вот только… Неужели он верит во всю эту чушь?

– Вы правда верите в эту старую сказку? – недоверчиво спросила Флора.

– Нет, зато многие в этой части страны верят.

– Какая нелепость! Брак моей матери с отцом Гектора должен был положить конец всем старым суевериям…

– Но вместо этого только укрепил их.

Флора невольно вздохнула.

Лахлан прав. На несколько лет, пока длился брак ее матери с отцом Гектора, невезение, преследовавшее Маклейнов, закончилось, однако сразу после его смерти несчастья возобновились, что дало новую пищу суевериям.

И что же теперь? Неужели вождь Колла решил на ней жениться? Ну нет, она этого не допустит!

– Амулет принадлежит мне, и я никогда никому не отдам его по доброй воле, – решительно заявила Флора.

Она отлично знала, что большинство простых людей верит: проклятие утратит силу, если амулет добровольно перейдет к одному из Маклейнов.

Глаза Лахлана сверкнули, и он подался вперед, наклонившись к ней. В его теплом пряном запахе Флора различала слабый аромат мирта и мыла. Она остро воспринимала его близость, остро чувствовала то, что его рот находился в нескольких дюймах от ее губ…

Лахлан протянул руку, и Флора замерла. Неужели он хочет до нее дотронуться и поцеловать ее?

Увы, вместо этого Лахлан отвел прядь ее волос и осторожно заправил за ухо.

Флора вздрогнула от прикосновения его пальцев к ее коже. Почему ему удавалось оказывать на нее подобное действие всего за какую-то секунду?

Горец не сводил с нее глаз, давая Флоре возможность почувствовать возникшее между ними напряжение, потом нежно провел большим пальцем по ее щеке.

– Ты так уверена?

– Да.

Она не могла ясно мыслить, и высокомерный негодяй знал это. Хмыкнув, он выпустил ее.

– Что ж, посмотрим.

Ярость вспыхнула в ней и окрасила ее щеки румянцем.

– Мне требуется защита от вас, мой лэрд?

Маклейн окинул ее долгим дерзким взглядом.

– Возможно.

– Но вы обещали.

Казалось, его это ничуть не смутило.

– Да, обещал.

Он вскинул бровь, будто ее замечание его позабавило, и Флора снова пришла в ярость.

– У вас нет чести!

– Должно быть, это так, иначе тебя бы здесь не было.

– Значит, я узница, – сказала она потерянно. Глаза Лахлана сузились.

– Тебе решать, будешь ты узницей или гостьей. Не задирайся, и твое пребывание здесь окажется вполне приятным.

– И что я должна делать, будучи вашей гостьей? – Флора не скрывала сарказма.

– Все, что делают женщины, чтобы занять себя. Впрочем, делай что хочешь, только не пытайся бежать из башни.

Флора отвернулась, чтобы скрыть улыбку. О да, она найдет чем заняться. Лахлан Маклейн еще пожалеет, что похитил не ту женщину.

– Не знаю, Флора. Ты уверена, что он не рассердится?

– Надеюсь, что рассердится. – Флора переводила изгляд с одной девушки на другую. Несколько дней назад она увидела двух юных сестер лэрда, скрывающихся в тени и наблюдающих за ней с искренним любопытством. Флора притворилась, что не замечает их, и это, разумеется, только подстегнуло интерес к ней. Наконец они отважились выйти из тени и, спросив, что она делает, предложили свою помощь, став таким образом ее ни о чем не подозревающими сообщницами.