— А Дэнни?

— Он все кричал: «Гони, Роб! Гони!» Потом вдруг вспыхнули огни. Меня ослепило.

Роб уронил нож и вилку и горестно мотнул головой.

— Я увидел бетонную стену. Очень близко. Капот — всмятку. Пассажирское место пусто. Дверца распахнута. Дэнни лежит на обочине, как будто спит. Вот и все, что я помню.

— Понимаю.

Он всем корпусом повернулся к ней.

— Да? Вы можете себе представить, что чувствуешь, если по твоей вине погиб человек?

— Я не то имела в виду.

Роб рассек ребром левой руки воздух и хватил по тарелке. Та слетела со стола и разбилась вдребезги. Он вздрогнул и зажал ладонями уши. Джесс отпрянула.

— Не бойтесь. Я не способен причинить кому-то зло. Только самому себе.

«Мальчишка, — подумала Джесс. — Как Дэнни. Зациклен на самом себе». Тем не менее ее тронул его саморазоблачительный пафос.

— Извините — разбил тарелку.

Он собрал осколки и бросил в мусорное ведро.

— Ничего.

Джесс встала. В ее тесной кухне было не так-то просто разойтись. По этой или по какой другой причине, но она вдруг уткнулась лбом в его грубошерстный свитер. Роб положил ей ладонь на затылок и приблизил ее лицо к своему. Оба долго стояли, затаив дыхание, прислушиваясь к самим себе.

— Что же нам делать? — пробормотала Джесс.

— Тянуть лямку. Что еще остается?

Неожиданно это ее успокоило. «Тянуть лямку». Должно быть, перед Робом вопрос так стоял не впервые. А разве не так жила она сама?

Она отстранилась и, поставив перед ним другую тарелку, указала на лазань.

— Приканчивай.

Себе она налила вина.

— У тебя есть адвокат? Что он говорит?

Роб сгорбил плечи.

— Что он может сказать? Пустомеля. К тому же еще не видел дела. Меня будет судить королевский суд. Больше мне ничего не известно.

— Может, мне поговорить с твоим адвокатом?

Роб недоверчиво уставился на нее. А убедившись, что она не насмехается, улыбнулся. До сих пор Джесс не видела, как он улыбается. Она против воли почувствовала восхищение — и не только. И вдруг заметила, что Роб точно так же оценивающе смотрит на нее. Она застыдилась и поднесла ладонь к лицу:

— Не стоит, — тихо ответил Роб. — Но спасибо за предложение.

Они одновременно поднялись, чтобы отнести посуду в мойку. Однако на этот раз двигались крайне осторожно, избегая столкновений.

— Идем в гостиную, — предложила Джесс. Она не затопила камин, и в комнате было холодно, неуютно.

— Можно? — спросил Роб, указывая на камин. Минутой позже в топке весело заплясали желтые огоньки. На них уныло пялился единственным глазом невключенный телевизор.

— Сейчас идет «Рождественская ночь со звездами экрана», — пробормотал Роб.

— Может, лучше просто посидим, потолкуем? — возразила Джесс. Она еще не задернула шторы, и с улицы они должны были смотреться как мать и сын, вместе встречающие Рождество.

Роб как будто прочитал ее мысли — встал и задернул шторы. Джесс неожиданно всхлипнула.

— Господи, почему с нами нет Дэнни?

Роб взял ее за руку.

— Я понимаю, что вы чувствуете. Но его не вернуть.

— Расскажи мне правду.

— Все, что хотите.

— Кто все-таки набросился на девушку — Дэнни или ты?

Роб молчал.

— Дэнни, да? Но зачем?

— Так уж он был устроен: если что-нибудь приспичит, вынь да положь! Любил добиваться своего во что бы то ни стало.

Да. Он привык добиваться своего — будь то ее внимание, или игра в монопольку, или игрушка Бетт…

Она заботилась о Бетт, но была с ней строга. Зато Дэнни получал от нее все, что хотел.

Напрасно она доискивалась правды!

— А что сделал ты?

Роб смущенно пожал плечами.

— Кэт ужасно расстроилась, а ее подруга начала кричать. Я понял: нужно сматывать удочки.

— Почему?

— У меня уже был привод в полицию.

— За что?

Он рассказал ей о Свином Рыле и обидной кличке.

— Понятно, — задумчиво произнесла Джесс. — Хотя и не совсем. Расскажи подробнее — если, конечно, ты не против.

Он был не против.

— Моя мать умерла, а отец сбежал. Когда мне стукнуло тринадцать, меня определили в семейный детский дом к людям по фамилии Пурс[2] — она им здорово подходила. В первый же день, когда я только поступил, мне выдали несколько листочков туалетной бумаги — недельную норму.

— А если бы не хватило?

— Кради у других. Или проявляй изобретательность. Не будем входить в подробности, да?

Джесс кивнула.

У Пурсов он пробыл полгода. В память навсегда врезались вонь и вкус тушеной картошки. Потом его снова перевели в сиротский приют.

— Сколько тебе было, когда ты потерял мать?

— Десять.

И пошло-поехало — сменяющие друг друга приюты и семейные детские дома.

— А почему отец о тебе не позаботился?

— Не смог. Ну ладно, теперь ваша очередь рассказывать.

Джесс прикинула: когда Роб жил у Пурсов, ей было тридцать пять. Дэнни — десять.

По сравнению с тем, что рассказал Роб, ее жизнь протекала вполне благополучно. В то время она устроилась на неполный рабочий день телефонисткой на заводе водопроводного оборудования. Работа была скучная, зато платили больше, чем садоводу. Йен мотался по всему свету. Подрастали Дэнни и Бетт. Она уже не могла толком вспомнить, как себя чувствовала. Наверное, подчиняясь инстинкту самосохранения, сознательно создала серенький вариант своей личности, надежно упрятав от посторонних глаз другую Джесс — бесшабашную и виноватую.

Роб весь обратился в слух.

— Нормальная жизнь, — резюмировал он по окончании ее рассказа.

— Да. Я бы сказала — безопасная. Без приключений.

— Для тех, кто хочет избежать опасности, приключения таят угрозу. Обычный выходной становится событием, особенно если ты под кайфом. Мы с Дэном постоянно меняли бары.

— Ты не чувствовал себя в безопасности?

Он ощетинился.

— Не помню.

«Или не скажу», — отметила она.

Разговор завершился заполночь, точнее в час ночи. Рождество осталось в прошлом.

— Пойду, пожалуй, — нехотя сказал Роб.

Не глядя на него, Джесс предложила:

— Можешь остаться на ночь. В комнате моей дочери. (Только не в спальне Дэнни.)

* * *

Роб лежал на спине на кровати Бетт. В горле пересохло: он слишком много говорил. Уж и не припомнить, когда он столько молол языком. Ему понравилась манера Джесс слушать, не переводя разговор на себя. Она не нуждалась в самоутверждении, как девушки его возраста, — просто была собой. Ее сочувствие было искренним, но сдержанным. Она не играла в «видишь-как-мне-тебя-жалко».

Грязь на кухне действовала ему на нервы, потому что вызывала непрошеные ассоциации. Так что его первым побуждением было убраться. Позднее он понял, что беспорядок вовсе не в духе Джесс и говорит лишь о силе ее страдания, причиной которого послужил он сам. Никакая хлорка не поможет.

У Джесс были красноватые руки с коротко подстриженными ногтями. Волосы того же цвета, что у Дэнни. Выразительные темные брови придавали женщине строгий вид.

В комнате ее дочери были розовато-кремовые занавески. На стене — аккуратно расположенные фотографии в рамках. На этажерке у окна — коллекция фарфоровых зверюшек. На кровати — покрывало в розовую и кремовую полоску.

В этой утонченной обстановке Роб показался себе захватчиком — потным и грубым. Он выругался про себя и, перевернувшись на живот, зарылся лицом в подушку. Сон никак не шел. Дом был полон воспоминаний и чувств. Роб казался себе диким зверем; чувство вины следовало по пятам.

* * *

Он очень осторожно постучался в дверь ее спальни.

— Что тебе нужно?

Джесс была еще в постели. Сквозь задернутые шторы в комнату сочился слабый утренний свет. Она села на кровати и натянула одеяло до подбородка.

— Я подумал, может, вам хочется чаю.

Он поставил чашку на тумбочку и собрался уходить.

— Спасибо. Который час?

Он сказал ей время.

— Мне выметаться?

Он спрашивает только для проформы, догадалась Джесс. Уверен в положительном ответе.

— Можешь остаться, если хочешь.

— Ага. То есть да.

* * *

Попозже, когда немного потеплело, они выехали за город. Оставив машину на обочине, поднялись по покатому склону холма. С голой вершины были хорошо видны поля, переходившие в болото, и нескончаемая вереница невысоких холмов, усыпанных небольшими коттеджами. Джесс шла быстрым размашистым шагом, подставляя лицо ветру. Деревня была слишком далеко, чтобы можно было различать людей. Редкие автомобили на ленточках огороженных дорог казались крохотными движущимися точками. Джесс представила себе, что они с Робом единственные, кто не спит в сонном царстве.

— Я люблю эти места. Часто приезжала сюда с Бетт и Дэнни, когда они были маленькими.

— Им тоже нравилось?

Рослый и длинноногий, Роб зябко ссутулил плечи под короткой кожаной курткой. Этот парень с бледным лицом исконного горожанина неважно вписывался в пейзаж.

Джесс усмехнулась.

— Не очень. Только и делали, что хныкали.

— А ваш муж?

Коротышка с волосами песочного цвета, которого он видел в больничном коридоре…

— Он редко бывал дома. Как все мужчины.

— Вы не очень-то любите мужчин?

— Нет, почему же.

Они прошли молча несколько сотен ярдов. С холма спустилась овечья отара.

— Мой отец был алкоголиком, — сказал Роб.

Из-за сильного порыва ветра Джесс не расслышала.

— Кем-кем?

— Горьким пьяницей.

Роб никогда без особой нужды не возвращался в прошлое. Иногда оно само являлось к нему — звуками, ядовитыми испарениями. Иногда было достаточно слабого запаха в баре, чтобы перед ним вставал отец — верзила с увесистыми кулачищами и пустыми глазами; от него за версту разило виски и пивом. Иногда причиной воспоминания служили звуки — спутники применения грубой силы: например, разбитый стакан или тарелка, как накануне у Джесс. В такие минуты у Роба начинались слуховые галлюцинации: в ушах начинал звучать умоляющий голос матери: «Нет, Томми, пожалуйста, только не сейчас!» За этим следовала звонкая затрещина, еще одна, потом приглушенная ругань, новая мольба и грохот опрокинутой мебели или падения человека.

Роб с головой укрывался одеялом; в нем боролись, раздирая его на части, страх и уверенность в том, что нужно вступиться за мать.

Но отец мог быть совсем другим: неуклюжим великаном, который обожал играть в карты и терпеливо обучал сына премудростям игры в вист и рамми. Они играли втроем, сидя за кухонным столом и не включая телевизора. Но потом наступала ночь, когда Роб просыпался от воплей и звона разбиваемого стекла.

— Твоя мать развелась с ним? — осторожно поинтересовалась Джесс.

— Не совсем. — И тихо добавил: — Я не такой, как он.

— Знаю.

Солнце клонилось на запад. Белое зимнее небо постепенно зеленело; потом на нем появилось слабое подобие румянца. Роб и Джесс спустились с вершины и вошли под сень деревьев. Оказалось, что внизу уже прилично стемнело. На подходе к автомобилю Джесс вспомнила свою вчерашнюю прогулку, когда темнота окраины властно поманила ее к себе — подальше от желтых рождественских окон. Хорошо, что с ней Роб. То, что она узнала о его детских годах, многое прояснило. Им лучше быть вдвоем, чем дать горю по одиночке расправиться с обоими. Она взяла его под руку. Он укоротил шаг, чтобы идти в ногу.

Бар в ближайшей деревне сверкал огнями.

— Как раз открывают, — заметила Джесс. — Можно зайти выпить.

Все лучше, чем возвращаться в пустой дом.

Посетителей почти не было, но ярко пылали дрова в камине. Музыканты еще не начали выдувать из своих труб дьявольскую какофонию звуков. Всюду блестела мишура, а над камином красовался транспарант: «Джек с Эйлин желают своим друзьям счастливого Рождества и процветания в новом году!»

Джесс с Робом взяли полторы пинты пива и устроились в уголке. Простота и безыскусность обстановки напомнили им, что они — не единственные люди на земле. И они стали с особой отчетливостью воспринимать посылаемые друг другу сигналы.

Джесс невидящим взглядом уставилась в огонь. Она сняла вязаные шапочку и шарф и распустила волосы; щеки зарумянились. Роб подумал: «Она похожа не на чью-то мать, а просто на женщину». Он ощутил внутри себя вибрацию и беспокойно заерзал на деревянной скамье. Джесс повернулась к нему; их взгляды встретились.

— Схожу за выпивкой, — пробормотал он. В первый раз платила Джесс.

Когда он встал у стойки, спиной к ней, Джесс почудилось, будто она видит рядом с ним Дэнни. Вот он ущипнул Роба в знак приветствия. Они вместе засмеялись над какой-то шуткой. Чувство утраты заставило ее вздрогнуть. Но к нему примешалось другое. Она с особой остротой почувствовала пропасть между собой и обоими юношами. Овладевшее ею в последнее время чувство молодости и свободы всего лишь иллюзия.